Бланш пригубила бокал с хересом и улыбнулась. У этой дамы замашки директора школы для девочек. Менторские нотки так и сквозили в ее голосе. Бланш, однако, это ничуть не трогало. Цыганки, гадалки, предсказатели судьбы, а еще раньше артисты не получали домашнего воспитания и, по общему убеждению, не заслуживали доверия. Многочисленные мисс рейнберд окружают себя в этом мире неприступными стенами, которые легко можно взять, если выбрать удачный момент.
— Я должна знать одно, мисс Рейнберд, — заявила Бланш, — только то, что в глубине души вы действительно надеетесь на мою помощь. Абсолютно не обязательно, чтобы вы в меня верили. Я единственно прошу справедливой оценки моих способностей по достигнутому результату. Если быть честной до конца, то я не могу гарантировать, что связь получится.
— Какая связь?
— С тем человеком, о котором вы упомянули.
— Понятно.
— И все-таки вы согласны попробовать?
— Что, прямо здесь и сейчас?
— Разве не за этим вы меня пригласили, мисс Рейнберд?
— Да, конечно.
На какое-то мгновение мисс Рейнберд утратила свою самоуверенность. У нее даже появилось чувство вины по отношению к этой женщине, так добродушно встретившей ее откровенное недоверие, почти враждебность.
— Еще я попрошу вас не переживать и не пугаться на первом сеансе, — продолжила Бланш. — Контакт требует большого напряжения. Если я начну стонать, или вам вдруг покажется, что мне плохо, не волнуйтесь и, что бы я ни делала, ни в коем случае до меня не дотрагивайтесь. Вы, видимо, уже представляете, что я имею в виду, из рассказов миссис Куксон.
— Да, она рассказывала об этом.
— Тогда давайте попробуем?
Посмотрев на мисс Рейнберд, Бланш не смогла удержаться от смеха.
— Ради бога, не удивляйтесь и не сочтите меня легкомысленной. Я рассматриваю свой дар лишь как одну из своих природных способностей. Он не более удивителен, чем зрение или слух. Жизнь полна такими чудесами. Моя психическая способность — тоже составная часть этой жизни — и более значимой жизни после смерти. От нее никуда не денешься. В принципе, я просто вижу и слышу немного больше других, только и всего. А теперь я хочу вас попросить поудобнее расположиться в своем кресле, расслабиться и забыть о моем присутствии, обратив мысли к тому человеку. Постарайтесь подумать о нем тепло и приветливо. Кстати, я должна предупредить, что иногда после сеанса не помню о том, что происходило. Рассказывать мне об этом или нет — я оставляю на ваше усмотрение. Мне эта информация, естественно, могла бы пригодиться на последующих сеансах, если, конечно, вы посчитаете возможным ею поделиться. Договорились? Вы готовы?
Постепенно лицо мисс Рейнберд осветилось улыбкой, и она рассмеялась. Бланш отметила, что смех заметно ее украсил, осветив увядшие черты некогда миловидного лица. В сущности, она не такая уж противная старушенция. Несмотря на социальное положение и состояние, в жизни она видела не много веселья и житейских радостей. Ей бы следовало выйти замуж, нарожать детей, регулярно наслаждаться мужскими ласками и воспитывать многочисленное потомство. Только по-настоящему увлеченные и преданные своему делу натуры могут, как она, всерьез от этого отказаться.
— Вот так-то лучше, — сказала Бланш. — А теперь сядьте поудобнее и расслабьтесь.
Мисс Рейнберд откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и попыталась сконцентрировать мысли на Хэриет. Внезапно, против воли, ее заполнили воспоминания о Шолто. Все беды из-за него, из-за его представления о семейном родстве и добром имени. Хэриет была игрушкой в его руках. Ее охватила злость при мысли, что она узнала обо всем лишь через два года, когда Хэриет сама ей призналась в порыве откровения. Не открывая глаз, она вдруг услышала голос мадам Бланш.
— Вас одолевает злость. Уберите ее. Злость меня запутывает и не позволяет осуществить контакт.
Открыв глаза, мисс Рейнберд увидела мадам Бланш застывшей в строгой напряженной позе на кресле. Она сжимала слегка поднятыми руками цепочку из жемчуга. Голова устремлена вперед, а глаза закрыты.
— Извините, — сказала мисс Рейнберд.
— Злость — это черная непреодолимая стена без ворот, — улыбнулась Бланш. — Любовь — это ворота. От нас к ним и от них к нам.
Воображение мисс Рейнберд против воли нарисовало широкие кованые железные ворота прекрасной работы, ведущие из внутреннего садика Рид-Корта к живописному озеру, где она гуляла этим утром. Обметая солнечные блики с мягкой травы подолом голубого поплинового платья, к озеру приближалась Хэриет. Хэриет — девятнадцать, в ее руке соломенная шляпа на длинной ленте, и легкий летний ветерок скользит и перебирает непослушные пряди ее светлых волос. Воспоминание было приятным. Взглянув на мадам Бланш, она заметила, что та тоже улыбалась.
Мадам Бланш жадно и глубоко дышала, точно пыталась насытить легкие, ароматами какого-то загадочного сада. Затем она медленно оторвала руки от бус и подняла к вискам, поглаживая пальцами брови, и неожиданно резко выдохнула, опустив руки на подлокотники кресла. Эти перемещения рук привлекли внимание мисс Рейнберд; они не просто покоились на подлокотниках, а крепко сжимали их, настолько крепко, что пальцы побелели. Внезапно дыхание мадам Бланш участилось и напряжение охватило все ее тело. Мисс Рейнберд испугалась. Испугалась она не за мадам Бланш, а за себя, — из-за того, что оказалась в таком положении, позволив состояться этому нелепому спектаклю. Хэриет давно умерла. О ней осталась только память. Шолто тоже умер, и воспоминания о нем еще менее приятны. Жива только она сама, и никто не может заставить ее поверить в подобную чепуху… даже Хэриет в этих навязчивых снах.
Наступившее молчание прервал неестественно громкий голос мадам Бланш.
— Здесь кто-то есть. Держится на расстоянии, в нерешительности. Нет, он не один…
Возникла пауза, которую заполнил длинный нечеловеческий стон. Затем отрывистым, почти чеканным голосом Бланш продолжила:
— Нет, их двое. Они очень далеко… почти у самого горизонта, но я их вижу. Старик и пожилая женщина.
Чуть помедлив, Бланш заговорила живее:
— Генри? Ты тоже здесь? Да, конечно здесь. Теперь я тебя ощущаю, — весело рассмеялась она. — Приветствую тебя, родной мой. Скажи, в чем дело? Почему они не подходят ближе?
Очарованная происшедшей переменой в интонациях мадам Бланш, когда она заговорила с Генри, мисс Рейнберд внимательно посмотрела на сидящую перед ней женщину. Прежнее напряжение спало, и тело ее обмякло. Большая развязная вульгарная красавица.
Тем временем мадам Бланш глухо хохотнула и с некоторой хрипотцой в голосе произнесла:
— Ну не молчи, Генри, еще не хватало, чтобы и тебя тоже пришлось уговаривать. Надеюсь, дорогой мой, сегодня не один из твоих плохих дней? Скажи мне, что их беспокоит. Почему они не подойдут поближе?
На какое-то время наступило молчание, затем тело мадам Бланш как-то передернулось, и она заговорила снова, но уже другим голосом. Голос был мужским, не очень сильным, но твердым и нарочито безразличным, с чуть заметным акцентом. Услышав его, мисс Рейнберд почувствовала, как по ее спине поползли мурашки.
— Здесь всех ожидает прощение, — вещал голос. — Иначе и быть не может. Вырубка деревьев в лесу оставляет на холме шрамы опушек. Но деревья продолжают расти, и холм вновь обретает свой первозданный вид.
— Со мной здесь одна особа, которой требуется помощь, — весело произнесла мадам Бланш уже своим голосом. — Ты не будешь возражать, если я попрошу оставить лирику для другого случая? Скажи, почему они держатся на расстоянии?
— Она сама знает, почему они не решаются подойти, — ответил Генри. — Хоть между ними давно воцарились мир и согласие, они не подойдут до тех пор, пока она действительно не захочет их видеть. Пусть не обижается, но их удерживает ее, эгоизм.
— Это верно, мисс Рейнберд? — резко повернув голову, спросила мадам Бланш.
— Все люди эгоистичны, — заявила мисс Рейнберд. — Это типичная форма отказа, к которой прибегает Шолто, когда…
Быстро сообразив, что говорит лишнее, мисс Рейнберд прервала себя на полуслове. Конечно, мадам Бланш невольно произвела на нее сильное впечатление, но помогать ей своими высказываниями она была не намерена. Во всяком случае, сейчас.
— Давай наберемся терпения, милый Генри, — улыбнулась мадам Бланш. — Мисс Рейнберд из породы неверующих. Мы не можем надеяться заслужить ее доверие так быстро.
— Некоторые люди верят слепо, — ровным, не терпящим возражений тоном заявил Генри. — У других вера рождается и растет в борениях, своенравным цветком, распустившимся до срока. Твоей знакомой следует победить свой скептицизм, обогрев душу любовью. Тогда расцветет вера.
— По-моему, ты слишком много общаешься там с поэтами, — несколько раздраженно сказала мадам Бланш. — Не забывай, что ты инженер, хорошо? Постарайся выражаться яснее.
