– Так об этом же! – развела я руками. – Я пыталась понять, как такое могло произойти!
– Поняли?
– По всему видать, виновата либо Кира, либо анестезиолог Жанна Рыкова, но мне пока не удалось узнать, кто из них. Обе свою вину отрицают, и вопрос о том, как в стерильной чашке оказался не тот препарат, остается открытым. Что вам рассказала Охлопкова?
– Только то, что в данный момент в отношении Шемякиной ведется служебное расследование.
– А об иске?
– О каком иске?
– Том, что отец девушки собирается вчинить больнице?
– Нет, я же сказал, что она была недостаточно откровенна. Это можно понять: если выяснится, что Шемякину довели до самоубийства, неприятностей вашей заведующей не избежать! Вот вы, к примеру, по собственному почину отправились к ней или вас Охлопкова подослала?
– Артем Иванович, я думала, что вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять… – обиженно начала я, но подполковник тут же прервал мою речь:
– Простите, я не хотел вас оскорбить – работа такая. Значит, вы ходили к Шемякиной по своей инициативе. Она показалась вам расстроенной, подавленной?
– Да нет, ничего такого.
– У нее же пациентка на тот свет отправилась – что, никакого раскаяния?
– Я же сказала, Кира была уверена в том, что не могла ничего напутать! Перед моим приходом она надраивала квартиру. Скажите, какой человек, готовящийся себя убить, станет этим заниматься?
– Всяко бывает… А вы ничего такого ей не сказали – обвинительного?
– Артем Иванович!
– Ладно-ладно, проехали! А кто-то другой мог – после вас?
– Откуда мне знать? Но насчет Охлопковой я уверена на сто процентов: она никогда не стала бы этого делать. Елена Георгиевна не опустилась бы до голословных обвинений, не разобравшись во всем досконально. Я в общих чертах передала ей содержание своих бесед с Кирой и Жанной, и она обещала все обдумать… Не представляю, что могло произойти!
– А как насчет отца умершей пациентки? Иск иском, но мог он начать донимать Шемякину, обвиняя в гибели дочери?
– Я его в глаза не видела.
– Ясненько.
– Значит, вы полагаете, что Киру так замучили угрызения совести, что она решила отравиться газом? Невероятно!
– Надо побольше разузнать об умершей… Ладно, Агния, спасибо за информацию, пойду я.
– Что делать будете?
– Опрошу соседей, родственников. Может, сын Шемякиной объявится: то, что он наркоша, очень даже могло поспособствовать такому раскладу, а вовсе не трагедия с пациенткой. Так что будем копать и посмотрим, что вылезет на свет!
* * *
– Агния, надо встретиться.
Вот не ожидала, что Кадреску станет мне названивать! С тех пор как Андрей запретил мне заниматься делами ОМР, я не видела никого из группы, за исключением Вики: она частенько заскакивала, чтобы передать Андрею документы и отчитаться о проделанной работе. Вика – наш компьютерный вундеркинд. Не знаю, можно ли так называть девушку двадцати четырех лет, но она и в самом деле удивительная. Окончила биофак в пятнадцать лет, потом – аспирантуру, стала работать на Андрея, когда ей еще и восемнадцати не исполнилось. В интернет-пространстве она ориентируется как рыба в воде и может собрать компьютер из подручных материалов: иногда мне кажется, что она из консервных банок бы его соорудила!
Так что звонок Леонида меня удивил. Мы не виделись с того самого дня, когда он сообщил мне о результатах теста на ДНК. Несколько раз меня подмывало набрать его номер и извиниться за сухость, с которой я с ним общалась, – удар, произведенный его новостью, был силен, и в тот раз я едва могла себя контролировать от расстройства. И вот он звонит сам!
Так как я рано заканчивала работу, то предложила встретиться в больничном скверике. Ровно в назначенное время (что для меня вообще-то редкость!) я шла по тропинке, усыпанной розовым гравием. Леонида приметила еще издалека: его крупная фигура заметно выделялась на фоне распускающейся зелени. Как всегда элегантный, Кадреску поприветствовал меня кивком.
– Отлично смотритесь, – сказал он. Мог бы сказать «отлично выглядите», но нет – в этом весь Леонид Кадреску, и его способ подбора слов так же отличается от общепринятого, как и его внешность. – Материнство обычно изматывает.
– У меня прекрасная няня, – улыбнулась я. – Просто находка!
– Я думал, дочь Лицкявичуса присматривает за вашей дочерью?
– Ей тоже помощь не помешает, – уклончиво ответила я, не желая вдаваться в подробности. – Чем порадуете?
– Вы мне все тот тест припоминаете? – нахмурился он. – Не моя вина, что…
– Да бросьте, Леонид! – перебила я. – Я без всякой задней мысли спросила, ведь вы не стали бы просто так меня выдергивать!
– Это правда. Речь пойдет о том мальчике, с опухолью Вильмса, помните?
Еще бы я не помнила! Мои мысли то и дело возвращались к молодой матери, и я не могла не испытывать чувства вины перед ней за то, что бросила дело, не доведя до конца. Андрей не сказал, что подрядил на это Леонида – странный выбор!
– И как оно? – спросила я. – Материал получили?
– Получил. Результатов анализа еще нет, но я собрал все диагнозы из разных учреждений, где обследовался пацан. Знаете, что поражает воображение?
– Что?
– Они все разные. Четыре диагноза, четыре разные опухоли! Кстати, только один, от профессора Георгиади, рак. Я даже с чехами разговаривал, и они подтвердили доброкачественную онкоцитому.
– Да ну?! То есть не факт, что пареньку была показана операция?
– Во всяком случае, не радикальная нефрэктомия. Ставили даже микроскопическую аденому почки, так как она выглядит похожей на низкодифференцированный почечно-клеточный рак, – короче, сдается мне, что анализ покажет доброкачественную опухоль.
– А с Георгиади вы беседовали?
– Она абсолютно уверена в собственном диагнозе и стоит на своем неколебимо, как Медный всадник [6].
– Странно, что такая заслуженная дама, пишущая умные книжки, вообще выдвинула подобную гипотезу, – заметила я.
– Верно, – согласился Кадреску. – Опухоль Вильмса обычно встречается у маленьких детей и мало характерна для подростков. Тем не менее из разговора с Георгиади я понял одно: она считает, что удаление почки правильно в любом случае, даже если опухоль была доброкачественной.
– Я затрудняюсь сказать, так как плохо разбираюсь в онкологии.
– Я тоже не спец, поэтому обратился к профессионалу. Она даст свое заключение через несколько дней.
– Зачем Георгиади подмахивать заведомо неправильный диагноз?
– Возможно, собственная ученость замылила ей глаз и она не была достаточно внимательна, – пожал плечами Леонид. – А возможно, дело не в этом. Мамаша рассказывала вам о журналистке?
– Что-то припоминаю. Кажется, журналистку звали Надя?
– Нина. Я решил, что было бы правильно поболтать с этой журналисткой – не просто же так она «накачала» Ирину Попкову?
– И что, встретились?
– Вы действительно не понимаете?
– Что я должна понимать?
– Нина Митина умерла. В вашей больнице.
Конечно, пациентка, которой вкололи летальную дозу адреналина!
– Она… умерла? – пробормотала я. – То есть наша Нина и есть та самая… Надо же, какое совпадение!
– И не говорите. Так что, выходит, с ней встретиться возможным не представляется. Однако я намерен повидать ее редактора – вдруг он сумеет прояснить ситуацию?
Я не могла поверить, что это на самом деле происходит: два таких разных дела пересеклись, объединенные одним человеком – разве это не удивительно?
– Могу я вас попросить, Леонид?
– О чем угодно.
– Позвоните мне, когда поговорите с редактором Нины, ладно?
– Не вопрос.
Он поднялся так внезапно, что я отпрянула. Высокая фигура патологоанатома на мгновение заслонила солнце.
– Ждите звонка, – бросил он через плечо и удалился, не прощаясь.
Я осталась сидеть на скамейке. А как хорошо начинался этот день!
* * *
На следующее утро дежурная сестра сказала, что меня вызывает Охлопкова. В кабинете, помимо заведующей, находились двое – статный немолодой мужчина и полная дама с модной короткой стрижкой.
– Заходите, Агния Кирилловна, – пригласила Охлопкова. – Позвольте представить: это, – она кивнула на мужчину, – отец Нины Митиной, Валерий Анатольевич Митин. А это – его адвокат.
– Галина Степановна Ищенко, – не стала дожидаться полного представления дама. – Адвокат господина Митина. А вы…
– Агния Кирилловна Смольская, наш ведущий анестезиолог, – ответила вместо меня Охлопкова.
– Значит, у вас есть настоящие специалисты? – хмуро произнес вышеозначенный Митин. – И почему же моей дочери достались коновалы?
– Мы пока не знаем, в чем причина смерти вашей дочери, – спокойно заметила Охлопкова, и я в очередной раз поразилась ее выдержке.
– Неужели? – хмыкнул Митин. – А вот патологоанатом убежден, что знает: причина в вопиющей халатности, проявленной сотрудниками вашего отделения, и я намерен доказать это в суде.
