не ставьте, так как они меня будут раздражать, — пресекая попытку торговли с собой, заявил Церлюкевич.
— Не надо быть таким сердитым, — улыбнувшись, разряжая обстановку, заметил Лесник. — Мы ваши
условия принимаем, но я хотел бы уточнить всего лишь одну деталь.
— Какую?
— Вы их хотите получить наличными или как-то иначе?
— Мне бы хотелось, чтобы вы эту сумму внесли на мое имя в какой-нибудь западный банк и предъявили мне
чековую книжку на мое имя, чтобы я убедился, что там на меня открыт счет. Тогда я вам отдаю свои полотна с
Буддой.
— Такими суммами я шутить не намерен, а поэтому на такую сделку я не пойду, — решительно возразил
Лесник.
— Почему? — видя в отказе очередной подвох, спросил его Церлюкевич.
— Если я поступлю так, как вы хотите, а с вами что-то случится или сделка не состоится по каким-то другим
причинам, то я свои деньги с вашего счета уже не смогу снять, — пояснил свою мысль Лесник.
Церлюкевич убедился, что его собеседник прав, а поэтому спросил у него совета:
— А как же нам тогда поступить?
— Очень просто! Я выписываю чек на оговоренную сумму для предъявления вами в Австрийский
государственный банк, где вы можете снять деньги с моего счета, получив наличными, или там же открыть свой
счет. Если сделка между нами состоится, я отдаю вам свой чек, если нет — то я его просто порву, и все.
— А вдруг чек окажется фальшивым, и вы меня просто дурачите?
— Как говорится: доверяй, но проверяй. Я на ваше недоверие не обижаюсь. Подлинность чека и мою
платежеспособность вы сможете проверить в австрийском посольстве, куда мы с вами можем съездить в любое
время.
— Такое условие меня устраивает, — оттаивая душой, облегченно согласился Церлюкевич. — Можете хоть
сейчас забрать к себе эти полотна, — определенно высказал свою мысль он.
— А вдруг мы не захотим расставаться с деньгами, не станем вам платить за картины и убьем? — неудачно
пошутил Душман.
— Ты что, охерел? — не сдержавшись, сделал ему замечание Лесник.
— Я этого не боюсь! Все знают, кто в настоящее время является официальным владельцем моих полотен, а
поэтому, у кого они будут найдены после моей смерти, тот и будет подозреваться в моем убийстве.
— Понял ты толковый ответ на свой неуместный вопрос? — недовольно пробурчал Лесник в адрес Душмана, поведение которого в последнее время ему стало не нравиться.
Душман, махнув на них рукой, покидая кабинет, пробурчал:
— А ну вас.
— Как вы смотрите на то, чтобы сегодня же между нами состоялась вышеуказанная сделка? — спросил
Лесник Церлюкевича.
— Положительно! — скорее нетерпеливо, чем довольно ответил тот.
Покинув ресторан, покупатели и продавец художественных полотен закрутились, как белка в колесе. Если бы
у них не было транспорта, связей и денег на взятки, то сделка могла бы затянуться и на неделю, тогда как к
вечеру заинтересованные стороны, уставшие до изнеможения, но довольные друг другом, расстались, чтобы в
будущем уже не представлять взаимного интереса.
Барон Церлюкевич наконец-то получил возможность оставшиеся годы жизни пожить в свое удовольствие, тогда как покупатели его произведений искусства вместе с ними получили в придачу не только купчие на них, но и
проблемы, связанные с их хранением и реализацией.
Душман ограничился покупкой только одного полотна кисти Репина, все остальные произведения искусства
закупил Лесник. Душман понимал, что в финансовом положении ему не угнаться за кумом, а поэтому был
доволен и тем, что у него хватило валюты на покупку и одной картины.
Когда вечером они явились домой, то встретившим их Ларисе и Лапе, попытавшимся сделать им разнос за
отсутствие дома целый день, они дали достойный бой своими доводами, демонстрацией купленных полотен
знаменитых художников, чтением купчей на них.
Доводы Душмана и Лесника были убедительны, а поэтому их отсутствие признано обоснованным. Однако
Ларисе было неудобно перед Остапом Харитоновичем за невнимание к нему со стороны «молодых», которые
оставили его одного дома на целый день. Такая же мысль была в голове у Лапы, а поэтому до объяснения с
Душманом и Лесником у него на душе был неприятный осадок. Теперь же, когда все выяснилось, у Лапы и
Ларисы к «молодым» никаких претензий не было. Они знали, как Лесник и Душман с огромной выгодой для себя
продали в прошлом году свои полотна из коллекции Церлюкевича на Западе. Поэтому все были единодушны во
мнении, что на затраченный миллион долларов они приобрели многомиллионный капитал, который с годами
будет только увеличиваться в цене, не подвергаясь девальвации, рыночной неустойчивой стихии.
Ужин прошел оживленно с обсуждением разных эпизодов сделки. После ужина Лариса с дочкой Наташей
стала в зале смотреть телевизор, а мужчины в спальне стали играть в карты в «козла». Во время игры в карты
Душман смеясь поведал Лапе, как Лесник «вешал лапшу на уши» Церлюкевичу относительно ножевого ранения
его левой руки.
— Оказывается, и неприятности иногда могут приносить пользу, если ими умело манипулировать, —
улыбнувшись, глубокомысленно изрек Лапа.
Поиграв в карты примерно час, они пошли спать, так как в прошедшую ночь им практически не удалось ни
отдохнуть, ни поспать.
Глава 13
В субботу ресторан Душмана вообще не открывался для обслуживания жителей города. Обслуживающий его
персонал готовил столы и зал к 12 часам, чтобы к этому времени можно было бы принять почетных гостей, которыми были авторитеты преступного мира. Должна была состояться обычная воровская сходка, но под видом
коллективного гулянья.
К назначенному времени в ресторане собралось восемьдесят три человека. Настоящее мероприятие
являлось сходкой, а на сходке по воровским законам присутствие женщины «противопоказано», то есть
запрещено, поэтому и не было ни одной особы слабого пола.
За обильно и изысканно сервированными столами собравшиеся должны были решать свои не очень-то
простые вопросы выживания в свете изменяющейся жизни.
Ровно в двенадцать часов, и ни на секунду позже, Лапа, поднявшись, объявил о начале сходки. Такая
дисциплина не была данью моде или прихотью отдельных лиц. Это была наработанная и проверенная временем
необходимая осторожность. Хорошо то, что настоящая сходка была чисто профилактической и большей частью
была связана с проведением досуга, если бы она назначалась в связи с повальными арестами воров или
проведением особо сложного дела, а один из воров «халатно» задержался бы у какой-нибудь биксы, то
собравшиеся на сходку воры обязаны были менять место сходки, экстренно покидая ее, чтобы через какое-то
время встретиться в другом месте. В таком случае опоздавшему на сходку, если он не мог обосновать причину
своего задержания, приходилось туго. Он мог быть подвергнут крупному денежному штрафу, в зависимости на
сколько секунд, минут он опоздал, могли дать пощечину, а то и «бить по ушам», то есть перевести его в низшую
категорию.
Лапа, поднявшись из-за стола, обращая на себя внимание воров, произнес небольшую речь:
— Прежде чем начать нашу сходку, которая должна пойти по деловому руслу, я в виде вступления
представлю вам ее организаторов. Я, пахан академии с полосатыми тиграми, и шнифер, и медвежатник. Этот
друг, — он показал рукой на Лесника, — мой бывший ученик, продолжатель моего дела и такой шустрый, что
перескакал своего учителя. Насколько у него получаются дела, много говорить не буду, но у него, как у немногих
из нас, к сожалению, в западном банке на счете имеется несколько миллионов зелененьких, а в Америке
приличная хата, которую там почему-то называют виллой. — Лапа раскрыл в улыбке рот, в котором все зубы и
коронки были из золота. — Этого друга, — он показал на Душмана, — вы знаете, а поэтому его представлять я не
буду. Названная троица выделила миллион бабок на проведение настоящего мероприятия. Пока мы его не
пробухаем, если сможем и пожелаем за два дня, то не расстанемся, но, прежде чем поглощать га (литр вина), бацать, с подругами танцевать, у нас состоится деловой разговор. Некоторые наши братья до такой степени
оборзели, что забыли уважение к своему закону, им ничего не стоит укусить (оскорбить) своего товарища, а то, что они партиями становятся сволочугами, я такой новостью никого не удивлю. У нас три года тому назад
скурвился один бывший зек с непрерывным пятнадцатилетним сроком отсидки, казначей общака моей академии, который умыкнул оттуда один миллион бабок.
— Сволочь! Ему красный ошейник на горло одеть (перерезать горло), — послышались отдельные голоса.
