Успехи Рафаэля в Риме были оглушительными.
Станца делла Сеньятура стала предметом всеобщего обсуждения еще задолго до окончания работы.
Рафаэль задумал там четыре фрески: «Диспут», «Правосудие», «Парнас» и «Афинская школа». Конечно, художники больше всего интересовались «Афинской школой». Безусловно, Апполон с «Парнаса» был чудо как хорош, но в «Афинской школе» Рафаэль написал Платона в образе Леонардо да Винчи, Гераклита в образе Микеланджело. А стоящий у края Птолемей слишком сильно напоминал самого Рафаэля, чтобы это оказалось простым сходством.
Господи, господи, одной этой станцы было достаточно для того, чтобы любой художник считал, что сделал в жизни немало!
Но Папа, не успел еще Рафаэль закончить деллу Сеньятуру, попросил его расписать фресками еще целых три станцы! Они были заказаны другим художникам, и даже сам Перуджино успел сделать несколько эскизов – но Папа, покоренный гением Рафаэля, и слышать больше ничего не хотел. Рафаэль умолял сохранить уже сделанную работу других мастеров, клялся, что впишется в свободное пространство. Но фрески в тех станцах загрунтовали…
Потом Рафаэль занялся картонами для гобеленов для Сикстинской капеллы, оформил чудные лоджии во внутреннем ватиканском дворе, выполнил невероятно пышные и легкие алтарные образы для множества церквей и вряд ли мог бы сам сосчитать своих новых мадонн. И каждая новая мадонна выходила совершенно не похожей на своих предшественниц и еще более гениальной.
Этот темп и эта мощь Рафаэля забрали у Себастьяно Лучани всякую надежду когда-либо приблизиться к гениальному урбинцу. И весь пыл, который направлялся на восхищение им, на изучение его работ, – сейчас все это стало испепеляющей ненавистью.
И понять эту ненависть не мог почти никто. Рафаэля обожали все: папы и кардиналы, знатные женщины и простые натурщицы, художники и даже те, кто не имел к ним никакого отношения.
Наверное, на весь Рим был только еще один человек, который ненавидел Рафаэля, – Микеланджело…
Они познакомились поздно ночью, в Ватиканском дворце, куда оба пришли в очередной раз посмотреть на фрески Рафаэля.
– А ведь говорят, после того, как он увидел мой плафон, не мог рисовать пару дней. Его собственная работа показалась ему плоской, – бормотал Микеланджело, поднося к фреске подсвечник. – Рафаэль все-таки гений. Хорошо, что я закончил большую часть плафона, пока еще не видел этих фресок.
Себастьяно приблизился к художнику и льстиво улыбнулся:
– Смею вас заверить, что Сикстинская капелла не идет ни в какое сравнение с этими фресками. Говорят, Рафаэль рвал на себе волосы и стонал, что Бог на вашей стороне, что без поддержки Высших сил создать такую красоту никто бы не смог.
Микеланджело кивнул:
– А вы, я смотрю, хорошо разбираетесь в искусстве.
Скоро они уже сидели в мастерской Микеланджело, остро воняющей едкой кошачьей мочой.
Кошек Микеланджело обожал. Каких только у него не было! И рыжие, и черные, и белые!
Себастьяно попытался было их сосчитать, но потом сбился – кошки все время вертелись возле хозяина, терлись о ноги, одна даже вскочила ему на шею и улеглась там серым пушистым воротником.
– Всем, что Рафаэль умеет, он обязан мне, – разглагольствовал Микеланджело, разливая по бокалам красное вино из глиняного кувшина. – Просто противно смотреть на его вечно улыбающееся лицо! Пройдоха, как ловко он подлизался к Папе.
Вино оказалось кислым и невкусным, в словах Микеланджело было мало правды. Но Себастьяно горячо поддакивал художнику, понимая, что этот человек – единственная возможность выплеснуть из своей души обжигающую ненависть. Микеланджело все поймет. Ведь он, пусть и в меньшей степени, тоже болен этой болезнью…
Ученик, подмастерье, друг – Себастьяно точно не смог бы определить, какие отношения его связывают с Микеланджело. Тот никогда не поручал ему помочь в своих работах. Но часто, поправляя заказы Себастьяно, мог, увлекшись, нарисовать половину портрета, а потом махнуть рукой:
– Не стоит благодарности. Что я помог? Ерунда, пара мазков.
Со временем Себастьяно даже полюбил мрачного молчаливого Микеланджело. Да, художник часто хамил, не выбирал выражений. Но он был честным и прямым человеком. Большая редкость в среде творческих людей, где принято в глаза улыбаться, а за глаза обливать помоями самых гнусных сплетен.
– Хочу заказать вам «Воскрешение Лазаря». Я знаю ваш талант и тонкий вкус. Уверен, нас ждет настоящий шедевр…
Себастьяно стал прикидывать, как бы ловчее выпросить побольше денег у заказчика, но вдруг отвлекся от своих мыслей.
– …Рафаэлю.
Художник вздрогнул:
– Что, простите?
Представитель Папы повторил:
– Это будет подарок Джулио Медичи, назначенному недавно епископом Нарбонна[25]. Мы хотим подарить ему две картины – вашу и Рафаэля. Папа полагает, что заказ двух картин с одинаковым сюжетом позволит наилучшим образом показать мастерство обоих художников.
Все мысли об оплате сразу же вылетели у него из головы.
Даже не думая торговаться, Себастьяно пробормотал:
– Буду весьма польщен!
Все его мысли сразу умчались в композицию, сюжет, краски.
Подумать только, какой шанс дала ему судьба! Состязаться с самим Рафаэлем! Ему заказана точно такая же работа, как урбинцу! Значит, они все-таки художники одного уровня! Значит, не напрасны были все эти годы тяжелого напряженного труда…
Узнав новость, Микеланджело пришел в восторг и быстро выполнил эскизы будущего полотна.
– Себастьяно, ты только представь – ваши работы перед отправкой во Францию будут выставлены в Ватикане, – бормотал Микеланджело, рисуя как одержимый. – Я уверен: твой Лазарь выйдет намного лучше, чем мазня этого прощелыги.
Увы, этим надеждам было не суждено сбыться.
Рафаэль отложил работу над своим Лазарем, так как был загружен другими заказами.
Говорят, узнав, что вечные его соперники увлеченно работают над полотном для Франции, он сказал:
– Для меня большая честь состязаться с самим Микеланджело.
«Он не мог не знать, что это мой заказ, – узнав о словах Рафаэля, Себастьяно Лучани отправился в таверну, потребовал большой кувшин вина и выпил его полностью, не закусывая. – Он вообще меня не замечает! Для него меня в искусстве просто нет! И уж вот этого я стерпеть и простить не смогу!»
План действий сложился в голове Себастьяно Лучани мгновенно.
Маргарита Лути, или Форнарина[26] – вот кто ему поможет.
Строго говоря, молоденькая возлюбленная Рафаэля, ангел во плоти – это на самом деле настоящий демон. Куртизанка, которая дарит свою любовь всем, кто только ее об этом попросит. Она переспала со всеми учениками Рафаэля, со многими его заказчиками. Рафаэль все прощает. Он видит и любит ее другой. И весь мир скоро узнает и полюбит ее другой. Такое чистое лицо, как у «Сикстинской мадонны», будет сиять, вдохновлять и дарить умиротворение и покой веками – это все, конечно же, совершенно ясно…
Нет, Марго – не мадонна. Она тварь, каких свет не видывал. Но ничего, сейчас все это – только на руку…
Любовница Рафаэля с легкостью согласилась на свидание с Себастьяно.
Его поразила страстная ненасытность девушки.
– Еще, я еще хочу тебя, – шептала Марго, покрывая тело Себастьяно жаркими поцелуями.
Потом она, уставшая от ласк, наконец задремала.
Себастьяно встал с постели, дошел до стола, где лежали два приготовленных для Марго бархатных мешочка. В одном из них, красном, были деньги. В синем находился отравляющий порошок, купленный у знающего человека. Продавец уверял, что щепотка порошка, добавленная в питье, приведет через пару дней к смерти того, кто отведает отравленного напитка. Причем даже доктора не поймут, что смерть наступила от яда, так как никакой тошноты, случающейся при отравлении, не возникнет. Смерть наступит от проявлений обычной лихорадки.
Он вздрогнул, почувствовав, как Марго прижалась к его спине упругой грудью.
– Зачем же мне убивать Рафаэля? – простодушно удивилась девушка, когда Себастьяно изложил ей свой план. – Он закрывает глаза на мои похождения. И дарит мне подарки.
– Глупая, ты что, не знаешь его доброго сердца? На пороге смерти он сделает тебя наследницей! И ты получишь все! Ты хоть понимаешь, насколько богат твой любовник?
– Спасибо за совет, – Марго улыбнулась и взяла мешочки. – Значит, добавить в вино? Очень хорошо…
– Когда все будет сделано, забери его перстень с изумрудом и принеси мне. Рафаэль никогда с ним не расстается. Так я пойму, что ты не обманула меня.
– Конечно, принесу. Он стоит немало, но ведь меня ждет большое наследство…
Когда она одевалась, Лучано хотелось разрыдаться.
Сосредоточенно обдумывая коварные планы, Марго так напоминала Сикстинскую мадонну, что это уже казалась наваждением.
