— Он нас к победе привел, Иван Палыч! — выложил в спину старику последний аргумент Александр.
Иван Павлович обернулся и ответил, как недоумку:
— Запомни раз и навсегда: к победе нас привел ты. И миллионы таких, как ты.
Иван Павлович опять прилег:
— Устал. Я очень на вас надеюсь, Саша. На тебя и на этого вот балбеса. В ваших руках — будущее великой державы. Вы — лучшие из лучших, фронтовики.
— Лучшие из лучших в земле сырой лежат, — с горечью перебил Александр.
— А ты?
— А я — живучий. Только и всего.
— Иван Павлович, за что вы сидели? — вдруг спросил Александр.
— Ни за что.
— Поэтому и выпустили?
— Выпустили потому, что я ничего не подписал.
— А что надо было подписать?
— Что я — шведский шпион.
— Почему шведский?
— А в том, что я шпион, ты не сомневаешься? — невесело пошутил Иван Павлович. — Я в тридцать третьем в командировке в Швеции был. И все об этом, Александр. Устал я, давай прощаться. В последний раз, наверное, тебя вижу.
Иван Павлович поднялся, они обнялись. В это время на пороге комнаты показалась Алевтина Евгеньевна, удивилась:
— Это еще что такое?
— Прощаемся, Аля.
— Ну уж нет. Они еще ужинать будут. Марш мыть руки и за стол.
Часов в двенадцать слегка осоловелые от сытости, оба с удовольствием вышли на свежий воздух. Александр с радостью вспомнил:
— Слава богу, завтра можно рано не вставать. Высплюсь наконец. Пойдем, Алик, я тебя до метро провожу.
— Давай через поселок «Сокол», а?
…Среди высоких сосен, в тихих закоулках, именуемых улицами Верещагина, Сурикова, Шишкина, Кипренского прятались причудливые, не похожие один на другого, неславянские дома — коттеджи. Высокие кровли, интимного вида подъезды, ухоженные, чистенькие палисадники. У одного из них Алик остановился.
— Вот в этом доме мы жили до тридцать пятого года.
— Зачем же в бараки переехали? — удивился Александр.
— Отец на короткую стройку тогда уезжал. В Воронеж. Ну, и нас с собой взял. А здесь приятеля поселил на время. Мы в Воронеже постоянно жили, а отец в Москву часто наезжал. Однажды приехал и говорит матери: «Извини, но я на наш дом приятелю этому дарственную оформил. У него прибавление в семействе ожидается, ему с удобствами жить сейчас надо, а у нас отпрыски уже взрослые. Я там две комнатки в одном доме получил, приедем, поживем пока в них».
— А как же приятель?
— Не знаю, — Алик усмехнулся. — Отец после отсидки с ним не встречался.
— Хороший дом, — оценил Александр. — Если бы в нем жили, и не заболел бы, может быть, Иван Павлович.
— Заболел бы все-таки, Саня. Я их разговор с матерью нечаянно подслушал. Ему там легкие отбили. Как вышел, так сразу обнаружился туберкулез. А вот странное дело: во время войны чувствовал он себя вполне прилично. Да ты и сам помнишь.
С пригорка они спустились к развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе и мимо генеральского дома дошли до перехода к станции метро. Постояли перед прощанием.
— Нашел убийцу того, который в Тимирязевском лесу?..
— По-настоящему руки не доходят. Текучка, суета, другие дела.
— Конечно, если б убитый секретарем райкома был, ты только этим делом и занимался бы. А то — уголовник уголовника убил. Пусть себе счеты между собой сводят. Даже лучше. Меньше преступного элемента.
— Чего ты вскинулся вдруг, Алик?
— Я не вскинулся. Я две картинки вдруг увидел — так отчетливо, что сердце заболело. На колеблющихся ножках, шагает, падая прямо к маме в руки, веселый беззубый младенец, и мать смеется от счастья. И другая: лежит на грязном снегу, с дыркой во лбу уголовник, который никому не нужен. А младенец, пускавший пузыри, и уголовник, коченеющий на морозе, — один и тот же человек.
— Все мы были ребенками, и вот что из ребенков получается.
— Ты мне леоновское «Нашествие» не цитируй! Скажи: как можно — отнять у человека жизнь?!
— Вчера, Алик, во время задержания, я тоже убил человека, — без эмоций признался Александр. — Потому что нельзя было не убить.
XIV
…День был ярок. Молодое весеннее солнце придавило глаза. Александр, чисто вымытый, сухо вытертый, сощурившись, глянул на небо, перевел взгляд на пивную, примостившуюся у входа в баню. У пивной стоял Виллен Приоров и с чувством допивал вторую кружку.
— Здорово, пивосос! — обрадовался Александр. — Прогуливаешь?
— Привет, — сказал Виллен. — Обеденный перерыв.
— Что же здесь? Твою пивную закрыли?
— Там начальство шастает иногда. Смущать не хочу. Виллен работал младшим научным сотрудником в одном из исследовательских медицинских институтов.
— Поймал убийцу-то из Тимирязевского леса? — спросил Виллен.
— Поймаю! — мрачно буркнул Александр. Надоели до тошноты однообразные дурацкие вопросы.
— Ты их не лови, Саня, ты их стреляй. И тебе хлопот меньше, и людям полезнее. А то ты их посадишь — глянь, кто-нибудь преставится, опять амнистия. И опять ты в мыле, днем и ночью. Головой работаешь, за ноги-руки их хватаешь, в узилище тащишь… Перпетуум-мобиле какой-то, Санек. А ты зри в корень.
— И что в корне?
— Суть. А суть в том, что многие и очень многие не должны жить на этой грешной и без них, этой терпеливой земле.
— А ты должен жить на этой грешной земле?
— Разумеется, — со смешком ответил Виллен.
Александр глянул на часы.
— Ну, мне пора, — он пожал Виллену руку.
— Так ты пристрели убийцу, доставь мне такую радость! — крикнул ему вслед Виллен.
Часть 2
ЧТО ПРОИЗОШЛО В ТРАМВАЕ НОМЕР ДВЕНАДЦАТЬ
I
День выдался — что по нынешним временам редкость — почти без происшествий, и Смирнов добил, наконец, злополучное дело. Закрыв последнюю страницу, он стукнул кулаком в стену. Подразделение в составе Сергея Ларионова и Романа Казаряна явилось незамедлительно.
— Ознакомился, — с гордостью сообщил Смирнов. — Теперь вместе помозгуем.
— Мозговать рано. Данных маловато, — возразил Казарян. — Мы для начала покопали сверху. Сережа — по основным фигурантам, я — по малолеткам и свидетелям. С кого начнешь?
— Сережа, давай-ка ты, — решил Смирнов.
— Я прошелся по семерым. Пятеро законников: Георгий Черняев, он же Жорка Столб, Роман Петровский, он же Ромка Цыган, Алексей Пятко, он же Куркуль…
— Да знаем мы их всех! — не выдержал Роман. Не ценил он дотошность и систему, любил налет на обстоятельства и озарение.
— Не перебивай, — спокойно, как привык это делать, осадил его Ларионов. — Продолжаю, Леонид Жданов, он же Ленька Жбан, и Самсонов, он же Колхозник. Я специально их перечислил по порядку иерархической лестницы. В этой банде никто из них за время пребывания в уголовном мире по мокрому делу не проходил. Правда, Цыган привлекался к ответственности за драку с телесными повреждениями. Все москвичи, за исключением Столба, проживающего в Костине Московской области.
— Потомок, следовательно, колонистов знаменитой болшевской колонии, — не выдержав, прокомментировал Казарян.
— Именно, — подтвердил Ларионов. — Освобождены по амнистии с условием минус шестнадцать, а для Москвы минус сто. Естественно, что в Москве, если они действительно в Москве…
— В Москве, в Москве! Я Цыгана собственными глазами видел! — вставил Казарян.
— …В Москве вынуждены находиться на нелегальном положении, по хазам, — невозмутимо продолжал Ларионов. — Теперь — о каждом. Номинальный главарь…
— Почему номинальный? — спросил Смирнов.
— Соображения по этому поводу я уже излагал. Номинальный главарь — Георгий Черняев. Очень силен физически, в юности занимался классической борьбой, и не без успеха. Сообразителен, опытен, довольно ловок. Начинал как краснушник на Ярославской железной дороге, за что судим в 1948 году. Выйдя на свободу в пятидесятом, сменил профессию, стал гастролировать. Трижды привлекался за кражи в гостиницах, трижды отпущен за недоказанностью. В связи с этим стал почти легендой уголовного мира. Склад — первый грабеж в его воровской биографии.
— Он убить мог? — взял быка за рога Смирнов.
— По-моему, пойти на убийство может только в самом крайнем случае, спасая шкуру. Следующий — Роман Петровский. Хорош собой, пользуется успехом у женщин, нахватан до того, что на первый взгляд может сойти за интеллигента. Импульсивен, легко возбудим, авантюрист по натуре. Профессия — маршрутник, работал, в основном, в поездах с курортными дамочками. На убийство может пойти лишь в состоянии крайнего возбуждения. У нас не тот случай.
Алексей Пятко. Тихарь, специалист по незапертым квартирам. Труслив, жаден, до предела осторожен. Довольствуется малым, но за добытое держится зубами. За что и получил кличку Куркуль. Убьет, если станут отбирать его кровное.