Катенька?
– Да, Валентина Михайловна. – Журналистка почувствовала, как лоб покрывается каплями пота. – Слушаю вас.
– Вы просили позвонить вам, если я вспомню, – сказала старушка. – Так вот. Я вспомнила. Слышите? Наконец-то вспомнила.
Зорина сжала телефон запотевшими ладонями:
– Вспомнили что?
– То, что папа называл кошельком. Это находится в Балаклаве. Мы часто гуляли возле того места всей семьей. Если бы я поехала туда, я бы разыскала это без труда…
Выслушав рассказ женщины, Катя, задыхаясь, проговорила:
– Прошу вас, никому об этом не говорите, пока я не разрешу.
– Но я уже сказала, – растерянно произнесла Слободянская. – Разве это повредит мне?
– Лучше было бы этого не делать, но ждите моих указаний. – Зорина нажала кнопку отбоя.
На негнущихся ногах она прошла в кухню, где ненаглядный Костик невозмутимо доедал кусок пирога.
– Послушай, дорогой. – Присев на табуретку, девушка вкратце рассказала ему о том, что он еще не знал. – Мне надо немедленно что-то придумать. – Вдруг она хлопнула себя кулаком по лбу. – Кажется, есть идея. – Катя обняла мужа за плечи. – Костенька, скачи скорее в билетные кассы аэровокзала и заказывай четыре билета в Симферополь на завтра.
Скворцов наморщил лоб:
– Кому, кроме тебя и меня?
– Слободянской и Киселеву. Вернешься – расскажу о мысли, которая пришла мне в голову.
Оперативник безропотно надел пиджак:
– До встречи, дорогая.
Чмокнув супруга в щеку, Катя бросилась к телефону:
– Это справочная аэропорта? Когда рейс на Симферополь? А следующий? Сколько их всего? Большое спасибо.
Получив необходимую информацию, девушка позвонила Косте:
– Любимый, сделай так, чтобы никто из Слободянских не полетел утренним рейсом. Мы должны получить фору.
Проинструктировав Скворцова, Зорина связалась с Валентиной Михайловной:
– Я разрешаю вам рассказать все семье. Только одно условие – соберите всех, даже внуков. Утром я за вами заеду, и мы отправимся в Балаклаву.
Старушка ахнула:
– Я увижу свой родной город?
– Да, но никому ни слова.
Слободянская клятвенно пообещала.
Приехавший через полчаса Костик радостно сообщил:
– Взял четыре билета. Как ты просила. Вылет завтра в одиннадцать.
– Ты проинструктировал своих коллег, чтобы под любым предлогом задержали вылет кого-нибудь из Слободянских? У нас должна быть фора в два часа.
– У нас она и будет, – спокойно ответил оперативник. – Билеты я взял случайно. В самый последний момент одна семья, состоящая из папы, мамы, гувернантки и мальчика, сдала свои. У ребенка случился приступ аппендицита. Так что мы тоже могли не улететь.
Журналистка похлопала мужа по плечу:
– Нам везет. Звони Пашке, а я подготовлю Валентину Михайловну.
Ровно в одиннадцать часов самолет, покинув аэропорт Приреченска, взял курс на Симферополь.
Сидя на задних креслах экономкласса, Павел и Константин дремали, отсыпаясь за тревожную неделю. Зорину тоже разморило тепло салона, и она с удовольствием бы прикорнула в своем уголке, если бы не ее соседка, волнение которой вызвало характерную для такого возраста словоохотливость.
Страдавшая склерозом старушка, словно боясь опять забыть дорогие сердцу воспоминания, трещала без умолку, рассказывая о детстве, юности и покойном муже.
Катя вежливо слушала, молясь про себя, чтобы память не отказала пожилой женщине в нужном месте и в нужное время.
Когда молодая стюардесса объявила о посадке, Слободянская вскочила со своего места.
– Куда вы? – рассмеялась Зорина. – Мы же не в троллейбусе. Вам нужно пристегнуть ремни.
Валентина Михайловна капризно надула губы:
– Как медленно стали летать самолеты.
Журналистка улыбнулась:
– Нас доставили, как обещали, в течение двух часов.
– Мы действительно на крымской земле?
– Действительно.
Пожилая женщина еле дождалась того момента, когда ее ноги коснулись асфальта. Неожиданно для всех упав на колени, она принялась исступленно целовать серую пыль. Зорина пыталась приподнять ее: на них начинали оглядываться.
– Это всего лишь аэропорт, – мягко произнесла девушка. – До Балаклавы еще ехать и ехать.
Старушка словно ее не слышала:
– Все равно, все равно, – повторяла она, воздев руки к небу и благодаря Бога за подаренную возможность еще раз в жизни очутиться там, где прошло ее детство, и пройтись по земле, по которой ступали ее родители.
Подошедшие к ней Павел и Константин тихонько приподняли ее за локти.
– Нас ждут.
– Пойдемте.
Желтый полицейский «уазик» сиротливо стоял на площади. Тронув за плечо мирно дремавшего в нем сержанта, Скворцов сунул ему под нос удостоверение:
– Уверен, вы ждете нас.
Парень заморгал заспанными глазами:
– Сейчас позову капитана. Он где-то здесь. – И, высунувшись из окна, закричал: – Товарищ Соколов!
Со скамейки, стоявшей под начинающим желтеть кленом, поднялся высокий широкоплечий мужчина лет двадцати восьми.
– А, уже приехали?
Его добродушное лицо озарила улыбка. Он протянул гостям широкую ладонь:
– Старший оперуполномоченный капитан Соколов Игнат Никитич.
Оперативники и Катя назвали себя. Последней к полицейскому подошла Валентина Михайловна.
– Слободянская, – отрекомендовалась она таким тоном, что Соколов, бережно взяв ее руку, прикоснулся к ней губами.
Женщина удовлетворенно кивнула:
– Настоящий кавалер.
Сержант Манаков распахнул дверцу «уазика»:
– Присаживайтесь. Куда везти?
– В Балаклаву, – уверенно сказала Катя. – Далеко до нее?
Игнат пожал плечами:
– Думаю, часа три максимум.
– Тогда не будем терять времени.
Выбравшись на магистраль, Манаков развил такую скорость, что старенькая машина затрещала по всем швам.
– Эй, поосторожней! – крикнул ему Павел. – Мы должны довезти наших дам живыми и невредимыми.
Сержант осклабился:
– Не волнуйтесь. Не впервой по этим дорогам мотаться.
Валентина Михайловна, словно отрешившись от всего, смотрела в окно и что-то шептала.
Скворцов толкнул локтем жену:
– Как бы не помешалась от радости.
– Не думаю, – сухо отрезала Катя.
В дороге время летело быстро. В три часа «уазик» въезжал в Балаклаву.
Увидев знакомые и дорогие сердцу улочки и горы, пожилая женщина громко воскликнула:
– Балаклава! Мой родной город! Остановите, молодой человек!
Манаков вопросительно посмотрел на своего начальника.
– Останови, – бросил тот.
Манаков затормозил на набережной, примостившись между стоявшими машинами. Старушка с неожиданной проворностью вылетела из салона и припала к земле:
– Здравствуй, дорогая! Прости, что так долго не приезжала.
По ее сморщенным щекам покатились слезы.
Киселев повернулся к журналистке:
– Когда она закончит? Как я понял, нас ждут другие дела.
Подойдя к Слободянской, Катя тихонько положила ей руки на плечи:
– Валентина Михайловна!
Женщина быстро поднялась на ноги:
– Извините меня. Я еще успею насладиться родными местами.
Они сели в машину.
– Теперь куда? – поинтересовался Соколов.
– Я покажу.
Память не подвела дочь эпроновца Шаткина, в деталях воскресив знакомые с детства картины. Она уверенно показывала дорогу, не путаясь в узких пыльных улочках.
– А теперь пройдем пешком.
Манаков остановился у крутого подъема на небольшую гору.
– Здесь же нет стоянки.
Игнат повернулся к нему:
– Побудешь здесь. Я так понял, нам придется подняться наверх.
Валентина Михайловна кивнула в знак согласия:
– О, совсем немножко.
