– Садись, – пригласил Грег, когда они вошли. – Зиновий, это… – он вопросительно взглянул на Шибаева.
– Александр, – подсказал тот, чувствуя себя неловко, в отличие от Грега, который упал на диван и уже деловито подкладывал под спину нечистую гобеленовую подушку.
– Зиновий, – буркнул хозяин будки не особенно приветливо. Был это небольшой толстый человек лет семидесяти в кипе и вязаном голубом жакете. Поверх жакета повязан фартук. Он сел на край письменного стола, сложил короткие ручки на груди. Вид его говорил – я занят, если можно, покороче.
– Зиновий, – начал Грег, – надо одеть человека. Свитера, джинсы, пиджак, брюки, рубашки… сам знаешь, тащи, что есть. Он только из Питера, у него багаж потеряли, так что берем оптом и сразу. И качество, Зиновий. Ты меня знаешь!
– Как там Питер? – спросил Зиновий, рассматривая побагровевшего Шибаева. – Стои́т?
– Стоит, стоит, – заверил его Грег. – А что ему сделается? Давай в темпе, мы спешим!
Зиновий, не произнеся ни слова, вышел из стекляшки.
– Люблю советские фильмы, – сказал Грег, глядя на экран телевизора. – И в соцреализме что-то было. Маленький человек в фокусе, страна – большое общежитие, все вокруг колхозное, все вокруг мое. И верили же, верили! Их опускали, а они верили. Вот этого мне жаль больше всего – наивной веры в торжество справедливости и в завтрашний день. Заповедник гоблинов. А сейчас свобода печати, выливают ведра дерьма на правительство, все можно, крутят бизнес, заколачивают бабки, а счастья нет. У нас дома все советские фильмы, и довоенные, и последние. Мама любит…
– Ты живешь с… – Шибаев замялся.
– С родителями и неженатым братом. Я после развода. Оставил все бывшей половине и переехал к родителям.
– С кем? – не понял Шибаев.
– Братом-девственником, – повторил Грег. – То есть, я думаю, что он еще девственник. Почти. Или гей. Нет, – перебил он себя, – гей, вряд ли.
– А… почему девственник?
– Не знаю. Потому что дурак. Я сколько раз хотел познакомить его с хорошей женщиной, и мама просит – переживает, а он ни в какую. Ему неинтересно. Времени жалко.
– А чем он занимается?
– Программист. Еврейский гений. Большой яйцеголовый компьютерный Бог.
– Он моложе тебя?
– Юрик? Старше на пять лет. Нашему Юрику уже полтинник натикало. Безнадега. Только мама еще надеется… бедная. Внуков хочет от Юрки. Такие мозги нужно непременно передать по наследству. И виноват опять я, потому что среди многочисленных знакомых женского пола не могу найти один-единственный экземляр, который захочет Юрку и при этом будет способен к деторождению. Он маме кажется красавцем. Надо мной она так не тряслась. Идише мама, дай ей бог здоровья!
Тут вернулся Зиновий с ворохом одежды, бросил ее на стол рядом с компьютером. Грег проворно оторвал зад от подушки, подошел к столу и стал перебирать барахло. Шибаеву не нравился ангар, не нравился Зиновий. Он примеривался, как бы поделикатнее сказать Грегу, что ему пора идти, ничего не нужно, вещи он купит завтра в нормальном магазине. Но Грег с таким упоением копался в свитерах и джинсах, что Александр промолчал. Его раздражало то, что ситуация вышла из-под контроля, он зачем-то позволил незнакомому человеку притащить себя на базу, и теперь сидит дурак дураком, наблюдая, как тот деловито откладывает в сторону вещи, с его точки зрения, нужные Шибаеву. Он хотел, наконец, остаться один и подумать. Лиля просила заехать на квартиру, посмотреть, что там и как, и запереть дверь. Он не посмел ей отказать, и теперь мысль о том, что придется сунуться туда еще раз, раздражала его безмерно. Все шло не так, как нужно. И теперь еще Грег навязался на его голову.
Тот, разбирая барахло, приговаривал… Вообще, как Шибаев уже понял, Грег не способен помолчать и пяти минут кряду. Он приговаривал:
– Синий свитер… скучно! Бордо… нет, лучше серый… или все-таки, бордо, тебе пойдет… и джинсы, и пиджачок… благородный беж с замшевыми локтями, у меня был такой… карманчики, честь честью… на хрен карманчики! Это тоже на хрен не надо! А это класс! Посмотри, – обратился он к Шибаеву, вертя перед ним синий свитер тончайшей шерсти. – Кашемир, а качество! И с лейбочкой, вот, «Дэниел Бишоп», неплохая фирма, берем. Джинсы «Ральф Лорен», новенькие. О-о-о! Кожаная куртка, «Джонс Нью-Йорк», ну, это, конечно, не «Версаче», но если подумать, на хрен нам «Версаче»? Настоящие мужики «Версаче» не носят. Смотри, пятьсот баксов всего!
У Шибаева мелькнула мысль, что его разводят как лоха, но он ошибся.
– Берем все. Сколько? – спросил Грег, положив на верх кучи клетчатый сине-зеленый шарф.
– Триста пятьдесят, – ответил Зиновий, подумав.
– Сколько? – поразился Грег. – Ты что, Зяма? Это же свой человек! Давай не терять чувства реальности. Двести!
– Ты посмотри на лейбочки! – повысил голос Зиновий. – Ты сходи в «Лорд и Тейлор» и взгляни на цены. Или в нашу «Берту»… хотя, разве там товар!
– Если бы мне нужен был «Лорд и Тейлор» или «Берта», я бы сходил в «Лорд и Тейлор» или в «Берту». Или даже в «Сакс»! Но я пришел к тебе, Зиновий!
Шибаев с невольным удовольствием наблюдал театральное действо, развернувшееся перед ним. Но ему скоро надоело, и он сказал:
– Идем, Грег.
Оба актера уставились на Шибаева, словно видели впервые. Его реплики в тексте пьесы не предусматривалось. Но Грег быстро сориентировался и сказал:
– Идем, Саша. Мы уходим, Зиновий. Последний раз – двести!
– Двести пятьдесят! – сдался тот.
– Идет, – согласился Грег. – Двести тридцать. Саша, давай деньги!
Шибаев вытащил баксы. Ему хотелось убраться отсюда – ангар напоминал ему не то склад краденых вещей, не то подпольный цех самопалов. Зиновий аккуратно уложил одежду в большую бумажную сумку, на боку которой было написано «Big brown bag»[9], протянул Шибаеву, вздохнул и сказал:
– Носите на здоровье! Такого качества, как имею я, не имеет никто! Как Борис Моисеевич? – это уже Грегу. – Передавай привет, и Елене Семеновне тоже.
– Спасибо, передам. – Ответил Грег. – Как Женька?
– Хорошо. Опять без работы. Если б не отец, умер бы с голоду.
– В Америке никто еще не умер с голоду, – утешил его Грег.
– Ну, так Женька будет первый, – ответил Зиновий, возясь с замками. Он распахнул дверь, выглянул наружу и объявил: – Снег будет!
– Какой снег, плюс пятнадцать!
– Ну, так дождь, – ответил Зиновий, запирая за ними дверь.
– Кто такой Борис Моисеевич? – спросил Шибаев.
– Отец. Они с Зиновием вместе работали на судостроительном. Батя – инженер, сорок лет оттрубил на советскую власть.
– А ты?
– Что я? – не понял Грег.
– Ты тоже на судостроительном?
– Упаси боже! Я – гуманитарий. Работал на «Леннаучфильме». Снимал передовиков, ученых, нефтяников. Про шаровую молнию и северное сияние. Мотался по Союзу. Хорошее было время… Но это я только сейчас понял.
– А здесь?
– Здесь? – Грег задумался. – Здесь нет «Леннаучфильма». Шучу. Работал фотографом… всякие мероприятия, свадьбы, бармицвы, похороны. Неплохо заколачивал, между прочим. Потом занялся медтехникой, переправлял в Россию инвалидные коляски. Потом переводами. Потом… разным. Теперь вот такси. Слушай, ты не очень спешишь?
– Не очень, – ответил Шибаев. – Мне нужно заехать в тот дом, где ты меня ждал днем.
– Ноу проблем, – отозвался Грег. – Я подожду. А потом поставим тачку в гараж и обмоем твои шмотки. Есть тут одно местечко.
– Ты спросил, не хочу ли я вернуться, – вспомнил Грег.
Они сидели в пустом китайском ресторанчике, из тех, по которым Шибаева в свое время таскал Джон Пайвен. Полутемный небольшой зал, дремлющий за стойкой бара китаец, знающий по-английски три-четыре слова. Не очень чистые столы, не очень приветливый официант. Но еда вкусная и цены доступные. Они заказали сначала китайское пиво, а потом саке.
– Ты когда-нибудь пил саке? – спросил Грег. – Давай закажем. С пивом.
– Саке? У них тут есть саке?
– У них есть все. Суши есть. Сырая рыба, тунец. Хочешь? Скоро пельмени освоят и котлету по-киевски. Конъюнктура.
– Рыбу не хочу. Давай саке, – согласился Шибаев, которому хотелось напиться.
– Знаешь, я читал в книжке одного нашего японоведа, что нет ни одного человека в мире, которому бы нравилось саке. Согласен. Гадость. Но забирает легко и нежно. А пиво – вообще цимес!
Они выпили теплую японскую водку из белых фарфоровых стаканчиков, запили холодным пивом. Шибаев почувствовал, как отпускает сжатая пружина внутри, предметы теряют отчетливость, а углы зала мягко проваливаются в пустоту. Старый китаец за стойкой бара сидел, не шевелясь, как изваяние из слоновой кости. Официант исчез навсегда. Их было здесь только двое. Дымилась саке, пахла китайская еда, пряно и сладко…
– Куда вернуться? – вопросил Грег, глядя на Шибаева. Тот не отвечал, и Грег ответил сам: – Некуда, Саша, пойми, некуда!
