Я кивнула. Завтра так завтра. В конце концов, я была просто уверена, что огранщики здесь ни при чем. Что именно Олег Васильевич, и только он, может пролить свет на интересующую меня тайну.
* * *
Олег Васильевич явно относил себя к законченным сердцеедам. С чего ему в голову пришла этакая фантазия, уж я не знаю. Только уже через час мы оказались в одном из самых дорогих ресторанов, где Олег Васильевич пускал мне пыль в глаза, стараясь произвести на меня впечатление не только богатого, но и щедрого воздыхателя. Надо сказать, что день я провела весьма интенсивно, болтаясь по Тарасову, не успевая на ходу сжевать даже пресловутую булку с сосиской, не говоря уж о более полноценном питании. Посему к вечеру мой аппетит разыгрался и превратился в зверский.
* * *
Олег Васильевич на поглощение мной его скудных сбережений, превращенных в яства, смотрел страдальчески, но стоически. Даже улыбался. Я же, улыбаясь ему в ответ, бесстыдно упивалась вегетарианским ризотто, намереваясь после этого приступить к отнюдь не вегетарианскому рагу из кролика с овощами. Наверно, мой аппетит бедного Олега Васильевича пугал, но виду он старался не показывать.
— Так что вас интересует в нашей фирме, Танюша? — поинтересовался он, явно пытаясь переключить мое внимание от меню на дела.
— Понимаете, Олег Васильевич, какая незадача — фирма у вас хорошая, с именем, но вот и в датском королевстве не все ладно бывает… Откуда у вас могут появляться подделки, как вы думаете?
— Ах, Танюша, Танюша, — протянул он обиженно, — ну, была одна жалоба, так ведь сами видите, как наш босс к ней отнесся — вас пригласил, а вы говорите в множественном числе… Ведь и на старушку бывает прорушка, разве нет?
— Конечно, — кивнула я, — жалоба, может, была и единственной. Далеко ведь не каждый будет свои новенькие брюлики об пол швырять и каблуками давить. Да и царапать столь дорогие игрушки тоже не решится. Может быть, поэтому и жалоб нет. Ходят люди в стразиках и даже не подозревают, что цена этим стразикам — рубль с копейкой.
Олег Васильевич, потрясенный моими скромными познаниями, уставился на меня, не находя ответа.
— Так вы, Танечка, считаете, что у нас стразы на потоке стоят?
Я кивнула. На потоке или не на потоке — но то, что частенько гражданам подсовывают очаровательную бижутерию, вполне было возможно.
— Ну и как, по-вашему, это может происходить? — поинтересовался он.
Я пожала плечами. Ему было, по-моему, лучше знать, как это происходит. Я невинно улыбнулась, поскольку если меня и интересовал процесс оболванивания не очень честных наших нуворишей, которые, собственно, за что борются, на то и напарываются, то лишь в связи с личностью убитого Полянова.
Я искала тропинку, по которой можно было подобраться к интересующему меня лицу, не спугнув Лапина. А это было отнюдь не легким делом. Лапин отличался увертливостью ужа, и я знала, что внутри он уже насторожен, а значит, готов отразить любую атаку. Эта его настороженность еще больше убеждала меня в том, что он если не прямо, то косвенно имел отношение к смерти Михаила Полянова.
Собственно, во мне эта уверенность крепла и мужала, но от нее проку было мало. Нужны были улики, а ими пока я не располагала.
Я улыбнулась. Ладно, постараюсь изобразить глупенькую кокетливую дамочку. Может, при ближайшем знакомстве он расколется?
И хотя мысль о «ближайшем знакомстве» с Лапиным повергла меня в отчаяние, я милостиво разрешила ему проводить меня до дома. И даже поцеловать на прощание. Я содрогнулась от отвращения, поскольку после поцелуя Олег Васильевич, как мне показалось, слегка позволил себе расслабиться и довольно игриво предложил встретиться на следующий день.
Дома я первым делом бросилась в ванную, где с помощью душа липкие лапинские объятия были тщательно смыты.
* * *
Расслабилась я только в кресле с чашечкой кофе. Число загадок, столпившихся прямо перед моим носом, заставляло мою голову, невзирая на жару и усталость, находиться в постоянном напряжении.
Загадка номер один гласила: почему Чернецов ничего не знал о том, что Полянов устроился в его фирму? Или Чернецов прикидывается, что говорит о том, что ему необходимо скрыть от моих глаз нескромных некую тайну, или Генка устраивал Михаила по иным каналам. Или…
Я подпрыгнула. Предположим, тебе говорят, что ты можешь обратиться к имярек по поводу неплохой денежной работы, ты приходишь, имярек отсутствует. Когда сегодня я пришла к Чернецову, который отсутствовал, к кому меня направили? К господину Лапину, вестимо… И это я такая наглая и дошлая девица, что мне только Чернецова вынь да положь, а Михаил Полянов, похоже, наглостью не обладал. Плюс к этому — может быть, он вообще вздохнул с облегчением, что можно устроиться на работу, минуя человека, которому принадлежит твоя возлюбленная?
Ну вот, Танечка, умница ты у меня, и невзирая на исару, а как здорово соображаешь-то! Как головка у тебя неплохо работает! И как же это никто тебя по достоинству не ценит, алмаз ты мой неограненный?
Так, значит, у меня опять Лапин перед очами. Возник, улыбается и не подозревает, бедняжечка, сколь много во мне коварства. Конечно, возможность получить в огранщики такого мастера-аса, как Полянов, Лапина окрылила. Он-то знал, что Михаил сделает шедевр из чего угодно, даже из пивной бутылки. Удача шла к нему в руки. И сначала все было хорошо. Михаил работал, возможно, даже не подозревая, какие гадости творятся его руками…
Я шла прямо по своей логической цепочке, даже не используя советы моих магических костей. То есть я как раз собиралась посоветоваться с ними на предмет моей правоты или отсутствия оной, как мой телефон издал призывную трель, и я услышала в трубке сдавленный, почти неузнаваемый голос Елены:
— Помогите, Таня! Прошу вас! Мне срочно нужна ваша помощь!
Договорить она не успела. Кто-то нажал на рычаг, и наша связь прервалась. Мне было некогда размышлять, откуда у нее мой телефон — могла узнать у Чернецова. Я быстро оделась и уже через две минуты мчалась по направлению к ее дому.
* * *
Еще через десять минут моя машина, явно удивившаяся моему лихачеству и даже, как мне показалось, слегка им недовольная, резко взвизгнув тормозами и фыркнув, как рассерженная лошадь, остановилась во дворе поляновского дома. Я взлетела по лестнице и, к собственному ужасу, обнаружила дверь Елениной квартиры настежь распахнутой. Сердце мое сжалось в комок и сделало все возможное, чтобы выпрыгнуть из груди, нимало не заботясь, что же будет со мной, его хозяйкой.
Я остановилась на мгновение, чтобы перевести дыхание. В квартире было тихо. «Боже мой, — подумала я, — если с Еленой что-то произошло, какой мерой мне измерить свое негативное отношение к ней? Когда же наконец я перестану по-детски определять людей по внешним признакам? Ну, не всем удается родиться с обаятельной внешностью».
В комнату я вошла почти на цыпочках, как будто боясь напугать установившуюся там тишину, и медленно, неслышно прошла в Еленину спальню.
Она лежала на кровати, привязанная к спинке поясом от халата, рот ее был плотно заткнут кляпом, и, на мой взгляд, она была испуганной, во всяком случае, свойственное ей высокомерное выражение напрочь исчезло с ее лица.
Подойдя к ней, я убедилась, что Елена Полянова, к счастью, жива и относительно здорова.
На сей раз ее явно обрадовала встреча со мной, и, когда я уверенной рукой освободила ее от связывающих пут, она потерла запястья рук и облегченно вздохнула:
— Спасибо… Как хорошо, что у меня оказался ваш номер телефона…
— Кстати, откуда? — поинтересовалась я.
— Олег Васильевич дал, — спокойно ответила она, — начальник моего мужа. Мне было необходимо вас увидеть. Сейчас я вам все расскажу. Только приду в себя…
Она судорожно глотнула, но мне показалось, что успокоение пришло к ней довольно быстро — то ли она относилась к разряду сильных и нетрусливых женщин, то ли на нее все время кто-нибудь нападал и это стало для нее вполне привычным делом.
— Будете кофе? — спросила она.
Я кивнула. Кофе мне бы не помешал. Вид привязанной к кровати Елены был не из приятных. Во всяком случае, когда полы ее пеньюара задрались, я в очередной раз поняла, что обязательно надо заниматься каким-нибудь посильным спортом, поскольку вид толстых женских ляжек не способен восхищать.
— Это началось два дня назад, — сказала она, глотнув из крошечной фарфоровой чашечки, держа ее на «изысканный купеческий манер», отогнув мизинец, отчего мне казалось, что чашка вот-вот упадет, — они позвонили мне поздно вечером…
Она замолчала и закатила глаза. Даже сейчас, рассказывая мне эту историю, ее тон продолжал быть менторским, как будто я что-то могла истолковать неправильно, то есть не так, как было бы нужно ей. Знаю, что я далеко не глупа, но от этакого тона сразу начала чувствовать себя слабоумной.
