— Э, Гусар, ты из меня валета не лепи! — Лыч толстенными пальцами ловко выхватил папироску прямо изо рта собеседника. — И сам не гони дуру! Девка здорова, и бампера, и буфера — не обхватишь! И давалка, не целочка. Да только я к ней не подступлюсь — с моей мордой. Она и прошлый раз не с кем попало пошла, выбирала.
— Ладно, ладно, не сердись. — Гусар легко поднялся, достал из шкафа красивую винную бутылку. — Налить? Ну как хочешь. Я, знаешь ли, отвык от водки… А ты точно знаешь, будет твоя красавица сегодня на привозе?
— Будет! Я слыхал в прошлое воскресенье, говорила она, что рыба сейчас идет хорошо, косяками, недели две еще так будет. Привезет продавать, куда денется!
Оба замолчали ненадолго, смакуя каждый свое питье. Лыч — тяжелый, с хриплым дыханием, бычьей шеей и изуродованным лицом. И Гусар — стройный, легкий в движениях, красивый.
Вскоре после полудня оба покинули свое убежище. С большими предосторожностями выдвинули с одной стороны барка приставную лестницу, потом Лыч спрятал ее среди хлама в ближайшем сарае. Утро этого дня было промозглым и туманным. Теперь туман разошелся, но холодная осенняя сырость осталась. Правда, иногда сквозь тучи пробивало солнце, но так ненадолго, что ему не успевали порадоваться. Сараи и склады незаметно перешли в убогий поселок, подельщики шагали по грязным деревянным настилам, тихо продолжая разговор — людей навстречу почти не попадалось.
— Я эту девку прошлым воскресеньем приметил. Она с папашей промышляет на своей лодке, продает рыбу. Подвалил к ней и получил отлупа… А с портовым одним пошла в трактир с номерами!
— Вот тебе и заблажило, удержу нет?
— Верно, — согласился Лыч. — Она у меня, стерлядь лупоглазая, такого теперь получит!
— Ты хочешь, чтобы я завлек и отвалил в сторону?
— Как сам знаешь, — пожал плечами Лыч. — Давай как всегда: ты, потом я, потом снова ты.
— Там будет видно. — Гусар ловко перепрыгнул с доски на камень, сапоги его были почти чистые. — До сих пор я ведь сам выбирал, так что на твою девку я, может, и не…
Они уже шли по набережной, где лязгали лебедки, скрипели якорные цепи, сновали люди, ревели сирены. У набережной стояли большие грузовые суда, баркасы и баржи. Вскоре показался и рыбный рынок-привоз. Здесь прямо с бортов рыбацких лодок и судов побольше продавали свежий улов. Было многолюдно, шумно, влажный воздух казался до невозможности пропитан запахом водорослей и рыбьих потрохов. Лыч издалека указал на крупный барк, рядом с которым на самодельном лотке молодая бабешка отпускала свой товар. Рыбины сверкали и бились в ее руках, но она ловко управлялась с ними. Похоже, так же ловко она отбивалась от шуток и жестов крутившихся рядом мужчин. Приглядевшись, Гусар отметил, что полнота не мешает девушке быть по-своему грациозной, а круглое, краснощекое ее лицо совсем молодо. Он оглянулся на Лыча:
— Губа у тебя не дура!
— То-то! Теперь, небось, не откажешься?
— Да уж… Куда ее поведем, прикидывал?
— В «Приют».
— В «Приют»? — Гусар задумался, потом согласно хмыкнул. — Подходяще. Только я мелькать там не хочу. Узнать меня, конечно, не узнают, но все же…
— Тебя и девку никто не увидит. — Лыч наклонился, зашептал почти в ухо. — Сам знаешь, меня там ни одна собака не выдаст. Приду, сниму номер — отдохнуть вроде бы, отлежаться. А вы идите к глухой стене, той, что у самой воды. Там увидишь погреб заброшенный. Оттуда вас и пущу, это ход потайной, который хозяин да я знаем.
— Ну ты хват! Сообразил!
— Гляди, Гусар, чтоб девка не затрепыхалась, когда ее на задворки поведешь, не учуяла чего.
— Не мандражь! Пойдет за мной на веревочке.
— Ну ты и понтяра! — Лыч довольно заулыбался, зная, что все будет так, как говорит Гусар. — Иди, я послежу за вами. Как отвалите, так пойду вперед…
Франтоватый парнишка в клетчатых брюках, заправленных в хромовые сапоги, легком замшевом полупальто и таком же кепи, толкался у соседних торговцев, постепенно приближаясь к намеченной цели. У него были длинные косо подбритые баки и ровно подстриженный над бровями чуб. Перстень-печатка на пальце выглядел слишком массивным, чтобы быть настоящим. Но девушке-рыбачке, торгующей уловом, он казался шикарным красавчиком, она не спускала с него глаз. И когда Гусар очутился в конце концов перед нею, густо покраснела, и, отпуская очередного покупателя, старалась тут же спрятать руки — красные, в рыбьей чешуе — под передник. Правда, уже через несколько минут бойкость вернулась к ней: красавчик оказался веселым простецким парнем, она во все горло хохотала над его грубоватыми шутками. Познакомились. Гусар назвался Матвеем, она — Лукерьей.
— Я вас, Луша, еще в прошлое воскресенье приметил, да подойти постеснялся.
Она не поверила в его стеснительность, но слышать такое было приятно. И то, что сегодня пришел снова ради нее. Торговля заканчивалась. Ее отец, худой усталый рыбак, уже забрасывал в лодку пустые бачки. Он привык к тому, что дочь по воскресеньям не уплывала с ним — гуляла и домой возвращалась поздно, а то и на другой день. Дело житейское, девка в возрасте…
Среди базарных строений были дешевые туалетные комнаты. Там Луша помылась, переоделась. Матвей позвал ее в трактир, но не в тот, ближайший, куда она ходила со своими кавалерами.
— Фи! — скривился он. — Вульгарное заведение. Такой девушке, как вы, нужно совсем другое.
Она уже знала, что он владелец собственной мануфактуры, «небольшой, но вполне доходной». У девушки кружилась голова, все прежние кавалеры казались ей глупыми уродами.
Незнакомый трактир, куда привел ее Матвей, и вправду был приятным, чистым. И пили они не водку с квасом, а вкусный напиток ликер. Этот ликер оказался не только сладким, но и сильно крепким. Вскоре в голове у Луши забродили фантазии о том, что у нее с Матвеем возникнет любовь, что он женится на ней. Его сладкий голос и поглаживание пальцев были такими необычными… Никогда подобного не происходило с ней… Потому, когда Матвей прошептал на ухо: — Я поведу тебя в одно место… Там мы будем одни! — она не то что согласилась, готова была бежать за ним: скорее, скорее!
Заведение, которое Лыч назвал «Приютом», было чем-то вроде клуба для моряков и портовых рабочих. Пережив несколько неприятных историй, его хозяин вынужден был зарегистрировать свое владение как «Пансион „Приют“». В нем и в самом деле имелось несколько сдаваемых для жилья комнат, просторный бар-буфет и трактир. Удобное место, рядом с причалами и доками, обильная и дешевая еда и выпивка — «Приют» процветал. Но Лыч знал и другое: главный доход «Приюту» давали дела тайные. Так называемый пансион был главной в городе «ямой» — местом скупки и хранения награбленного. Гусар тоже об этом знал, хотя сам в заведении не бывал. Или, по крайней мере, его там не узнали бы…
Лыч вошел в «Приют», цепко оглядел заполненный людом бар и уверенно прошел к стойке. Он был одним из немногих, посвященных в тайные дела заведения. Старый барк на заброшенном причале принадлежал именно Лычу, туда попадало уже отсортированное в низовых скупках наворованное добро. Там оно еще раз просеивалось и распределялось дальше. Самое ценное шло в «Приют», и об этом знал только он, Лыч.
Хозяин у стойки нагнулся к нему, и Лыч сказал тихо:
— Отдохнуть хочу, чтоб никто не мешал. Второй номер у тебя пустой?
— Как всегда, — ответил хозяин.
Пара комнат в пансионе никогда не сдавались, береглись для своих нужд. Лыч огляделся: в зале шумели, у стойки лишь один слепой старик, из бывших матросов, тянул свое пойло.
Дверь сзади стойки отворялась прямо в небольшой закуток — ответвление от основного коридора. Здесь обнаруживались еще две двери: во второй номер и в кладовку. Запор кладовки держал мощный замок. Но Лыч достал из кармана своего потертого бушлата ключ, отпер замок и нырнул в кладовку. Несколько ступенек вели вниз, тусклый свет пробивался из низкого земляного окошка. Между ящиками и бочками здоровяк уверенно прошел к дальнему повороту, снял еще один замок и с натугой приоткрыл заскрипевшую дверь. Совсем близко холодные воды реки набегали на осклизлые валуны. Пустынная береговая полоса пропиталась полусгнившим мусором: его несли сюда волны, никто его здесь не убирал, и только чайки бродили, что-то выискивая. Сюда выходила глухая стена «Приюта» — брандмауэр — да присыпанная земляной насыпью дверь кладовой. Лыч смотрел из нее в небольшую щель, пока не увидел две знакомые фигуры.
Девка была сильно пьяна — Гусар постарался. Но на ногах держалась, только мощно хваталась за его плечо и руку да безудержно смеялась. Она и не заметила, как он с улицы свернул к берегу, задворками вывел ее в указанное Лычом место. Как раз теперь она стала виснуть на нем сильнее, дышать в лицо горячо и страстно:
— Когда же, милок, придем? Ждать невмоготу! Давай здесь!.. Никого нету…
