Алексей Пятко. Тихарь, специалист по незапертым квартирам. Труслив, жаден, до предела осторожен. Довольствуется малым, но за добытое держится зубами. За что и получил кличку Куркуль. Убьет, если станут отбирать его кровное.
Леонид Жданов, убитый. Щипач, и этим все сказано.
И наконец, Николай Самсонов. Туп, злобен, неудачлив. Шуровал на вокзалах. Не столько воровал, сколько отнимал у слабых. Такого можно заставить совершить всякое.
— Серега, ты молодец! — заорал Казарян. — Твоя занудливая система — великая вещь! Разложил все по полочкам и сразу же этим сто вопросов поставил. Кто их свел? Кто навел? Почему работали не по профессии?
— Где жили до совершения преступления? — спросил Смирнов.
— Георгий Черняев — в Костине. Роман Петровский в Шебашевском переулке, Леонид Жданов — улица Расковой, Алексей Пятко — Бутырский вал, Николай Самсонов — Третья Тверская-Ямская.
— За исключением Черняева, все, в принципе, из одного района, — подытожил Смирнов. — Вероятнее всего, были знакомы до этого дела. Но Казарян прав — слишком, слишком разные, и все, как один, вряд ли пойдут на убийство.
— Еще несколько слов. — Ларионов собрал бумажки. — Склад этот — в Ростокине, в районе, никому не известном из этой компании. Следовательно, наводка и серьезная наводка. Для такой наши бакланы — разметчик меховой фабрики Серафим Васин и шофер Арнольд Шульгин — люди неподходящие. Шофер не из той конторы, он работает на пивзаводе в Калинкине, а Васина, я думаю, уговорили, хотя с ним сложнее — территориально близок к основному составу группы.
— «Основной состав»! Прямо-таки футбольная команда, — прокомментировал Казарян. — Тогда под моей опекой — запасные. Все четыре моих огольца, получившие срок, — идиотское порождение уголовной романтики. Песни блатные, героические рассказы про невероятный успех, мифы о воровском братстве первые знакомства с «деловыми», поручения по мелочевке. На самом деле — играли роль отвлечения, и не более того.
После освобождения двоих — Фурсова и Гагина — родители тотчас, от греха подальше, отправили по деревням, к дедкам и бабкам. В Москве — двое, Виталий Горохов и Геннадий Иванюк. Оба задействованы на одностороннюю связь Цыганом — Романом Петровским. Куда от Цыгана концы — неизвестно. С пацанами этими обоими работать следует — перспектива выхода на отлеживающихся есть. По свидетелям следователь прямо-таки решительно рубил канаты, как можно скорее закругляя дело. Я не имею в виду косвенных очевидцев ограбления, для меня гораздо больший интерес представляют свидетели, в той или иной степени связанные с преступниками. Возвращаясь к футбольной терминологии, скажу: эта команда не могла обойтись без тренера, а казаковская группа и следствие были уверены, что главный — капитан. Только еще раз проверив свидетелей, можно выйти на настоящего главаря.
— Ребята, по-моему, вы спятили, — всерьез обеспокоился Смирнов. — Занялись отысканием прорех в следствии закрытого дела и поисками мифического главаря. Извините, но совсем забыли, в чем наша основная задача. Очнитесь! Не главаря, вами сочиняемого, ловим, и не Казакова за руку норовим схватить. Ищем убийцу. Я считаю, что убил кто-то из деловой пятерки. Поймайте мне хотя бы одного!
— А если не они? — невинно спросил Казарян.
— Вот вы поймайте, а я допрошу, и тогда совместно решим: они или не они.
— Ты сам всегда говорил, что операцию надо планировать комплексно, — напомнил Ларионов.
— Комплексно пусть планирует Госплан! — заорал вдруг Смирнов. — Нам необходимо как можно быстрее отыскать убийцу.
— Саня, не будем торопиться, — Казарян был спокоен и благожелателен. — Как бы дров не наломать. Пока нас не теребят, можем не пороть горячки.
— А почему нас не теребят, ты об этом подумал? Не теребят потому, что уголовник убит. И начальство наше не трогают поэтому же. Вот мы все вместе скоро и решим: сведение воровских счетов. Потом отложим это дело в сторону, благо, есть чем заняться, а когда полгода пройдет, закроем с легким сердцем. А что? Ну, убили уголовника какого-то и убили. Только потому, что нас не теребят, раскрытие этого преступления должно стать делом нашей совести и профессионального долга.
— Ты нас не агитируй, Саня, — предупредил Казарян.
— Да я не вас агитирую — себя.
— Тогда свободный поиск, — предложил Ларионов. — Время нам давай, освободи от текучки.
— Ты, Сережа, любишь копать вглубь, а главного не откопал. Почему убили Жбана? И вообще, что может послужить причиной, поводом для сведения счетов? На поверхности — две причины: первая — убеждение, что кто-то ссучился на допросе и заложил участников удачно проведенного дела. Тогда это убийство по решению толковища, о котором слухи обязательно ходят. Вторая — отначка. Яма, в которой хранится часть похищенного в секрете от всех. Тогда — подозрение и убийство по подозрению. Все подозревают всех. Еще соображения по причине убийства имеются?
— Ликвидация узнавшего местонахождение ямы. Вариант секрета отначки, — выдал свою версию Казарян.
— Да… Значит, свободный поиск? — спросил Смирнов. Кивнули оба — Казарян и Ларионов.
— Даю три дня на разработку!
II
Казарян шел к отцу Геннадия Иванюка. С отцом проще, чем с матерью, та потонет в эмоциях. А отцу расскажешь, что к чему, нарисуешь малозаманчивую перспективу, докажешь, что деваться некуда, будет послушным, как хорошо натасканный волкодав. А давить надобно не волка — совсем беззубого пока волчонка. Сынка родного.
Отец Геннадия был шишкой средних размеров — председателем «Мосгоршвейсоюза», одной из организаций Промкооперации.
Одноэтажный особняк на Сретенском бульваре был трогателен, как трогательны уютные московские жилища середины прошлого века, приспособленные под учреждения. Этот хоть содержали в порядке — без халтуры покрашенные стены, непотревоженная старинная лепнина, натертые до блеска, наборные паркетные полы.
Кабинет Тимофея Филипповича Иванюка был хорош потому, что и при дореволюционном владельце он был кабинетом. Любимый Казаряном орех: причудливая резьба, свободные неожиданные формы. После положенных приветствий Казарян поинтересовался:
— Мебель сами подбирали или по наследству?
— Еще со старых времен. Заменить руки не доходят. — Полноватый, весьма вальяжный, в хорошо сшитом пиджаке, Тимофей Филиппович царским жестом указал на кресло, подождал, пока усядется Казарян:
— Чему обязан визитом представителя столь почтенной организации?
— Не «чему» — «кому». Сынку. Кровинушке вашей. — Казарян атаковал с ходу.
— Опять, значит, — поник Иванюк-старший. — Арестовали?
— Зачем спешить? Если вы сделаете так, что он нам поможет, вместе поищем варианты. Например: он рассказывает мне все, только честно, — тогда он свидетель. Молчит или врет — тогда соучастник.
— В чем соучастник?
— В убийстве, дорогой Тимофей Филиппович. — Казарян орудовал дрыном. Подобная разновидность советского руководителя была ему хорошо известна: только дрыном, и только по голове — иначе не проймешь.
— Гена убивал?!!
— Хотите знать, действовал ли ножичком или револьвером? Успокою: не действовал. Но тут же опять обеспокою: принимал самое активное участие в организации этого преступления.
Председатель сломался. Он смотрел на Казаряна преданными глазами:
— Что я должен делать?
И персональная машина у Иванюка-старшего была, трофейный «опель-капитан». И личный шофер — молодая складная бабенка в превосходной кожаной куртке.
Катили по бульварам. Мадам Козлевич помалкивала, изредка поглядывая на пригорюнившегося Иванюка и, через зеркальце, на вольно раскинувшегося на заднем сидении Казаряна. Улица Герцена, Никитские ворота, высотный дом, метро «Красная Пресня». Приехали.
— Как договорились, Тимофей Филиппович. Бумажник забыли, заскочили на минутку. Если Геннадий дома, подходите к окну на кухне, — еще раз проинструктировал Казарян.
Понурый Иванюк вылез из машины. Представительный мужчина, ничего не скажешь.
— Ты мальца его одного возила куда-нибудь?
— Лохудру вожу, а сопляка — нет. Хозяин запретил.
— Хозя-аин! — передразнил ее Казарян и вылез из машины: в окне замаячило бледное лицо Тимофея Филипповича.
Дверь открыл Иванюк-младший.
— А вот и я, Гена! — радостно, как в цирке, приветствовал его Казарян и развернул красную книжечку.
— Кто там, Геннадий? — спросил из кухни старший Иванюк в пределах возможной для него естественности.
— Это ко мне! — криком, чтобы отец не заметил волнения, ответил Геннадий.
— Папа? — полушепотом спросил Казарян и, когда Геннадий кивнул, криком же расширил и углубил его ответ:
— И к вам тоже, Тимофей Филиппович!
