Александр Аде
Время сыча. Прощальная весна
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© А. Аде, 2015
© ООО «Написано пером», 2015
В прошлом году в нашем городке погибла девчонка по имени Вероника (или попросту Ника). Поздним вечером, как раз в день последнего школьного звонка упала с верхнего этажа шестнадцатиэтажной высотки и, естественно, отдала Богу душу, какие тут еще могли быть варианты. Произвели следствие, в ходе которого выяснилось, что никто девчонку не убивал, сама свела счеты с жизнью.
В сущности, таких ник на Руси умирает великое множество – ежечасно, ежедневно и ежегодно. Причины самые разные. Кто-то кончает с собой, кого-то сбивает машина. Иных грохают в пьяной драке… и прочее, и прочее. Одно слово – подростки. Тинейджеры. Неустойчивая психика, немотивированные поступки. Попросту говоря, полное отсутствие царя в башке.
Ну, и причем здесь я?..
17 марта 2010 года, около восьми вечера выбираемся с Анной в магазин. За продуктами. Чинно, под ручку. Несу себя осторожно, как беременный. Но и это уже достижение, ребята. Потому что три года назад я валялся на койке в районной больничке, очень похоже изображая труп, а потом с величайшим трудом волочил себя при помощи костылей.
Теперь уверенно гуляю с тросточкой, как британский джентльмен. Анна говорит, что выгляжу респектабельно. И я ей верю.
Эта тросточка – символ моего выздоровления.
Вообще-то я хотел приобрести рядовую ортопедическую клюку. Лучше всего из железяки. Дешево и надежно. Но Анна решительно воспротивилась:
– Ты заслуживаешь чего-то более элегантного.
– Ноу проблем. Заказываем шикарную трость с набалдашником в виде головы черного пуделя. Как у Воланда. Стану носить серый берет. Заломлю его, как десантник. Правый глаз выкрашу в черный цвет – левый у меня и так зеленый, на зубы надену коронки. Слева платиновые, справа – золотые.
– Какой еще Воланд, – непочтительно усмехнулась Анна. – Королек, ты законопослушный обыватель, не тебе изображать сатану.
Она долго, придирчиво выбирала, не пожалела денег, которых у нас кот наплакал, но в результате я обзавелся вишнево-коричневой тростью, немного напоминающей изящный плотничий молоток с сильно вытянутой ручкой.
Можете смеяться, этой тросточкой я горжусь!
Торговый центр от нашего дома недалеко, метров двести, – здоровенный металлический сарай, выкрашенный в зеленое и белое. Народу в нем не ахти сколько, и мы преспокойно гуляем среди забитых товарами стеллажей. Анна выбирает съестное, я тихонько качу тележку и не вмешиваюсь. Только беру пиво и сосиски к нему – ничего не поделаешь, грешен.
Тут-то и раздается трезвон моей мобилы, и незнакомая женщина просит меня расследовать обстоятельства смерти ее дочери Ники. Оказывается, кто-то посоветовал ей обратиться к человечку по прозвищу Королек, дескать, он непременно поможет. И даже отыскал мой телефон.
Видит Бог, отнекиваюсь я долго и решительно, терпеливо объясняю ей, что в настоящее время почти инвалид. Но она вцепляется в меня и не отстает, время от времени повторяя, как мантру: «Не отказывайтесь, пожалуйста! На вас последняя наша надежда!..» И в ее голосе звенит истеричное отчаяние.
Наконец, она пускает слезу.
И я соглашаюсь, костеря самыми последними словами свою мягкотелую уступчивость.
Бредем с Анной домой. Анна тащит два пакета, набитых продуктами. В моей левой руке пакет (правая занята тростью), на спине тяжелый от жратвы ранец.
Над нами в сероватом небе самые разнообразные тучи, точно какой-то исполинский художник постарался изобразить их на любой вкус: большие и поменьше, плоские и объемные, белые и темно-синие с беловатым подбоем. Одни висят мешками, другие клубятся. А солнце сияет в подернутой легким туманцем холодной выси.
На земле мешанина снега (белого, серого и черного), коричнево-черной жижи и воды.
Огромная «тойота», проезжая, обдает меня фонтаном грязи.
«Так тебе и надо, – злорадно обращаюсь к себе. – Тряпка. Отказывать не умеешь. Вот и получай сполна, заслужил…»
* * *
Никогда еще заказчики не приходили ко мне домой. Сегодня – первый и, надеюсь, последний такой случай.
Родители покончившей с собой девчушки явились ровно в восемь часов вечера, минута в минуту. Как будто терпеливо ждали за дверью и позвонили только тогда, когда в квартире раздался нежный бой миниатюрных курантов. Эти часы – двадцатисантиметровая копия Спасской башни – так трогательно похожи на громадный каменный оригинал, что месяц назад я уговорил Анну купить их. Они стоят возле моего монитора.
… И вот мы втроем – родители Ники и бывший сыч Королек – сидим на кухне, пьем чай. Чужие люди, которых на какое-то время объединила гибель шестнадцатилетней барышни и желание найти душегуба, – если, конечно, он существует в природе.
Язык не поворачивается назвать моих сегодняшних гостей заказчиками. Какие заказчики – просто несчастные люди. Муж и жена. Обоим – на вид – лет пятьдесят с лишком. Ника была их единственным ребенком. И можно только представить, каким долгожданным был этот ребенок – если учесть, что мать родила дочку в возрасте около сорока. И Никой, богиней победы, они назвали девочку именно потому, что это крохотное существо было для них наградой в тяжелой борьбе с судьбой, началом новой жизни.
– Я несколько раз лежала на сохранении, – тихонько всхлипывая, утирая глаза платочком, говорит женщина. – Никак родить не могла. А потом – как-то вдруг – получилось. Точно Бог прикоснулся ко мне. Последние месяцы мы дохнуть боялись. Муж приходил к больничному корпусу каждый день, стоял под окнами…
Она плачет. Муж осторожно поглаживает ее руку и молчит, отрешенно глядя в сторону, будто это его не касается. Но я понимаю, как ему тоскливо.
Женщина продолжает говорить. Я не перебиваю, хотя ее воспоминания к делу никак не относятся. Пускай выговорится. Только киваю, а сам думаю: «Родить-то ты родила, что ж потом дочку уберечь не сумела?»
А когда между ее горькими сетованиями возникает пауза, спрашиваю:
– Почему вы решили, что Ника не покончила жизнь самоубийством? Что ее убили?
– Так подсказывает мне материнское сердце, – просто отвечает она.
По-моему, это выражение – самое глупое, банальное и слащавое из всех, которые когда-либо сочинило человечество. Но я верю сидящей передо мной худощавой женщине с постным лицом, покрасневшим породистым носом и слезящимися глазами. Впрочем, мне иного не остается, иначе расследование окажется бесполезным.
– Как я понимаю, никаких других доказательств преступления у вас нет?
– Когда мне… нам, – женщина оглядывается на мужа, – показали вещи Ники, которые были при ней, среди них не оказалось сотового телефона. Это явно указывает на то, что кто-то (скорее всего, убийца) вытащил ее телефон, разве не так?
– Ну, отсутствие мобильника еще ничего не доказывает, – возражаю я. – Нету его – ну и что? Где-то посеяла. Или свистнули уже после смерти.
– Она не оставила предсмертной записки.
– Такие цидулки пишут в детективах. А в жизни бывает всякое. Учтите, самоубийство часто совершается в состоянии помрачения, спонтанно. Тут не до записочек.
– Когда Нику обнаружили, она лежала на спине, – несмело прибавляет муж и деликатно кашляет. – Вы же понимаете, что…
Он не договаривает.
– И это мало что значит, – пожав плечами, говорю я, чтобы не внушить напрасной надежды.
А сам думаю: «Какая-никакая, а зацепочка. За неимением другой…»
* * *
Поговорив вечером в субботу с Никиными родителями, в понедельник приступаю к действию – неторопливо и без суеты.
Первым делом звякаю Акулычу. Он, хохотнув, принимается басить: «Да ты у нас опять бравым сычом заделался, птаха. С почином тебя, охламон! А насчет ентой девахи не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие. Как разузнаю, так сразу телефонирую. Будете премного довольны…»
И точно, вечером звонит.
– За тухловатое дельце ты взялся, оглоед. Твоя самоубивица – барышня героическая. Я это к тому, что при ней пакетик с герычем обнаружили. Вроде бы не ширялась – следов от уколов не обнаружено. Вроде и не курила. Стало быть, нюхала. Втянула в носишку герыча – опа! – потянуло на подвиги. Ну и сиганула с верхотуры.
– Но послушай, Акулыч. Девочка лежала на спине. Следовательно, она и летела спиной вниз. Разве это не свидетельствует о том, что ее столкнули?
– В жизни всякое бывает, – не уступает Акулыч. – Порой и спинкой вниз летают… О, стишок сказал! Не, пора мне в стихотворцы податься… Кстати, еще вариантик имеется: она, могет быть, ничком на земле валялась, носом в асфальт. А ктой-то ранним утречком, часиков этак в шесть, проходил мимо, глядит, девка возле подъезда лежит, бухая, не иначе. Перевернул на спину – а она – жмурик. Он трупешник по-быстрому обшмонал, мобилу вытащил, да и был таков.
