Как только мы начали вместе появляться на публике, интерес прессы к нему вспыхнул с новой силой. А когда ему предложили сыграть роль Страйкера, его популярность среди папарацци подскочила до небес. Довольно необычно, если учесть, что он еще ни разу не снимался в кино, но так работает киноиндустрия в наши дни.
Сначала Тобайас нанял его в качестве консультанта для постановки сцен с драками. Но потом попросил заснять одну из репетиций, вечером просмотрел материал и отменил все пробы на роль Страйкера. Он сказал, что Блейк именно тот, кто ему нужен.
Я не возражала. Оглядываясь назад, я понимаю, что совершила тогда ошибку, потому что мы с Блейком расстались через месяц после того, как Тобайас подписал с ним контракт. Я умоляла Тобайаса уволить эту жалкую задницу, но он относится к числу тех самодовольных режиссеров, которые всегда все знают лучше других. А поскольку я не Анджелина Джоли (хотя немного на нее похожа: длинные темные волосы и большой рот), у меня не хватает влияния, чтобы заявить Тобайасу, что я не буду сниматься в его фильме, если он не уволит Блейка.
Влияния — или характера, если честно.
Да, Блейк вполне приличный актер, но этот фильм мой. Он должен помочь мне доказать, что я снова в строю. И Блейк не имеет никакого права устраивать игры с прессой.
— Эй, ты в порядке? — спрашивает Макензи с набитым желейными медвежатами ртом.
— Конечно в порядке.
Но если по правде, я совсем не в порядке. Потому что я не должна беспокоиться из-за Блейка и его публичных выступлений. Мне вообще не следует беспокоиться из-за Блейка. В конце концов, я настоящий профессионал, верно? То, что у меня был роман с актером, играющим вместе со мной, не означает…
Тук-тук-тук.
Резкий стук в дверь привлекает мое внимание, и мы с Мак поворачиваем головы в том направлении.
— Сьюзи, — говорю я и добавляю громче: — Входи. Тебе удалось разыскать лимон?
— Смотря что ты называешь лимоном[4],— слышу я до боли знакомый голос. Дверь открывается, и нашим глазам предстает тот самый тип со своей широкой улыбкой и веселыми глазами, от которых у меня слабеют колени. — Автомобиль с открывающимся верхом, что я купил в прошлом году, настоящее дерьмо.
— Ну, ребята, — радостно заявляет Макензи, — эти трейлеры слишком тесны для троих.
Она пулей мчится к двери и протискивается мимо Блейка, успев бросить ему на ходу: «Еще увидимся». Он входит внутрь, дверь за ним закрывается, и мы остаемся наедине впервые за последние несколько недель. В сердце мне вонзаются маленькие острые иголочки боли, но я ничего не могу сделать с охватившей меня радостью. Потому что это Блейк и я его люблю. Любовь для меня никогда не была проблемой. (Кстати, секс тоже, но в настоящий момент это не обсуждается.)
— Тебе следовало прислушаться ко мне, — говорю я наконец.
Довольно глупая реплика, но я не могу придумать ничего лучше.
— Относительно машины?
— Относительно много чего, — отвечаю я, глядя ему в глаза.
Я встаю со стула и направляюсь к холодильнику. Он почти пуст, но там хранится запас диетической колы и коробка божественного наслаждения, то есть моих самых любимых конфет, впервые подаренных мне на Пасху, когда мне было пять лет. Каждый день я позволяю себе только одну бутылку колы (мой тренер говорит, что газ мешает сбрасывать вес, а кофеин меня возбуждает) и две конфетки. Я беру воду и смотрю на конфеты, которые кажутся мне намного привлекательнее «Ньютонов». К несчастью, я уже съела сегодняшнюю порцию (в награду за то, что пережила и сумела сыграть трудную сцену).
Я все еще держу в руке нераспечатанный пакетик с «Фиг ньютонами» и втайне горжусь собой, потому что, невзирая на соблазн, так его и не открыла. Но теперь плевать на все соблазны в мире. Я отбрасываю в сторону «Ньютоны» и хватаю любимые конфеты. Потому что если передо мной стоит выбор, укрепить ли свою волю сахаром или предстать перед Блейком безоружной, я выбираю сахар.
Блейк смотрит на меня, но ничего не говорит, и я даю ему за это несколько очков. Он знает мое правило касательно конфет. А еще он знает, что после съемки я всегда позволяю себе маленькие радости. И тем более он должен понимать, что это он довел меня до такого состояния и это он виноват в моем маленьком грехопадении.
Если честно, я надеюсь, что он страдает от глубочайшего чувства вины. Но одновременно я благодарна ему за то, что он при этом молчит.
— В чем дело? — спрашиваю я, проглотив конфету.
Я молча поздравляю себя с тем, что не набросилась на Блейка сразу и не потребовала объяснений по поводу того, что он делает на съемочной площадке, когда сегодня его здесь быть не должно.
— Интервью, — отвечает он.
Я прищуриваюсь. Я слишком хорошо знаю его и понимаю, что здесь что-то не так. Это не просто интервью.
— С кем? — осторожно спрашиваю я.
— С Леттерманом, — отвечает он, и я мгновенно прихожу в ярость.
— Это даже не смешно!
Я восхищена тем, что мой голос звучит нормально, несмотря на потрясение и ярость. Я даже представить себе не могла, что Блейк может быть таким жестоким.
— Я совершенно серьезно, — говорит он и машет рукой куда-то на север. — Они уже расставляют аппаратуру.
— Зачем ты это делаешь? — спрашиваю я.
Дэвид Леттерман снимает в Нью-Йорке, поэтому я точно знаю, что Блейк врет. Только не понимаю зачем.
— Спутниковая съемка, — говорит он.
— Чушь собачья. Леттерман такими вещами не занимается.
— Но сейчас он именно это и делает, — пожав плечами, отвечает Блейк.
Я молча смотрю на него, потому что на самом деле не уверена, врет он или говорит правду. Если честно, не могу представить, зачем ему все это.
— Очевидно, продюсерам пришла в голову идея: поскольку в предыдущем интервью говорилось, что это моя первая роль в кино, второе нужно снять на съемочной площадке, среди декораций.
— Хм. — Я облизываю губы и пытаюсь взять себя в руки. — И ты решил, что это будет здорово? Или это Эллиот придумал? Тогда мне ясно, что вас так завело. Про твое первое интервью столько писали и говорили, что второе должно вознести тебя к небесам. Жаль, что у тебя нет новой подружки. Ты мог бы бросить ее прямо на глазах у миллионов телезрителей, и тогда твой рейтинг подскочил бы еще выше.
— Проклятье, Деви. Я не бросал…
— Даже не начинай.
— Деви…
Его голос звучит резко, словно предупреждение. Но мне наплевать. В формальном смысле, возможно, он порвал со мной не на телевидении перед миллионами зрителей, но мне все равно больно. А еще я чувствую себя униженной.
— Уходи.
В горле у меня застрял комок, и на глаза навернулись слезы. Если он не уберется немедленно, я потерплю поражение. А я не хочу, чтобы он знал, что я все еще схожу по нему с ума. Потому что я продолжаю любить Блейка Этвуда.
— Ну послушай же меня. Я думал, мы могли бы…
Я поднимаю руку.
— Уходи!
На его лице сменяется множество различных выражений, да так быстро, что я не в состоянии определить хотя бы одно из них, потом лицо становится непроницаемым, и Блейк поднимает руку в прощальном жесте.
— Отлично. Я уйду.
— Вот и хорошо.
Он поворачивается так, словно имеет полное право легко и непринужденно войти ко мне и бросить к моим ногам бомбу. Неожиданно меня охватывает такой гнев, что все остальные чувства отступают.
— Ах ты, сукин сын! — ору я, хватаю пакетик с «Фиг ньютонами» и швыряю в него.
Но слишком поздно. Он уже ушел, и пакетик попадает в дверь.
Меня переполняют эмоции, я вся дрожу. Из глаз льются слезы, текут теплыми струйками по щекам. Слезы по тому, что могло бы быть у нас с ним и что мы потеряли.
Но еще это слезы ярости и ощущения, что я потерпела поражение. Потому что наши отношения закончились на этих съемках. Без всякого предупреждения. Без малейшего намека на то, что ему в них что-то не нравится.
Ба-бах! И все.
А теперь он решил дать интервью здесь, на съемочной площадке?
И благородно предложил мне принять в нем участие?
От этой мысли внутри у меня все сжимается и возникает горячее желание нанести ответный удар. Я должна что-то предпринять.
Возможно, сначала я неохотно вернулась в рекламные игры, но я в них участвую и, можете не сомневаться, отлично умею разговаривать с репортерами.
Я выпрямляюсь, в моем теле бушует адреналин, подогреваемый яростью. Пора достать красные лодочки на шпильках и поговорить с ребятишками от Леттермана.
Я не изображала диву вот уже несколько лет… но это вовсе не значит, что я забыла, как это делается.
— Я нашла лимоны! — Запыхавшаяся Сьюзи бежит рядом со мной, размахивая на ходу сеткой с лимонами. — Только они отдельно от «Эвиан».
— Ничего, — говорю я, не замедляя шага. — Учитывая мое теперешнее настроение, я вполне могу съесть лимон и без ничего.
