— Это все слишком неясно, — Антон вздохнул, вторив мыслям Богданова, и потер лоб. — К тому же сейчас у вас много влияния, — заметил он. — И связей. Насколько я могу судить… Неужели до сих пор единственный выход — это скрываться и менять имена?
— Я думаю, что да, — кивнула Елена. — Людям нельзя доверять, все покупается и продается. Я боюсь, Антон, что это может обернуться личной трагедией, а у нас и так маленькая семья…
— А я думаю, что нет, — заупрямился Лев.
— Богданов, ну это ты играешь по правилам хорошего тона! Относительно… А он нет. Ему ничего не стоит выкинуть какой-нибудь грязный прием, — в сердцах уговаривала Елена, но Лев не хотел слушать. Антон просил его сделать выбор, и он сделал — со всем пониманием ответственности.
— Ну, теперь не могу, не уеду, — Богданов качал головой, улыбался и терзал рукой поясницу Горячева. Тот заухмылялся, потупился. Льва переполнила гордость, вытесняющая всякие горечь, сомнения, страх — все, что делает человека человеком. Остался только героический эпос.
— У меня вон кто есть, смотри, — Лев прижал в иступленном желании одобрения Антона к себе. Елена фыркнула, но внезапно гнев сменила на милость и обронила два скупых, нервных смешка.
— Вообще не понимаю, как это у вас вышло… По-моему, Богданов, ты сломал ему психику. Да, это единственное объяснение.
— Он у меня неделю под окном ночевал… — улыбался Горячев, кусая губы и все не зная, куда спрятаться. Именно теперь он смущался, как совсем юный пацан — хулиган и свой в доску парень, — застуканный за романтическими переживаниями. А потому сразу стал отшучиваться: — Я просто жалостливый. Сначала я его избил, а он все равно пришел, под дождем стал мокнуть… Но потом он вынудил меня искать его ночью на каком-то гребаном пустыре, — и снова Лев получил безопасный тычок кулаком в ребра, сменившийся крепким обездвиживающим захватом за руку. Очевидно, это у Горячева была форма объятий. Но вместе с тем он успокоился. Сквозь теплую грудь, прижавшуюся к плечу Льва, слышался стук учащенно бьющегося сердца.
— Ясно, — Богданова долго смотрела то на Льва, то на Антона, задумчиво поглаживая плечо. В ее мыслях мелькнуло что-то, что заставило улыбнуться. — Романтично… Выходит, вы теперь пара? Со всеми вытекающими?
— Да, — ответил Горячев не думая. А Лев с такой реакции готов был треснуть пополам от счастья, но приходилось лишь щуриться.
— Наверное, мне стоит сделать так, — Елена вложила Горячеву в руку ключи от квартиры, — и больше никогда не врываться, а то я могу увидеть шокирующие подробности вашей личной жизни. Но вообще вы красивая пара, — смущенно проговорила она. — И теперь мне есть кому жаловаться на Льва! Антон, ты же ради меня треснешь его пару раз? Он у нас такой, знаешь… То в лес, то по дрова.
— Ну в смысле? — возмутился Лев. — Что я такого делаю, за что меня бить надо? Я себя исключительно хорошо веду в последнее время!
Антон смеялся, смотря на ключ в своей ладони. Вскоре он затих. Но лишь для того, чтобы в следующий миг кинуться с объятием на Льва, крепко обхватить его торс и — после двух сильных хлопков по спине — слегка приподнять над полом. Следом он обнял Елену. С ней Горячев был немного нежнее, но лишь немного. Богдановы посмотрели друг на друга, раздвинули руки в попытке примириться и поддаться дружественному теплому порыву, но решили, что пока к такому не готовы. Лев потрепал Елену по голове, а та зашипела и встала на цыпочки, чтобы отвесить еще один лихой подзатыльник.
— А если сюда придет кто-то чужой, — пояснил Антон, — я подниму его вот так и выкину в окно.
— Радикально, — смеялась Елена, поправляя перчатки и рубашку, выбившиеся после объятий. — Ладно. Вы должны понимать, что это война. А если война, то и бомбить будут.
— Будут, — кивал Лев, но все внимательно смотрел на Елену. Странная перемена в настроении тревогой сдавила грудь. Хотя в доброе положение дел хотелось верить всем сердцем, но реальность трещала под изобилием мелких неточностей. Богданов с минуту изучал нервно сомкнутые губы сестры, бегающий взгляд и дрожащие пальцы перед тем как продолжить: — Но мы были разрозненные. А теперь попробуем вместе и поглядим.
— Хорошо… Ну и приходите, да. На свадьбу. Вместе. Хотя я так легко отказалась от мысли, что она у меня будет и готова была сбежать, что уже и не знаю, стоит ли игра свеч, — Елена вздохнула.
— Это же твоя жизнь. И твой выбор… Если ты дошла до этого момента, — значит, стоит, — улыбнулся Антон. — В крайнем случае у тебя есть целых две недели, чтобы придумать, почему твой мужик козел. А до этого ты же не откажешься отпраздновать мой день рождения… Там будут все наши. Мои. Так что это не вопрос. Тебе тоже стоит развеяться.
— Будем объединять семьи? — хитро улыбнулась Елена.
— Наверное. Да. Мне бы своим об этом сперва рассказать…
До глубокой ночи Богдановы и Антон втроем пили чай. Елена красочно рассказывала о том шоке, который испытала, когда увидела общее фото, но и о той радости, которая последовала после их откровенного разговора. Лев не узнавал свой быт: кухню освещали не лампы, а счастливые истории прошлого и общие надежды; ноги грели шерстяные тапки, которые выдал Богданов с барского плеча; над свежезаваренным чаем с малиной поднимался уютный парок, оседая каплями, если держать над ним ладонь; легкая музыка доносилась из динамиков плазмы в гостиной, а Лев находил себя бесконечно счастливым от мелодичного голоса сестры и дерзкого, живого, радостного — Антона; голова тяжелела от пережитого стресса и прохлада открытого окна опаляла кожу. Богданов млел, отдаваясь семейному уюту, который приносил с собой Горячев, от тех изменений, которые Антон, как великий полководец, приводил к воротам нерушимой крепости, чтобы завоевать ее. Казалось, это видела и Елена, когда подпирала голову рукой и, открыто улыбаясь, давала комментарии слишком долгим взглядам между Антоном и Львом или двусмысленным фразам:
— Вы так изменились за эти две недели. Удивительно, как человек расцветает, получая первые капли воды…
К часу ночи, когда за окном осела тишина и машины стали редким явлениям на дорогах, Лев и Антон распрощались с Еленой, получив два смачных поцелуя в щеки. «Ведите себя хорошо», — пригрозила Богданова, стерла оставшуюся на лицах помаду, напомнила, что в понедельник ждет всех на рабочем месте и попросила теперь отвечать на ее звонки. Лев получил укол совести, но быстро от него оправился, когда упал лицом в хрустящую свежим бельем постель. Собственная кровать встретила его с таким желанием, как никогда до этого — и матрас мягкий, и простыни нежные, и подушка прохладная для горячей головы, и открой глаза — а рядом Антон. Приятно до дрожи.
Горячев лежал на спине, смежив веки. Он не спал — это стало ясно, когда Лев приблизился к нему, вызвав на губах дурачливую улыбку.
— Хороший день, — подытожил Антон, щурясь на Льва. — Сразу верится в долго и счастливо.
— Мне до сих пор ни во что до конца не верится, — Богданов ткнулся носом в шею, затем в висок. — Даже в то, что ты настоящий, а не моя больная фантазия…
— Но фантазия приятная, согласись? Ну, если я завтра проснусь и твой ключ останется у меня — значит, точно…
— Мой ключ уже давно у тебя… Все ключи. От всех дверей, — Лев зафыркал, зацеловывая щеки и виски Горячева. Тот игриво отбивался, отпихивался, смеясь, — и в конце концов уложил Богданова на лопатки, нависнув сверху.
— Ну тогда свой я тебе тоже принесу. Чтобы ты смог прийти в мой дом, когда захочешь, — Антон сиял улыбкой. Внезапно он на секунду крепко задумался. — Правда, в моей постели так и не суждено оказаться женщине…
— Серьезно, Антон, ты сейчас думаешь о женщинах. Пощади, мне и так ревновать тебя ко всем полам, — Лев укусил Горячева за нос, после — за губу, зарычал игриво. — В твоей постели быть мне.
— Я это и имел в виду. Я же тебе обещал — давно… И говорил, как буду любить тебя. Ты же помнишь?
На Богданова смотрел самый серьезный из взглядов Антона. Казалось, скажи «нет» — и ты с постели уже не встанешь. Надо Львом был мужчина, вызвавшийся любить мужчину — со всей силой, всем напором, всем темпераментом. И неважно, ради счастья или от злости — он готов был бороться, заявлять свои права. Богданов прикрыл глаза, ухмыляясь.
