Джулия Кеннер
Парадокс Prada
Кто-то всадил пулю в голову моему бойфренду!
Я бегу по улице, подгоняемая ужасом, перед глазами у меня все еще стоит страшная картина, а от одной только мысли о случившемся все внутри сжимается. Кровь и мозг на подушке. Огромная дыра прямо над ухом.
Мое сердце отчаянно колотится, в боку жжет. «Вперед, Мел, — думаю я. — Не останавливайся!» Я босиком, и маленькие камешки впиваются в голые ступни. Не обращая внимания на боль, я мчусь в безопасное место. К себе домой.
Я уже почти добралась, и мои глаза прикованы к простой зеленой двери. Добежать до нее, открыть, влететь внутрь. Что будет потом, не имеет значения. Пока не имеет. И это хорошо, так как сейчас мой мозг не в состоянии обработать что-нибудь сложнее элементарных приказов. Он слишком наполнен ужасом, яростью и удивлением, чтобы переварить хотя бы одну разумную мысль.
Вокруг меня горят яркие светильники, подвешенные на стальных шестах, они озаряют темные тени и придают манхэттенской улице зловещий вид. Впрочем, я не особенно их замечаю. Как и людей, стоящих небольшими группками с переговорными устройствами и мобильными телефонами в руках. Я оглядываюсь, пытаясь увидеть в толпе убийцу. В глубине души я знаю, что его здесь нет, но прогоняю это знание и продолжаю искать. Я должна быть внимательна. Должна быть уверена.
Никакие подозрительные личности не набрасываются на меня, и я позволяю крохотному лучику надежды засиять в моей душе. Спасительная дверь уже совсем близко. Двадцать ярдов. Пятнадцать. Десять.
И вот я на месте. Хватаюсь за дверную ручку, чувствуя холодное прикосновение металла к ладони. Быстро поворачиваю ручку и распахиваю дверь. Один шаг — и я за порогом, а затем…
— Стоп! — кричит с противоположной стороны улицы Тобайас Хармон, режиссер. — Великолепно, дорогая! На этот раз у нас все получилось! Это было блестяще.
Я киваю, но не смотрю на него. Я усиленно пытаюсь избавиться от страха, в котором прожила последние пять дублей.
Меня зовут Деви Тейлор. Я актриса. И для меня это главная роль всей жизни.
— Вот этот кусок, — показываю я своей ассистентке Сьюзи. — Тебя ничто не смущает в диалоге?
Сьюзи берет сценарий и скользит глазами по тексту, шевеля губами. Через секунду она едва заметно приподнимает одно плечо.
— Ну, не знаю.
— Ладно, — терпеливо говорю я. — Но каковы твои внутренние ощущения? Диалог кажется тебе естественным? По-твоему, именно так должны разговаривать Мел и Страйкер?
Сцена, которую мы обсуждаем, по графику намечена на завтра, на второй день съемок. В этом эпизоде герои фильма встречаются впервые, и Мелани Прескотт (иными словами, я) совершенно уверена в том, что Мэтью Страйкер (главный герой) собирается ее убить.
— Ну, наверное…
Я молча считаю до трех, затем откидываю назад голову, чтобы лучше разглядеть свою ассистентку. Широко раскрытые глаза, длинные тощие ноги, чрезмерно осветленные волосы и скучающее выражение лица. Честное слово, в следующий раз, когда мой менеджер попросит оказать ему одолжение и нанять на работу подругу дочери кузины его жены, я со всех ног брошусь бежать в противоположном направлении. Конечно, если только он не подступит ко мне с этой просьбой в «Айви» на Оушн-авеню в Санта-Монике, где бегство в противоположном направлении может обернуться для меня серфингом в океане, причем без доски.
Короче, я дала слабину там, где должна была проявить твердость, и теперь вынуждена иметь дело с Нерешительной Барби.
— Это не совсем тот ответ, который я хотела услышать, — говорю я, надеясь подбодрить ее. — По-моему, в диалоге чего-то не хватает. Поэтому меня интересует твое мнение.
— Да. Я поняла. Спасибо.
— И что? — вопрошаю я, с трудом удерживаясь от того, чтобы не покрутить рукой, как бы заводя мотор.
— Я… ну… хм… Ты Блейка спрашивала?
— Нет, — отвечаю я, не в силах справиться с невидимым стальным прутом, который тут же выпрямляет мою спину. — Я с ним сегодня не разговаривала.
И очень этим горжусь, так как он притащил свою жалкую задницу на площадку, несмотря на то, что сегодня ему здесь нечего делать. Мне удалось не встретиться с ним, хотя я приехала в пять утра на грим, и я рассчитывала, что удача не оставит меня и дальше.
Моя никчемная ассистентка еще раз пожимает плечами.
— Просто, понимаешь… поскольку ты играешь Мел, а он — Страйкера, может, тебе лучше с ним поговорить про диалог?
Устами младенца глаголет истина. Правда, младенец из Сьюзи еще тот, скорее ее следует назвать крошкой — в том смысле, в каком это слово употребляют в Голливуде. Блондинка. Стройная. Ну, вы меня понимаете.
А самое противное, что она права. Мне лучше обсудить диалог с Блейком. К сожалению, я не хочу с ним играть, а уж разговаривать и подавно. По крайней мере, больше не хочу.
— Слушай, давай я схожу к мистеру Хармону и спрошу, нужна ли ты еще сегодня.
— Конечно сходи, — говорю я, неожиданно чувствуя восторг от перспективы остаться одной. — И можно тебя попросить кое о чем? Я очень хочу пить. Принеси мне «Эвиан» и лимон.
Насколько я знаю, лимоны в буфете закончились в одиннадцать утра. Сьюзи не будет целую вечность.
Она шутливо отдает мне честь и уходит. Я вздыхаю и закрываю глаза, мои пальцы начинают терзать края сценария, а мысли уносятся вдаль. Причина, по которой я хочу, чтобы диалог был идеальным, состоит в том, что я знаю: сцена будет очень трудной. Не только из-за эмоциональной напряженности, возникающей в подобных сценах, но и из-за моих отношений с Блейком Этвудом.
В фильме Блейк играет Страйкера, бывшего морского пехотинца, вынужденного стать телохранителем Мел. В реальной жизни Блейк — мой бывший, но вы наверняка это знаете, если в последнее время регулярно ходите в магазины за продуктами. Несмотря на мои отчаянные попытки сохранять свою личную жизнь в тайне, наши отношения — от ухаживаний до недавнего громкого разрыва — активно обсуждались на страницах всех журналов, начиная с «Энтертейнмент уикли» до «Пипл» и «Ас». Моей матери больше не нужно звонить мне, чтобы узнать новости о моей интимной жизни. Она читает «Инкуайрер», стоя в очереди в кассу в бакалейной лавке.
И дело не ограничилось бульварными и еженедельными изданиями. Нет, даже «стильные» журналы с удовольствием включились в общую суету. Когда мы оба были выбраны на главные роли в этом фильме (и отношения у нас оставались вполне приличными), Блейк дал интервью «Максиму». А я позволила своим агентам по рекламе уговорить себя на фотосъемку и интервью с «Вэнити фейр». (Разумеется, это стало настоящим событием, ведь всем в Голливуде известно, что меня в те дни называли Мисс Сверхсекретность.)
Короче говоря, наш роман расцветал в окружении таблоидной свистопляски, болтовни в Интернете и мерзких папарацци. А когда чуть больше двух недель назад мы расстались, пресса прямо-таки сошла с ума. Не было конца предположениям, сплетням, инсинуациям и неизбежным интервью со звездами и режиссерами, с которыми мы работали раньше.
В общем, настоящая головная боль. В особенности для человека вроде меня, которого связывает с бульварными газетенками обоюдная ненависть.
А ведь так было не всегда. Когда-то эти самые газеты меня обожали. Юная знаменитость, завсегдатай самых разных клубов, отлично проводившая время с друзьями, я с радостью принимала любое обсуждение своей жизни в «Инкуайрере» или в Интернете.
Все изменилось пять лет назад, когда в моем собственном доме на меня напал свихнувшийся поклонник. Он раздел меня, прикасался ко мне, причинял боль и унижал. Он шептал мне на ухо всякие гадости и называл «своей дорогой Деви». А потом бесследно исчез, и полиция так и не смогла его найти.
У того, кто пережил подобное, полностью меняется взгляд на жизнь.
Сразу после нападения все вокруг, даже я сама, думали, что я тронусь умом. Но прошло время, и мои друзья и коллеги начали твердить, что я перестраховываюсь, что мое осторожное поведение, мои страхи и отказ от общения с прессой излишни. Они пытались убедить меня в том, что я должна «просто жить дальше» и снова стать той счастливой и беззаботной девчонкой, какой была.
Как же!
Впрочем, возможно, они были правы. Но я не могла вернуться к прежнему образу жизни. Я была ужасно напугана, и это превратило меня в настоящую эмоциональную развалину. Я начала принимать успокоительные таблетки, спала с включенным светом. И впадала в ярость, если обо мне публиковали материалы, не согласованные с моей группой по связям с общественностью.
Поскольку спрятаться от папарацци, когда ты появляешься на людях, практически невозможно, я перестала выходить на улицу. Я превратилась в отшельницу и заточила себя в своем новом доме в Беверли-Хиллз, оснащенном новейшей, чрезвычайно сложной сигнализацией, предварительно заставив агента по недвижимости поклясться могилой матери, что она никому не выдаст мой адрес.
