— Возьмите чек, капитан, и присоедините к корешкам прочих.
Лицо Хэтфилда побагровело.
— Я протестую! Вы не смеете так со мной обращаться! У меня есть права. Ваши действия незаконны!
Лаудербек вынул чек и положил в конверт. Потом, не обращая ни малейшего внимания на возмущенные вопли евангелиста, принялся невозмутимо изучать содержимое бумажника.
Эндрю повернулся ко мне.
— Прекрасная тема для вашей «Гэзет». Права человека и беззаконие.
Хэтфилд вдруг встал и нетвердым шагом приблизился к столу.
— Да сядьте вы, — устало посоветовал Лаудербек. — Мы здесь не в бирюльки играем. Речь идет об убийстве.
— Тогда арестуйте меня! Я буду, по крайней мере, под защитой адвоката. Но вы не смеете! Вам же известно, что у меня железное алиби!
— Это не доказано. Мы еще не установили точное время смерти. Допустим, вы ушли отсюда в половине десятого. До отеля «Мэдисон» — минут двадцать езды.
— И у меня есть свидетели, которые подтвердят, что я был там до десяти.
— Хорошо! Но во сколько же был убит судья? В четверть десятого, когда Майлс вышел в сад, хозяин дома был еще жив. Возвращаясь обратно около десяти, слуга заметил, что в библиотеке пусто. Он вошел и обнаружил хозяина распростертым на ковре. Кто поручится, что в половине десятого, когда вы уходили, судья был жив?
Хэтфилд разинул рот от удивления. Лицо его постепенно покрывалось восковой бледностью, как от удара в солнечное сплетение.
— Нет, когда я уходил, он был жив. Господь тому свидетель.
— И это вы называете алиби?
— Зачем мне его убивать? Судья Робинсон питал ко мне искреннюю дружбу, помогал, давал деньги…
— Капитан, нечего с ним церемониться, — подзадорил полицейского Эндрю. — Зря этот гусь надеется выйти сухим из воды!
— Не очень-то я люблю подозреваемых, которые сами просят их арестовать, — продолжал Лаудербек. — Как выяснилось, ваше алиби не так уж неуязвимо: в нем есть пятнадцатиминутная «дыра». Вы последний, с кем судью видели живым. Три месяца вы тянули из него деньги, ибо то, чем вы занимались, обычно называется вымогательством. И вы еще спрашиваете о причинах убийства? Впрочем, есть и другие. Например, завещание, которое судья составил неделю назад под вашим влиянием. Позавчера он рассказал о нем дочери, прося позаботиться, чтобы никто не оспаривал завещанной вам доли. — Прервав обвинительную речь, капитан достал из ящика стола документ.
— Это приписка к последнему завещанию жертвы. Таким образом, у нас есть доказательство, что смерть судьи принесла вам пятьдесят тысяч долларов.
— Я сказал правду, — с трудом выговорил евангелист. — Чек был выписан раньше.
— Но на нем же сегодняшнее число!
— Да, судья подписал его сегодня утром. А вечером, после ужина, он ничего не писал, во всяком случае, при мне.
— Не может быть, на пере еще не высохли чернила. Вероятно, когда на судью напали, он что-то писал. Но что именно? Корзинка для бумаг пуста. Так где же документ?
— Не знаю.
— В ваших интересах рассказать нам все. Допустим (это всего лишь предположение), что чеком на пять тысяч долларов судья хотел окончательно откупиться от вас. Допустим также, что он решил изменить завещание и не оставлять вам пятьдесят тысяч долларов, ведь дочь и брат уже два дня просили его уничтожить приписку к завещанию. Я не ошибся, мистер Робинсон?
Эндрю кивнул.
— Сегодня утром я битых два часа уговаривал брата, и, в конце концов, он сказал, что подумает.
— И у вас есть серьезные основания полагать, что судья мог сделать по-вашему?
— Да, я объяснил ему, что мы всегда сумеем оспорить эту злосчастную приписку, сославшись на психическое расстройство завещателя, и умолял не вынуждать нас к подобным крайностям.
Капитан повернулся к Хэтфилду.
— Вот видите? Судье пришлось выбирать одно из двух: уничтожить приписку или заставить дочь обратиться в суд и доказывать умственную неполноценность отца.
— Но судья не собирался ничего менять в завещании! — воскликнул евангелист. — Вчера вечером он сам сказал мне об этом и добавил, что его родня окончательно рехнулась, потому что, оставляя дочери полмиллиона долларов, он имеет полное право пожертвовать пятьдесят тысяч на добрые дела.
— Ну, это ваша версия, но возможно также, что судья выписал вам чек на пять тысяч долларов, решив уничтожить приписку к завещанию. Вы можете доказать, что чек выписан утром? Непросохшие чернила свидетельствуют не в вашу пользу. Вам, разумеется, захотелось прикарманить и пять, и пятьдесят тысяч долларов. — Капитан умолк, откинулся на спинку стула и удовлетворенно улыбнулся.
Новый прилив сил буквально сбросил тощее и длинное тело Хэтфилда с кресла.
— Теперь я все понял! — крикнул он, сжимая кулаки. — Вы знаете, что я никого не убивал, и хотите просто запугать меня. — Он шагнул вперед и, облокотившись на стол, заглянул в глаза Эндрю Робинсону. — Вам нужно нагнать страху и, тем самым, избавиться от меня. Вы отобрали у меня чек, но я сумею заставить вас вернуть его. Я пойду в суд…
Капитан ошарашенно уставился на Хэтфилда. Прин захлопнул блокнот. Только Большой Босс и бровью не повел.
— В ваших словах есть доля истины, — вкрадчиво заметил он. — Я не до конца уверен, что это вы убили моего брата. Но зарубите себе на носу: я уже говорил и повторяю, вы вернете все до последнего цента.
— Никогда!
— Вот увидите. И даже письменно откажетесь от завещанного.
— Ни за что!
— Поглядим. В этом городе мне всегда удается поступать по-своему. Не так ли, Спенс? — бросил он мне.
Я не ответил, втайне польщенный, что сам Робинсон призвал меня в свидетели. И тут же вспомнил то, что всегда говорил мне о нем отец: Большой Босс жесток и бессовестен, но, если хочешь его победить, лучше держаться подальше, ибо он обладает даром не только обезоруживать противника, но и обращать его в свою веру. Именно поэтому отец запретил мне общаться с кем бы то ни было из этой семейки.
Вот и сегодня Большой Босс — на коне. С каким безжалостным хладнокровием он расправляется с тем, кто имел неосторожность встать у него на пути!
— Пока брат был жив, я никак не мог вмешаться: врач предупредил меня, что его нельзя волновать. Иначе я давным-давно пинками вышвырнул бы вас и из этого дома и вообще из города. Скажите, капитан, у вас достаточно улик, чтобы отправить его за решетку?
— Еще бы! — И, не поворачиваясь, Лаудербек бросил через плечо: — Вебер!
Вошел дежуривший на террасе полицейский.
— Уведите этого человека — он подозревается в убийстве.
Хэтфилд послушно пошел за Вебером, но у двери остановился.
— Вы еще пожалеете об этом, Робинсон!
Часы в холле пробили полночь. Когда дверь снова открылась, я увидел Эллен и поспешил к ней. Девушка набросила на пижаму полосатый халатик. В домашних туфлях без каблуков она казалась совсем маленькой.
— Так это Хэтфилд?
— Нет.
— Тогда почему его арестовали?
— Есть кое-какие подозрения. Можно от вас позвонить?
Эллен молча указала на телефон под лестницей.
Я набрал номер редакции. Митчелл как раз трудился над статьей об убийстве судьи.
Когда я вернулся обратно, Эллен попросила меня:
— Джерри, расскажите подробности. Я знаю только, что отца убили. Но как это произошло?
— Его несколько раз ударили острым предметом, точнее, если верить доктору Рейнольдсу, скальпелем.
— Скальпель… — медленно повторила она.
— Старайтесь не думать об этом. Идите-ка лучше к себе и попытайтесь уснуть.
— Я хочу знать все — любая мелочь может оказаться очень важной.
— Положитесь на полицию, уж они-то разберутся.
— Нет, убийца моего отца должен понести наказание.
— Полиция арестует его. В конце концов, они всегда находят виновного.
— Вовсе нет. Вы даже не представляете, что за этим может скрываться!
Я внимательно посмотрел на Эллен. Ее напряженное лицо покрывала смертельная бледность.
— Если вам что-нибудь известно, расскажите Лаудербеку.
— Нет! Но я так больше не могу. Прошу вас, помогите мне. Сейчас я ничего не скажу — давайте увидимся завтра.
— Где?
— На углу Юнион-стрит, в два часа. Я подъеду на машине, вы сядете, и мы поедем кататься.
С этими словами Эллен поднялась к себе. Я немного постоял один, и через пару минут ко мне присоединились Лаудербек, Эндрю и Прин.
— Где Эллен? — спросил Робинсон.
— Ушла спать.
— Как она?
— Нормально.
Он подошел к лестнице, на секунду в нерешительности замер, потом взял со стула шляпу, и мы вышли на крыльцо. Эндрю растолкал дремавшего шофера и сразу же уехал. Я вернулся к полицейским.
— Ну, и вымотался я сегодня, — вздохнул Лаудербек. — Называется, хотел пораньше лечь спать, а, поглядите-ка, уже за полночь!
