Откашлявшись и медленно вытерев лицо салфеткой, которую он потом долго складывал рядом с чашкой и рюмкой, кореец поинтересовался, где, собственно говоря, виновница такого торжественного сватанья, где Маргарита?
— Я тебе покажу сватанье, — привстал один брат. — Сватают девицу непорочную, а когда ты ее уже снасильничал, это не сватанье!
— А я все одно ему ухо отрежу, — поддержал другой.
— Я как раз собирался предложить Маргарите руку и сердце, — начал было кореец, но братья его перебили.
— Предложи ей свою квартиру, узкоглазый, — заявил один.
— И лодку, которая за границей! — подхватил другой. — А за плохое поведение подпишешь прямо сейчас бумаги на имущество, дарственную, значит. И если эта дура тебя хочет, пусть берет, свадьбу устроим мощную, пол-Челябинска позовем. Она сказала, что удавится, если мы тебя пальцем тронем; так что не вынуждай! Одевайся, едем к нотариусу, все подпишешь и — галопом с кольцом к невесте. Мы сами кольцо купили, а то подаришь какую-нибудь убогость обручальную, потом перед друзьями на свадьбе стыдно будет.
— Чего, нельзя было по-людски, да? — вступил другой брат. — Мы ж не звери! Приди к нам, прежде чем девку под себя запихивать, поговори чин по чину, с бутылкой, с бумагами на недвижимость, мы ж не против!
Зачем так-то неуважительно?!
— Я очень рад, очень, — опустил глаза кореец, конвульсивно напряг пальцы, потом — резко — расслабил их, потом — опять напряг. Обычно он делает такие упражнения, прежде чем разбить ребром ладони три кирпича один на другом.
Поэтому я встала, собрала на поднос чашки и быстро ушла в кухню. У того брата, который сидел ближе ко мне, за поясом точно торчит пистолет.
Прислушиваясь к разговору, осторожно открыла дверцу под раковиной, достала мусорное ведро.
— Я как раз собирался все обсудить с Ритой, я не знал, что родня играет такую важную роль в ее жизни, понимаете, мать там или отец…
— Сироты мы!
— Да, простите, я забыл, то есть, я не знал… короче, я уже подготовил брачный договор, чтобы все…
— Засунь себе в задницу свой брачный договор!
— Этот договор как раз оговаривает распоряжение совместным имуществом…
Я залезла под раковину и из-под труб, уходящих к стояку, вытащила сверток. Стараясь не шуметь, вылезла и повесила ведро на место.
— Не будет у тебя совместного имущества, лучше это сразу уясни, пока ты хорошо слышишь двумя ухами…
— Но мы же цивилизованные люди, и я подумал…
— В другой раз, прежде чем девку лапать, думай, потом — не надо, потом думать уже бесполезно. Теперь мы думать будем, а ты — подписывать бумаги.
— Я могу повидаться с Ритой?
— Закинем тебя к ней после нотариуса, небось все глаза свои бесстыжие уже выплакала.
Послышался странный шум, упал стул, потом что-то грузное. Я быстро развернула дрожащими руками сверток и взяла пистолет. Обойма никак не засовывалась, вдруг потекли слезы, и когда отчим подошел сзади и взял меня за плечи, я дернулась и закричала.
— Детям нельзя трогать оружие, — он отобрал обойму и внимательно посмотрел мне в лицо. — Как ты нашла пистолет? Давно? Одевайся.
— Мы… Мы убегаем?..
— Убегаем. Надо затащить этих бегемотов в кладовку. И все. Убежим далеко-далеко.
— А у меня… Школа у меня, потом это… кружок… А! Вспомнила! У меня же подписка о невыезде!
— Не смеши. Ты когда последний раз в школе была? А с твоей подпиской я разберусь, — в незакрытую дверь его комнаты я вижу, как отчим скинул кимоно и голый достает со шкафа сумку.
— А куда мы поедем? — пробежав по гостиной и стараясь не смотреть на лежащих на полу братьев, я ворвалась в свою комнату, и стала запихивать вещи в рюкзак. — За границу? В Париж? Там тепло?
— Мы поедем в укромное место, — отчим звонил по телефону.
— Там тепло или холодно, в этом укромном месте?
— Там безопасно.
На лестничной клетке кореец перевесился через перила и прислушался.
— Мы разве не полезем на чердак? — спросила я шепотом.
— Зачем? — удивился он тоже шепотом.
— Там на улице стоят еще шестеро, размером с братьев. Не будем уходить по крышам?
— Нет. Будем уходить через подъезд. Я сейчас поднимусь на последний этаж на лифте и заклиню его там. А ты вызови другой и постой в нем.
* * *
Страшно…
А вот, спрашивается, почему? Я не лишала девственности сестру Мазарини, она не влюблялась в меня до полного слабоумия (только слабоумная девушка, имея таких братьев, сразу же, на вторую неделю знакомства с мужчиной, честно все им рассказывает), я не имею ни дачи, ни квартиры в полной собственности, чтобы меня принуждать подписывать какие-то документы. Получается, я для этих братьев, сваленных в кладовке друг на друга, с обмотанными скотчем руками, ногами и челюстями, не представляю ну никакого интереса!
Уже не так страшно.
Спустился кореец. Заклинил второй лифт.
Мы сбегали по ступенькам — он впереди, его коротко стриженные волосы отдавали серебром, посеребренная макушка прыгала передо мной вверх-вниз, вверх-вниз…
Из подъезда мы вышли с озабоченностью опаздывающих людей. Кореец уверенно двинулся к ближайшему джипу и потребовал закинуть вещи в машину.
— А где Гоги, я не понял? — удивился здоровяк в синем с блестками пиджаке. Но сумку и рюкзак подхватил с исполнительностью слуги.
— Обшаривают квартиру, — кореец посмотрел вверх на наши окна. Остальные пятеро друзей братьев Мазарини тоже добросовестно задрали головы вверх. — Хоть бы окна не побили, ишь, как рассердились… — вздохнул отчим.
— Не, — покачал головой один, — сломать чего-нибудь могут, а окна — это вряд ли…
— Они просили найти во дворе коробку и помочь загрузить все вещи из квартиры, — отрапортовала я.
— Какую коробку?
— Сказали — побольше. Посмотрите за углом у магазина оргтехники.
Двое ушли за коробкой.
Как только они завернули за угол, раздался выстрел. Вероятно, кто-то из замотанных скотчем братьев дотянулся до пистолета и звал на помощь.
Оставшаяся четверка как по команде выдернула оружие.
— Они начали стрелять моих рыбок, они начали стрелять рыбок! — закричала я и совершенно натурально зарыдала, бросившись на грудь отчиму.
— Сделайте же что-нибудь, сейчас соседи милицию вызовут, — попросил отчим, сострадательно поглаживая меня по спине, — не плачь, детка, я тебе другой аквариум куплю!..
Трое бросились в подъезд, выяснили, что лифты не работают, и их ругань была слышна до уровня пятого этажа.
— Ну что, поехали? — повернулся отчим к оставшемуся. — Сможешь рулить одной рукой?
— Почему одной?
— Другую я тебе сломаю, если будешь задавать вопросы.
Я страшно удивилась, когда узнала, что мы едем к нотариусу. И не просто к нотариусу, а к семейному адвокату братьев Мазарини!
— А может, не надо? — осторожно побеспокоилась я.
— Надо. Нас там Рита ждет, я ей позвонил. Никто, слышишь, никто на свете не посмеет мне диктовать свои условия игры!
— Я и не собиралась…
— Эти хорьки еще не знают, с кем имеют дело!
Эти самые хорьки — одного из братьев звали Гога (Игорь Анатольевич), а другого Гоша (Георгий Анатольевич) — через два часа узнали все и в подробностях.
— Как же мои Гоги удивятся! — восхитилась заплаканная от счастья сестра Мазарини (Маргарита Анатольевна), подписывая брачный договор, составленный отчимом.
— А вы точно уверены, что неприятностей не будет? — никак не мог успокоиться адвокат.
— Братья сами привезли мне вот это кольцо для сестры, — невозмутимо отвечал кореец. — Вы же знаете, Рита имеет третью часть общего капитала семьи, а следовательно, и право голоса. Она любит меня, и вам-то что беспокоиться? Вы так нервничаете, как будто не брачный договор подписали с полного — заметьте! — согласия невесты, а изменили завещание. В конце концов, совместное владение имуществом, это…
— Это, конечно, обычный договор, я понимаю, но завещательный аспект…
— Извините, адвокат, нам пора в загс.
У загса произошла некоторая заминка. Шофер — тот, который предпочел остаться с целой рукой и молчал как убитый и в дороге, и у адвоката, — возле загса заартачился. Кореец решил, что тот будет в торжественный момент стоять свидетелем со стороны невесты, а я, соответственно, свидетелем со стороны жениха.
— Можешь сразу меня пристрелить, — заявил шофер, истекающий потом на холодном ветру, — потому что все равно жизни не будет, когда братья узнают, что я вас сам и к адвокату свозил, и в загсе свидетельствовал. Хоть и под дулом пистолета… Поеду я уже, устал бояться, если хочешь, стреляй.
Вот почему со стороны невесты свидетелем оказался продавец из ближайшего киоска, у него же потом мы купили шампанское и пластмассовые стаканчики, и облившаяся пеной молодая жена поинтересовалась, что такое вообще случилось, куда мы спешим? Почему не дали Позвать ее лучшую подругу и ночную смену “Скорой помощи” (там очень хорошие люди, очень!), почему не приехала из Челябинска тетя и где вообще белое платье с сорока шестью шифоновыми юбками и фата, что трепещет на ветру?
