«Что это за сказка такая? – подумала я в недоумении, но тут же сообразила. – Царь Салтан! Ужасное произношение…»
– Из машины-то хоть можно выйти? – спросила я недовольным тоном. – Или будем так сидеть неизвестно сколько времени?
– Вот это-то как раз известно, – пробормотал Грег. – Ждать нам осталось…
Он взглянул на часы.
– …минуты три. А из машины лучше не выходить. Минометчики у них ужасно нервные…
Помолчали. Через три минуты услышали шум мотора, и к нашему джипу подъехал небольшой грузовичок. Из него посыпались чернобородые парни в засаленных афганских халатах с автоматами и карабинами. «Десять», – сосчитала я. Они мгновенно окружили наш джип и застыли в угрожающих позах.
– Сидите спокойно, – предупредил Грег. – Здесь не любят резких движений…
Из кабины грузовичка вылез, судя по его полуармейской экипировке, офицер. Он крикнул что-то резкое на своем наречии, и двое солдат подскочили к нашей машине с обеих сторон и рванули настежь дверки. Офицер опять что-то резко крикнул. Теперь уже, похоже, в наш адрес.
– Выходим! – скомандовал Грег. – За оружие не хвататься, не бежать, двигаться спокойно. И ни в коем случае не улыбаться…
Я решила во всем положиться на его опыт и предусмотрительность. В конце концов – не самоубийца же он! Знал ведь, куда нас вез. Нужно делать то, что он говорит, и все кончится благополучно. Да, собственно, другого выхода у нас и нет.
Мы все трое выбрались из машины. Стоять под десятью стволами было не очень-то приятно. Да еще вечернее солнце било прямо в глаза, и я не видела ни одного лица стоящих напротив меня четырех человек с автоматами. Только темные фигуры в халатах.
Офицер медленно прошелся перед нами, заглядывая каждому в глаза, и рассматривая нашу разномастную форму. Передо мной он остановился и, ткнув в меня пальцем, опять что-то резко приказал. Тотчас двое солдат подскочили ко мне и, толкая автоматами, заставили бежать к грузовику. Поль и Грег стояли без движения и даже не посмотрели в мою сторону. Головы даже ни один из них не повернул.
Подбежав к машине талибов вплотную, я остановилась и тут же получила удар прикладом автомата в спину. Солдат закричал на меня, указывая стволом автомата наверх. Ничего не оставалось, как лезть на борт грузовика. Забравшись наверх, я встала, не зная, что делать дальше. Солдат опять что-то крикнул, и я догадалась, что мне нужно сесть. Что я и сделала.
И теперь мне не было видно, что происходит около нашей машины. Вообще ничего не было видно. Я сидела с тяжелым чувством беспомощности и напряженно прислушивалась, стараясь понять, как развивается ситуация – опасно для нас троих или не очень.
Пистолет в задней кобуре упирался в поясницу, но это меня ничуть не радовало, скорее, наоборот, вселяло тревогу. Если они не отобрали оружие, это еще не значит, что они мне доверяют. Скорее это означает, что меня не принимают всерьез как противника, только и всего. А что я, собственно, могла сделать со своим пистолетом против одиннадцати хорошо вооруженных человек?! Я же не супермен какой-нибудь из голливудского фильма или крутого российского детектива, герои которых так же похожи на живых людей, как я – на Шварценеггера.
К сожалению, понять что-либо из того, что происходит внизу, было трудно. Я слышала резкий голос талибского офицера. Было похоже, что он что-то спрашивает… Наконец до меня донесся глуховатый голос Грега. Что он говорил, я тоже не понимала. Не сразу до меня дошло, что он отвечает офицеру на местном наречии. Это меня несколько успокоило. Раз началось что-то вроде переговоров, можно надеяться на благоприятный исход дела.
Что там произошло, я так и не поняла, но после очередной команды в кузов один за другим стали запрыгивать солдаты. Я сидела, не шевелясь. Но вот через борт перепрыгнула фигура в защитной форме французского спасателя. Поль! Честно скажу, я обрадовалась ему, как родному. Тут же и забыла, как он бровью не повел, когда меня погнали в грузовик. Поль состроил мне успокаивающую гримасу и плюхнулся рядом на пол.
– Молчи! – шепнул он мне. – Все в порядке. Просто здешние хозяева не любят непрошеных визитеров. Особенно русских…
«Спасибо, дорогой, успокоил!» – молча поиронизировала я.
– А где Грег? – громким шепотом спросила я у Поля, когда грузовичок развернулся и безбожно затрясся на каменистой дороге.
– Офицера везет на джипе. Не нравится он мне что-то… Говорит слишком много и слишком оживленно…
– Ты что, знаешь афганский?
– Всего несколько слов на пушту. Но слово «доллар» на любом языке звучит одинаково…
Один из солдат заметил, что мы разговариваем, и что-то крикнул, замахнувшись на Поля автоматом. Дальше ехали молча…
Куда мы едем, со дна кузова не было видно, и нам пришлось довольствоваться созерцанием колышущихся перед глазами спин в засаленных стеганых халатах и ныряющей вверх-вниз белой вершины высокого хребта на близком горизонте, которая то и дело мелькала между спинами и головами солдат на фоне вечернего густо-голубого и совершенно безоблачного неба.
Заметив мой взгляд, устремленный на снежные вершины на горизонте, Поль наклонил ко мне голову и шепнул одно только слово:
– Гиндукуш…
…Тряслись на грузовике мы минут сорок, не меньше. Я даже успела немного подремать – сидя, свесив голову вперед. На каждом камне, на каждой кочке я волей-неволей открывала глаза и, убедившись, что не вылетела за борт, тут же их закрывала.
Наконец грузовик остановился, я окончательно открыла мутные от дремоты глаза и с ужасом поняла, что ноги у меня затекли до такой степени, что просто не шевелятся. Я ими не могла управлять, вообще не чувствовала, что у меня есть ноги. Поль кое-как помог мне встать, и единственное, что я успела заметить – снежный хребет на горизонте стал намного ближе и значительно подрос. Но иголки вонзились в приходящие в норму ноги с таким остервенением, что у меня потемнело в глазах…
Если бы не Поль, крепко держащий меня за плечи, я просто-напросто вывалилась бы за борт, стоять самостоятельно на совершенно ватных ногах не было никакой возможности…
Поначалу про нас словно забыли и оставили торчать в кузове. Когда же нам жестами показали, что мы должны вылезти из грузовика, я уже могла управлять ногами и спустилась самостоятельно.
Нас привезли в центр какого-то селения. Дома были сложены из плоских камней и больших темно-коричневых кирпичей, скрепленных между собой, очевидно, глиной. Стены сливались друг с другом, образуя сплошной извилистый коридор. Кое-где в них виднелись маленькие окна, расположенные на высоте не ниже трех метров.
Окна были без стекол и зияли черными отверстиями как амбразуры бойниц. Дверей, вернее, дверных проемов, было значительно меньше, и они тоже чернели в вечерних сумерках как зловещие темные дыры.
Кроме приехавших с нами солдат, на улице никого не было видно. Единственное живое существо, которое я, покрутив головой по сторонам, заметила, было какое-то животное, не то крупный осел, не то низкорослая лошадь с толстой тупой мордой. Стоя метрах в тридцати от нас, это животное сосредоточенно лизало какой-то белый камень.
Поль озирался по сторонам, словно что-то или кого-то хотел увидеть. Я хотела было спросить его, чем он обеспокоен, но тут до меня самой дошло, что джипа, на котором ехал Грег, не видно. Вот это фокус!
Бросил нас американский бодрячок-шериф? Я с тревогой посмотрела на Поля. В его ответном взгляде не было ничего успокаивающего…
Я окончательно расстроилась.
Меня не столько волновала даже собственная судьба, которая, кроме меня самой, могла бы огорчить очень немногих, сколько навязчивая мысль, что задание свое я скорее всего провалила. Как можно искать какого-то секретного агента и тем более освобождать и вытаскивать его из Афганистана в Россию, если я сама сейчас – на положении пленника. А в этом не было ни малейших сомнений.
Неясно только, что с нами собираются делать? Прикинув возможные варианты, я пришла к выводу, что нас или продадут в рабство в какое-нибудь горное селение и мы долгие годы будем выращивать что-нибудь вроде опийного мака в одной из труднодоступных долин, или попытаются получить за нас выкуп.
Если, конечно, найдется кто-то в России, заинтересованный в том, чтобы меня выкупить или обменять… Впрочем, на кого обменивать-то? Откуда у нас сейчас афганские пленные возьмутся?
Не имею никакого понятия, как отнесутся французские власти к возможности выкупа у талибов своего волонтера, но мне почему-то кажется, что шансов на положительное решение этого вопроса немного. Примерно столько же, сколько и у меня…
Ни на наше правительство, ни на руководство МЧС я, честно говоря, не рассчитывала: выплачивать выкуп было просто категорически запрещено. Чтобы не создавать прецедент и не поощрять практику похищения людей. Похищенные приказом объявлялись пропавшими без вести и могли рассчитывать только на чью-то частную инициативу…
