– Может быть, господин Главный комиссар.
Месье Ретонваль взорвался:
– Вы становитесь невыносимы, Лавердин, с вашими может быть! Понимаю, вам трудно признать, что именно вы способствовали кутерьме вокруг этого дела, но это вовсе не повод, чтобы отрицать правду! Что вам мешает признать достоверность моей версии?
– Честно говоря, господин Главный комиссар, я не знаю. Просто интуиция…
– Да что вы носитесь с вашей интуицией! Вы – романтик, Лавердин, а для меня существует только убийство, связанное с ним самоубийство, и, наконец, мошенничество. Прежде, чем закрыть следствие, я бы посоветовал вам узнать, в состоянии ли мадмуазель Ардекур вернуть деньги мадам Триганс, чтобы избежать жалоб в суд за мошенничество. Между нами, я в это не верю, ведь если у них были средства, Ардекур не совершил бы этого преступления.
* * *
Вечером, придя в дом Ардекуров, я был встречен удивленным взглядом Пьера Вальера и ироничным вопросом Мишель:
– Итак, что вы хотите объявить мне в этот раз, господин комиссар?
– Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, мадмуазель.
– Вы забываете, господин комиссар, что Пьер – мой жених, и я не собираюсь ничего от него скрывать!
– Как хотите,– и не ожидая приглашения, я устроился в кресле.
– Мадмуазель, вы обратили внимание на то, что во время нашей последней встречи мой помощник передал мне бумаги?
– Да, и что же?
– Эти бумаги находились в папке среди документов вашего отца и они доказывают, что месье Ардекур был игроком.
– Игроком? И во что же он играл?
– Ваш отец, мадмуазель, кажется, пристрастился к скачкам, судя по большим суммам, на которые он играл.
– Это неслыханно!
– Увы, нет, мадмуазель! Могу вам также сообщить, что с начала года месье Ардекур проиграл двадцать миллионов старых франков.
– Двадцать миллионов! Но это…
– Да, мадмуазель, это именно та сумма, которую ему передала мадам Триганс! Похоже, эти деньги помогли вашему отцу еще увеличить огромные долги.
– Вы отдаете себе отчет, господин комиссар? Все, что вы говорите,– ужасно!
– Правда не всегда красива, мадмуазель.
– Почему вы так стараетесь надругаться над его памятью?
– Не я, мадмуазель, закон. Мне поручено узнать, в состоянии ли вы возместить мадам Триганс двадцать миллионов, чтобы избежать жалобы в суд за мошенничество?
Она простонала:
– Я не знаю! Неужели вы думаете, что когда одновременно теряют отца и мать, то первая мысль бывает о деньгах? За кого вы меня принимаете, господин комиссар?
Наконец я услышал и голос месье Вальера:
– Я не совсем понимаю то, о чем вы рассказываете, господин комиссар, но уверен, что вы превышаете свои права! Если же это так,– предупреждаю вас, что…
– Прошу вас, месье Вальер! Вопрос, который мы обсуждаем с мадмуазель настолько серьезен, что я не могу допустить, чтобы вы совали в него свой нос!
Мишель вскочила:
– Я запрещаю вам говорить с моим женихом в таком тоне!
Пьер, обрадованный поддержкой, добавил:
– Она права! Что вы, в конце концов, из себя представляете?
– Полицейского, которому все это надоело!
Мадмуазель Ардекур поняла, что ссора зашла слишком далеко.
– Прошу тебя, Пьер… Господин комиссар, я не могу сразу ответить на ваш вопрос о деньгах. Во всяком случае, могу вас заверить, что продам все, что у меня останется, чтобы возместить долг моего отца мадам Триганс. Даю вам честное слово!
Прежде, чем я успел ответить, Вальер добавил:
– Можешь рассчитывать на меня и моих родителей, Мишель. Мы сделаем все возможное, чтобы помочь тебе выйти из этого затруднения.
С этими словами Пьер Вальер попрощался с невестой, заявив, что хочет предупредить родителей о случившемся.
Когда я остался с мадмуазель Ардекур наедине, она не смогла удержаться от замечания:
– Хорошо, что у меня есть Пьер… Без него мне пришлось бы защищаться в одиночестве. Мне кажется, господин комиссар, что все против меня.
– Не все, мадмуазель.
– Кто же еще хочет мне помочь?
– Я.
– Вы?
– Я сразу же поверил вам, мадмуазель.
– Но почему?
– Есть две причины: первая основывается на тех сведениях, которые я собрал о ваших родителях. Если месье Ардекур является, вернее, был таким, каким знали его соседи и друзья,– совершенно невозможно, чтобы он одновременно стал и жуликом, и убийцей. Что касается второй причины…
– Второй причины?
– Она личная.
– Могу я ее узнать?…
– Хорошо, предположим… что вы произвела на меня сильное впечатление, и я готов попытаться сделать невозможное, чтобы доказать, что вы правы, и я вместе с вами.
Она насмешливо взглянула на меня:
– Знаете, господин комиссар, если бы я была немного другой, то могла бы это воспринять как… ну хорошо! Как признание з любви?
– По крайней мере, похоже.
Она улыбнулась.
– Думаю, теперь мне будет легче.
* * *
Так получилось, что из дома Ардекуров я вышел сразу же за месье Понсе. Когда я догнал его, он проворчал:
– Ну что там еще?
– Месье Понсе, вы старались убедить меня, что мадмуазель Ардекур вовсе не желает становиться женой Пьера Вальера. Я выяснил обратное. Вы доказывали, что никакой Изабель не существует, а что если я узнаю, что вы с ней знакомы? И дает ли это мне право заявить, что вы мне лжете?
– Оставьте меня в покое, господин комиссар!
– Не в моей привычке, месье Понсе, оставлять в покое людей, которых я подозреваю в недостаточной откровенности по отношению ко мне. Но, чтобы доказать вам, что я вовсе не в обиде, разрешите предложить вам выпить по стаканчику вина, месье Понсе.
Он послушно кивнул.
– Как хотите.
Мы зашли в первое же попавшееся бистро, и там, у стойки, выпили по стакану божоле. Я подождал, пока месье Понсе поставил свой стакан, чтобы спросить:
– Вы все таки не верите, что ваш хозяин играл на скачках?
Он искренне возмутился:
– Что за глупость! Он!
– Месье Понсе, я в этом почти уверен.
– Я не могу в это поверить.
Я достал из кармана бумаги, найденные Эстушем.
– Тогда, месье Понсе, взгляните сюда.
Он посмотрел.
– Что это?
– Имена лошадей, на которых ставил ваш хозяин, и ставок, которые он делал. Как видите,– составлено им собственноручно.
Пораженный, он читал и перечитывал эти клички и цифры, которые, казалось, совсем сбили его с толку. Слышно было только его тихое бормотание:
– Это невозможно… только не господин Ардекур… это невозможно…
Я забрал бумаги и спрятал их в карман.
– Месье Понсе, не могли бы вы сказать, в каком банке месье Ардекур держал свои сбережения?
– В банке Сен-Серван, улица Жеранте.
– Вот видите, месье Понсе, не так уже трудно время от времени говорить правду?
* * *
Утром следующего дня, отлично выспавшись в комнате на Крэ-де-Рош, я направился на встречу со своими полицейскими, ожидавшими меня в кабинете комиссара 1-го округа, и поскольку у меня не было для них никаких заданий, они принялись за свое обычное занятие – чтение газет. Сам же я пошел в банк, в котором Ардекур хранил свои сбережения.
Директор банка Сен-Серван показался мне человеком из давно забытого прошлого, из мира, исчезнувшего еще во времена первой мировой войны. От него так и веяло духом высокого сознания, ответственности и гордости за свою работу. Черный двубортный пиджак, брюки в полоску, жилет и стоячий воротник рубахи дополняли облик безупречного буржуа. Меня он принял приветливо, хотя и слегка высокомерно, что, признаю, внушало мне доверие.
– Месье, позвольте вам заметить, что вы принадлежите к той категории людей, которых мы, банкиры, не очень любим видеть в наших заведениях.
– Не беспокойтесь, месье директор, мне нужны всего лишь небольшие сведения.
Брови его сразу же нахмурились.
– О ком-то из моих клиентов?– и в его голосе послышалась дрожь негодования от того, что его могли заподозрить в возможности выдать чей-то секрет.
– Речь идет о месье Ардекуре.
– Ах… этот бедный Ардекур… какой плачевный финал… С его стороны, это недостойный поступок… Я бы никогда не подумал, что он способен на такое! Что бы вы, собственно, хотели о нем узнать, месье?
– Просто, были ли на его счету деньги или он был закрыт.
– Закрыт? Нет, это вовсе не в правилах наших клиентов. Но, тем не менее, я сейчас же запрошу сведения о счете месье Ардекура.
Он нажал на кнопку, и в кабинете появилась персона неопределенного возраста, меньше всего похожая на тот тип женщин, к которому мы обычно относим секретарш.
– Будьте любезны, мадмуазель Матильда, проверьте счет месье Ардекура.
– Хорошо, господин директор
Она выскользнула из кабинета, словно тень. В ее отсутствие я попытался расспросить директора о состоянии дел Ардекура, стараясь включать в свою речь как можно больше вежливых фраз:
