В обед выпиваем с Анной фронтовые сто грамм. За нашу Победу. Анна морщится, отдувается и смеется. Водку она на дух не переносит. Но в таких случаях я неумолим: «До дна!» Я небольшой любитель горького зелья, но это – святое.
Потом Анна выходит с книжкой на балкон, а я, порывшись в интернете, нахожу «Прощание славянки» и принимаюсь слушать. Будь моя воля, сделал бы эту мелодию гимном России. Потому что в ней – то потаенное, что есть в каждой русской душе: удаль, печаль, вера, надежда и любовь.
Пока русский солдат будет умирать за свою и не свою землю, пока будет расставаться с любимой – возле теплушки, на забитом народом перроне или в блистающем холодным хай-теком аэропорту – не перестанет греметь над ним рвущая сердце песня без слов, песня разлуки и судьбы…
* * *
Десятого мая мы с Анной остаемся дома, занимаемся своими делами, и мне кажется, что вместе мы уже тысячу лет, а может, даже дольше. И уже не понять, где заканчиваюсь я и начинается она.
День теплый, ветреный – это видно по колышущимся деревьям, одетым в молодую листву, – и скучноватый.
В одиннадцатом часу вечера выходим вдвоем на балкон и усаживаемся – в метре друг от друга – на допотопные скрипучие стулья. Обычно в это время во дворе кучкуются пацаны и девчонки, сосут веселящие напитки, горланят, хохочут и матерятся. Но сегодня двор точно вымер.
Мы сидим, изредка негромко перебрасываясь словами. Небо потускнело. От громадных облаков не осталось и следа. В нежной и печальной голубизне еле различимы темно-синие и фиолетовые облачка – как будто исполинский курильщик стряхнул пепел. Все вокруг постепенно синеет, и двор, и деревья. И Анна, оставаясь на месте, неуловимо уходит в сгущающуюся синеву.
– Есть в нашем городишке, – говорю я, – некий крупный коммерсант по фамилии Завьялов. Предлагает стать начальником службы безопасности в его конторе.
– А что этот Завьялов собой представляет? – настороженно спрашивает Анна.
– Бывший уголовник, – нехотя говорю я. – Но таково время, и не нам его изменить. Я не чистоплюй и понимаю: если основательно колупнуть любого расейского бизнесмена, начинавшего в девяностые, такое вылезет кровавое и вонючее, хоть караул кричи. И еще. Мне пора зарабатывать бабло. Насиделся на твоей шее. Пора и честь знать. Стыдно-с. В конце концов, я не в киллеры подаюсь. Заметь, начальник службы безопасности – вполне респектабельная должность.
– Не имею права настаивать. Но если тебе небезынтересно мое мнение… Я не хочу, чтобы тебя что-то связывало с этим человеком. И вообще с такими людьми.
– Мне светят немалые бабки.
– Они не принесут тебе счастья, Королек.
– Ты это предсказываешь как экстрасенс?
Она задумывается и говорит ласково:
– Как женщина, которая любит и, надеюсь, понимает тебя.
– Господи, Анна, родная моя, до чего ж ты несовременна! Каким ветром тебя занесло в это безумное человечество?
Сокрушенно вздохнув, вытаскиваю из правого заднего кармана джинсов визитку Завьялова, а из левого заднего – мобильник и, освещая мобильником визитку, с трудом различая цифры, набираю номер.
– Слушаю, – раздается у моего уха жесткий голос Завьялова.
– Это Королек… Не помешал?.. Я тут на досуге хорошенько подумал… Извини, но я отказываюсь от должности. Не скрою, заманчиво, даже очень, но такая работенка не по мне.
– Как знаешь, – мрачно и неприязненно цедит он. – Спокойной ночи.
Засовываю мобилу обратно в карман. И снова исчезает все постороннее, остаемся только мы – я и Анна – и неотвратимо чернеющая синева, усеянная огоньками окон.
– Почему ты не соглашаешься выйти за меня замуж? – тихо спрашиваю я. – Считаешь, что когда-нибудь полюблю молодую? Не хочешь связать меня по рукам и ногам узами брака? Посмотри. Я наполовину инвалид. Молодуха на такого даже не взглянет, а если взглянет, то с состраданием. Любимая, мы обречены быть вместе. Прошу, стань моей женой.
Повисает пауза. Сердце мое чуть сжимается в мучительном ожидании – и только. Потом слышу ее голос:
– Я согласна, Королек.
Мы не вскакиваем со стульев, чтобы поцеловаться, так и сидим – молча, как два немолодых человека, муж и жена, глядя на угасающий мир…
