Вот почему со стороны невесты свидетелем оказался продавец из ближайшего киоска, у него же потом мы купили шампанское и пластмассовые стаканчики, и облившаяся пеной молодая жена поинтересовалась, что такое вообще случилось, куда мы спешим? Почему не дали Позвать ее лучшую подругу и ночную смену “Скорой помощи” (там очень хорошие люди, очень!), почему не приехала из Челябинска тетя и где вообще белое платье с сорока шестью шифоновыми юбками и фата, что трепещет на ветру?
Кореец уверил Мазарину Риту, что каждый год в этот самый день ноября он будет последовательно одевать ее в платья с шифоновыми юбками, и фата будет волочиться по земле, как положено, и цвета этих платьев никогда не будут повторяться, но в перволетие платье будет законно белым, какое и полагается непорочной невесте и честной жене, это и будет сегодняшнее платье, которого нет на ней.
Я замерзла слушать этот бред и ушла с бутылкой в подъезд. И в подъезде, отпивая из горлышка, вдруг обнаружила не поддающуюся никакому разумному объяснению тяжелую и рыхлую грусть. Не хватало еще зареветь!
А освободившиеся от скотча братья Мазарини бросились к адвокату, который был их нотариусом и работал в арендованном ими офисе, и ездил на подаренной ему братьями иномарке. Адвоката спас большой дубовый стол, под который тот залез, спасаясь от неистовства Мазарини. Братья пытались его достать ногами, потом минут десять по очереди тыкали ножками стула, много раз хватались за оружие и, чтобы разрядиться, палили по головам великих мыслителей (всего голов в кабинете было шесть), головы разлетались осколками, но одна — голова Аристотеля — оказалась бронзовой, и пуля срикошетила, взвизгнув. Братья бросились животами на пол и минуты через три лежания понемногу успокоились. Они лежали и смотрели на забившегося под стол адвоката.
— Как ты мог подписать такую лажу? — спросил Гога, подползая к им же скомканным и брошенным на пол в начале выяснения отношений листам брачного договора. Расправив кое-как слегка порванные листы, он, лежа на животе, показал тоже лежащему рядом на животе брату пункт 5 и все подпункты — 5.1, 5.2, а на подпункте 5.3 слегка застонал. — Ты посмотри на право наследования, как же это может быть, как ты пропустил такое?!
Братьев больше всего беспокоил пункт о правах наследования в случае кончины кого-либо из супругов. По этому пункту в случае внезапной кончины Маргариты Мазариной все ее имущество достанется законному мужу, а в случае внезапной кончины корейца все его имущество, а также совместно нажитое, завещается несовершеннолетней Алисе Катран.
Адвокат осторожно вылез из-под стола, подполз на четвереньках к лежащим братьям и жалобным голосом оправдывался:
— Я восемь раз указал на этот пункт Маргарите Анатольевне, восемь раз просил обратить внимание, сам ее супруг согласен был переписать пункт 5.3, как того пожелает ваша сестра. И если захочет, чтобы ее родственники наследовали, “пусть наследуют!” — говорил… говорил… простите, я где-то записал, я никак не могу запомнить это имя… — адвокат тяжело поднялся и стал рыться на разоренном столе в поисках первого листа брачного договора, где можно было найти имя супруга Маргариты Анатольевны.
— И что сестра? — устало поинтересовался Гоша.
— Она сказала… Она сказала… вот, нашел! Гадамер Шеллинг!
— Не понял! — обеспокоился брат Гога.
— Вашего зятя зовут Гадамер Шеллинг. А Маргарита Анатольевна сказала, что муж в семье — главный, пусть он сам решает, кому чего по наследованию достанется, ей все равно.
Впервые услыхав имя корейца (при разглядывании паспорта они были заняты в основном его возрастом, пропиской и наличием штампа о браке и как-то не обратили внимания на имя), братья посмотрели друга на друга с отчаянием.
Адвокат нашел запрятавшегося секретаря, секретарь медленно, по слогам, прочел брачный договор, подписанный Мазариной Маргаритой Анатольевной и Гадамером Шеллингом (всего-то пять пунктов). И братья узнали, что…
Все имеющееся на момент свадьбы имущество брачующихся переходит в совместную собственность.
Проживание в доме мужа.
Право на личную жизнь каждого.
Удочерение женой падчерицы мужа.
Права наследования в случае кончины каждого из супругов.
Гога не понял, что это такое — про личную жизнь каждого. Адвокат молча принялся за коньяк. Тогда секретарь, заикаясь, объяснил, что супруги не вмешиваются в выбор профессиональной деятельности друг друга и в особенности проведения досуга каждого.
Гоша не понял, что это было про удочерение? Секретарь начал объяснять, запутался, вступил адвокат и кое-как растолковал, что у корейца есть неродная дочь от его предпоследнего брака, эту самую дочь и обязалась, вступив в брак, удочерить Рита Мазарина.
— А может, мои ребята найдут их до того, как они успеют вступить в брак? — с надеждой простонал Гоша.
— Потом уже нельзя будет убить, — задумчиво насупился Гога. — По этому договору наследницей его доли будет несовершеннолетняя падчерица. Разве что и падчерицу?.. — он сосредоточенно полез пальцем в нос.
— Зачем — убивать, я вас умоляю! — забеспокоился адвокат. — Есть совершенно адекватный и юридически правильный ход. Если вы уговорите свою сестру свидетельствовать против мужа, можно будет подать в суд о принудительном подписании договора и признать его недействительным. Только ваша сестра… она очень влюблена, очень… С другой стороны, этот Гадамер все время размахивал пистолетом, угрожая шоферу, который его сюда привез, это можно будет обыграть и при правильном свидетельствовании подвести под принудительное подписание договора Маргаритой Анатольевной.
Братья тут же потребовали составить заявление от имени Маргариты Мазариной, под дулом пистолета подписавшей брачный договор. Телефоны молчали.
— Да найдем мы сестрицу, куда денется, за день, за два — найдем! На работу она явится? — Посмотрел Гога на Гошу.
— Явится! — отрапортовал Гоша.
— В институт прибежит?
— Прибежит!
Успокоив себя таким образом, они отбыли с тщательно уложенным в папку заявлением, в наказание пообещав не платить адвокату полгода аренду за его офис — “пусть сестрица тебе платит, раз ты теперь и на нее работаешь!”.
“…И девушке поневоле пришлось стать женой Синей Бороды. С тех пор она жила пленницей в замке, терпя муки смертные, выплакивая глаза.
Порой к ней подсаживалась пастушка, кроткая как ангел и такая красивая, что красота ее радовала сердце…”
В ближайшие три дня, употребив все возможные связи, братья обыскивали Москву. Рита Мазарина на работе оставила заявление на отпуск без содержания в связи с бракосочетанием. Ее заявление ректору медицинского института об академическом отпуске по семейным обстоятельствам пришло в ректорат по почте.
Братья посетили три места работы корейца, два ночных клуба, где он по пятницам под стриптиз пил вино, еще казино “Гавана”, где его тоже хорошо знали, и поняли, наконец, что имелось в виду под “особенностями проведения досуга” и для чего в брачном договоре присутствует пункт о невмешательстве в личную жизнь каждого из супругов. Вероятно, от полного отчаяния они посетили и среднюю школу № 1127, в которой я числилась учащейся десятого “Б” класса, потом — театральный кружок, потом довели-таки своими расспросами мою бабушку до “неадекватного поведения” — так она назвала швыряние в братьев дровами и бег за ними по пересеченной местности загородного поселка с вилами в руках.
Мы с Ритой Мазариной за эти три дня кое-как отмыли двухэтажный деревянный дом в поселке Сюсюки. Высохли выстиранные занавески и древнее постельное белье — упорная сопротивляемость льна доводила до отчаяния. Поджили на руках водянки — у Риты Мазариной от стирки льняных простыней, и у меня — от разводного ключа, которым я пыталась наладить газовое снабжение дома и обогрев.
Сам кореец в эти три дня отсутствовал, хотя и наведывался пару раз минут на сорок, ему этого времени как раз хватало обнять молодую жену и погрозить пальцем падчерице, чтобы она не слишком увлекалась “железками” и не взорвала дом.
Мы залили воду в батареи и в бак на чердаке. Вдвоем. Без него. Намылили мылом все соединения труб, пустили газ, и синяя корона вспыхнула в обогревательном котле. Без него. К вечеру третьего дня мы убедились, что соединения не пузырят, потом всю ночь принюхивались в потеплевшем доме. Без него. Залезли в подвал, обшарили чердак. Без него. Обследовали старую покосившуюся баню и поленницу дров рядом с нею. Рискнули и затопили.
Когда дымок из трубы наладился, во дворе вдруг образовался мужичок с ружьем. Ни слова не говоря, он по-деловому осмотрел выметенную баню, обошел дом. Пока я с огромной сковородой наготове затаилась за дверью, Рита мужичка разговорила. Оказывается, он нанят специально, чтобы нас охранять! И пришел узнать, правильно ли мы топим баню. Мы с Ритой по наивности подумали, что он беспокоится, как бы мы не угорели, а мужичок пришел поинтересоваться, хватит ли нам полтора часа помыться? А что будет через полтора часа? А через полтора часа он придет, проветрит баню, подбросит дровишек и “поддаст парку по-настоящему, без бабских штучек”, после чего пригласит остальных мужиков, нанятых нас охранять, и они попарятся по очереди, так что “девки, заготовьте самовар ведерный!”.
