А на кого могла рассчитывать я? Близких родственников у меня, к сожалению, уже не было. Мужчины, который бросился бы меня спасать в чужую страну, как в распространенных голливудских сюжетах, – не было тоже. У меня вообще не было мужчины… С тех пор, как мы расстались с Сергеем…
Я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Ну вот, только этого не хватало…
Прекратить сейчас же! Тоже мне, спасатель! Старший лейтенант МЧС! Психолог! Девчонка ты сопливая! Детский сад! Институтка чертова! Теоретик, мать твою! Ты о чем там в своей диссертации писала? Вот именно. В экстремальной ситуации силы у человека берутся откуда-то сами, независимо от того, хочет он этого или нет. В момент опасности человек может делать такое, что спасает ему жизнь и о чем он потом сам вспоминает с удивлением. Не верит, что это ему удалось… Как будто это было не с ним, как будто не он все это сумел. Потому что в обычных условиях человеку делать такие вещи совершенно не под силу.
Например, перепрыгивать трехметровые заборы, обгонять автомобили, уворачиваться от выстрела, поднимать тяжести, в десятки раз превышающие вес собственного тела, регулировать свой пульс и десятки минут практически не дышать, если дышать нечем…
И еще есть много такого, что иначе как фантастикой не назовешь… Например, предвидение действий противника, хотя у тебя нет никакой информации о его намерениях. Это даже не телепатия, а какое-то особое чутье, сродни естественному животному инстинкту…
Короче, тот самый «мобилизационный психо-физиологический комплекс», который ты так красиво расписала в диссертации на пятьсот страниц и о котором знаешь практически все…
И самое неприятное, что подстерегает человека в момент опасности, – поверить, что пришел твой конец. Тут-то он к человеку всегда и приходит. Словно только и ждет этой мысли…
Короче, когда я вновь взглянула на Поля, глаза у меня были сухие, а во взгляде выражалось скорее всего твердое намерение выбраться отсюда как можно скорее. И не только выбраться, но и выполнить миссию, с которой меня сюда направили.
Поль, как мне показалось, меня хорошо понял. Вообще, чем дольше я наблюдала за этим французом, тем больший он вызывал во мне интерес.
Только теперь я разглядела в нем одну очень любопытную и понравившуюся мне особенность. Несмотря на свой несколько инфантильный имидж по сравнению с Васильевым или тем же Грегом, чувствовалось, что он в любую секунду готов к мгновенным активным действиям. Просто ситуация, на его взгляд, еще ни разу не становилась критической, и он не спешил реализовывать эту свою готовность.
Он был словно готов к выстрелу в любую секунду, как пистолет с взведенным курком, зажатый в твердой и уверенной руке… Правда, это не совсем органично как-то сочеталось с его склонностью к постоянному флирту. И это, честно говоря, меня несколько настораживало. Не укладывалось в рамки психологической достоверности…
…Все это я уже додумывала, трясясь на спине точно такой же маленькой лошадки, которую видела на улице селения, в которое нас с Полем привезли. Лошадка только ростом заслуживала уменьшительно-ласкательного имени, в остальном это было злобное и коварное существо. Мало того, что она постоянно пыталась сбросить меня со своей спины, и я себя иногда чувствовала ковбоем, выступающим на родео, эта мерзкая тварь постоянно оглядывалась и норовила укусить меня за ногу.
Поль успел мне сообщить, что это существо с обликом лошади и нравом крокодила называется лошадь Пржевальского. То, что впервые обнаружил и описал для науки этого кровожадного парнокопытного зверя мой соотечественник, мало меня утешило.
Один из солдат, совершенно крестьянской наружности, если я, конечно, правильно представляю себе облик афганского кочевника, показал мне, что, как только лошадь оборачивается, нужно сразу же бить ее по ноздрям плеткой. Плетки у меня, естественно, не было, и никто мне ее не вручил. Пришлось приспособить для этой цели фонарик из штатного спасательского снаряжения. Он был не особенно увесистым, но достаточно жестким, и удары у меня получались, судя по реакции этой злыдни, довольно чувствительными.
Вскоре стало ясно, почему нас сняли с грузовика и пересадили на лошадей. Дальше проехать на машине было невозможно. А нас, судя по всему, приказали доставить куда-то повыше в горы.
Сопровождали нас теперь трое солдат с автоматами, которые управлялись с этими «пржевалками» с удивительной сноровкой и чувствовали себя на них совершенно свободно, не хуже любого ковбоя с Дикого Запада.
Поля, прежде чем посадить на лошадь, обыскали и отобрали у него «беретту», рацию и огромный тесак, который во французском отряде скромно назывался «спецножом спасателя».
Пока его обыскивали, Поль пристально посмотрел на меня и едва заметно качнул головой. Что он хочет сказать, дошло до меня не сразу. Но когда афганец подошел ко мне, показывая отобранный у Поля пистолет, телефон и нож, сообразила. И отдала ему свой телефон, который торчал у меня из нагрудного кармана, затем отцепила с пояса спасательский нож, который был раза в четыре меньше французского.
Обыскивать меня не стали, и пистолет, торчащий в задней поясной кобуре и прикрытый специальной маскирующей складкой комбинезона, остался в моем распоряжении. Так вот что означал едва заметный жест Поля! Выходит, он знал, что солдаты не станут обыскивать женщину, и предупредил меня, чтобы я не отдавала оружие добровольно, сама…
Наверное, я произвожу странное впечатление на афганских солдат. Женщина без паранджи должна вызывать у них по крайней мере чувство беспокойства, если не враждебности. Но только не опасности. Женщина на Востоке – традиционно забитое и слабое существо, занимающее место в суровых глазах восточного мужчины где-то между человеком, то есть мужчиной, и животным. Она годится только на то, чтобы готовить пищу и рожать детей, и никогда не воспринимается ими как противник… Отсутствие у меня оружия было для них само собой разумеющимся и не вызвало никакого подозрения. Ну что ж, это мне на руку…
Карабкаться по горной тропе на этой проклятой лошади, которая то и дело норовит тебя сбросить, занятие мало приятное.
Со стороны может показаться, что это увлекательное путешествие – сиди себе на лошадке и поглядывай по сторонам на живописные горные пейзажи. Я же находилась в постоянном напряжении, изо всех сил старалась удержаться, чтобы не быть сброшенной либо на землю, либо прямо в пропасть, от которой порой отделяло метра полтора-два. И не дай Бог ослабить бдительность и вовремя не врезать лошадке по ноздрям: зубки у милых животных тупые, но челюсти мощные – хороший укус может запросто раздробить кость.
Это объяснил мне Поль, который явно знал о местной жизни и нравах ничуть не меньше Грега, просто, как говорится, не вылезал вперед. Я поняла, что такова была его тактика в общении с американцем, хотя и не видела в ней особого смысла.
Предупреждение Поля заставило меня быть еще более осторожной в общении со своим «транспортным средством», но чем больше я следила за лошадиной ухмылкой, с которой она оборачивала морду, тем меньше меня занимали окружающие красоты.
Добавьте к этому сгущающиеся с каждой минутой сумерки и вы получите полное представление о прелестях нашего путешествия. Не говоря уж о том, что я не имела никакого представления, куда нас везут, зачем и что вообще нас ждет впереди…
Ночь в горах всегда наступает внезапно.
Это я хорошо знала, но темнота тем не менее упала на нас сразу, словно снег на голову. Наш небольшой караван остановился прямо посреди крутого горного подъема, и около часа мы ждали, пока взойдет луна, хоть я и с сомнением относилась к ее возможностям осветить дорогу настолько, чтобы можно было не опасаться за свою жизнь. Было так темно, что черноту под ногами невозможно было отличить от черноты пропасти, находящейся всего-то в паре метров. Продолжать путь в таких условиях могли только самоубийцы…
Поль, воспользовавшись вынужденным привалом, взял на себя роль моего опекуна-наставника и начал объяснять то, что я и без него хорошо понимала. Судя по всему, сказал он, цель нашего путешествия уже близка. В Афганистане, мол, мало любителей ночных переходов по горам. Рисковать жизнью, бродя ночью по горам, даже талибы решаются только в исключительных случаях…
«А кто вообще из нормальных людей рискует жизнью ради своего удовольствия?» – хотела я спросить, но промолчала. В конце концов имидж неискушенного и не знающего местных условий новичка мне не помешает. Самая лучшая позиция в отношениях с противником – это когда тебя недооценивают… А был ли Поль моим союзником – этого я еще не знала наверняка…
Взошла луна и осветила тропу не хуже закатного солнца. Однако уже минут через пять я поняла, что лунный свет обладает одной неприятной, тем более в горах, особенностью – он искажает расстояние, делает опасность нереальной.
