– Ты чего это, Анна, стоишь тут?
Она торопливо продолжила свое дело. Васильич, которому было скучно, ходил за ней по пятам, тушил свет и проверял запоры на дверях кабинетов. Еще он помогал уборщице двигать мебель. Понемногу продвигались они к кабинету Точилло.
– Турну я сейчас эту Точилло! – хорохорился Васильич. – В самом деле, пятница, а она сидит. Тебе же убирать нужно.
Анна Давыдовна молчала. Она так устала, что не хотела тратить силы на пустые разговоры.
– Римма Петровна, можно к вам? – тихонько стукнул в дверь Васильич.
За дверью была тишина, раздавались только какие-то странные ритмичные звуки, не то капанье, не то плеск.
– Что она там делает? – удивился Васильич вполголоса, но постучал увереннее, а потом открыл дверь и замер на пороге, как изваяние.
Анна Давыдовна протиснулась мимо него и прижала руку к губам, удерживая крик. На полу собственного кабинета лежала Римма Петровна Точилло, кандидат сельскохозяйственных наук и начальник лаборатории гельминтологии, и глядела в потолок остекленевшими глазами. В груди у нее торчал нож, к ножу была приколота записка, а пониже ножа, на животе, лежала темно-красная роза, и капельки жидкости из разбившейся банки с восьмиметровым бычьим цепнем блестели на ней, как бриллианты.
Банка разбилась не полностью, но цепень вывалился на пол и лежал теперь у ног так обожавшей его Риммы Петровны, как верная собака Амундсена, умершая на могиле своего хозяина.
Васильич шумно сглотнул и сделал шаг ближе. Анна Давыдовна последовала за ним. Клочок бумаги оказался запиской. На ней черным жирным фломастером было нацарапано: «С днем рождения!».
Васильич вздрогнул, Анна Давыдовна почему-то перекрестилась.
– Мать моя, надо же в полицию звонить! – первым опомнился Васильич. – Тут телефоны уже отключены, нужно вниз спуститься. Пойдем, Анна.
– Ты иди, Васильич, а я тут присяду. Нехорошо мне что-то.
– Ну смотри, не забоишься одна-то? Вон зараза какая, смотреть противно, – его палец указывал на цепня.
– Я и не такое видела, – устало отмахнулась Анна Давыдовна.
– А, ну да. Так я пошел?
– Иди уж, скорее надо.
– Куда теперь спешить? – проворчал Васильич на ходу. – Нам торопиться некуда, а она на тот свет уже успела. Однако, кто ж это ее…
Сергей устало плелся по лестнице собственного подъезда – лифт не работал. И хоть было еще не поздно, десятый час всего, он чувствовал, что устал неимоверно. Настроение портило дурацкое дело об убийствах женщин. «Маньяк с розой», как его условно называли, действовал упорно, и вот сегодня открыли еще одно дело об убийстве Точилло Риммы Петровны, сотрудника Института животноводства.
Открылась дверь у соседей, и Надежда молча втащила его в свою квартиру.
– Ты чего это, теть Надя?
– А ты что от меня бегаешь? – рассердилась она. – Три дня уже не заходил.
– Чего заходить-то? – уныло протянул он.
– Обедать, вот чего, – строго сказала Надежда. – И заодно меня в курс дела ввести.
– Ты как в воду глядела, – покорно начал Сергей, – а что, опять Сан Саныч на работе? Так и заездить мужика недолго. Когда придет-то?
– Сегодня вообще не придет, – невозмутимо ответила Надежда. – Ушел к девяти утра на сутки. Электриком сменным в Эрмитаже работает. Не смотри на меня волком, это случайно получилось. Товарищ его старый, Паша Соколов, там работал. Он сам вообще-то доктор наук, трудился в институте одном – ну, ты понимаешь… А тут устроился сутки через трое, платят, между прочим, хорошо. А раньше главным конструктором заказа там в институте был, голова у него хорошая. И вот, когда рассекретили все разработки, он возьми да и пошли одну работу свою во Францию в один журнал. Там напечатали, и тут вдруг приходит ему приглашение на симпозиум там, в Париже. Надо же доклад делать! Он хватился – тот образец опытный, что у них был, мужики уже на винтики растащили. Кое-что смастерил на живую нитку, материалы свои с трудом отыскал и улетел на неделю. А Сашу пока попросил два раза подежурить. Не бросать же такую работу! В Эрмитаже хорошо платят… А в ларьке зоологическом я за Сашу пока посижу. Ты садись, рассказывай.
– Надоело все, – жаловался Сергей. – Ведь еще одна тетка такая же появилась.
– Да ну? – притворно изумилась Надежда.
– Не придуривайся, – рассердился Сергей, – сама же и накаркала: «Будут еще два трупа!» – в сердцах передразнил он.
– Ты остынь, – примирительно заговорила Надежда, – я уж тут и вовсе ни при чем. Просто по логике вещей получается, что пока у него ножи не кончатся, он и будет дам… так оригинально с днем рождения поздравлять.
– Знать бы еще, для какого беса ему это нужно? – вздохнул Сергей. – Нож такой же из набора, розочка опять же, записка…
– А что за тетка-то?
– Приличная женщина, кандидат наук, в Институте животноводства работала.
– Есть такой институт?
– А ты как думала! Раз животноводство есть, то и институт должен быть. Ее прямо там и убили. Не отходя, так сказать, от рабочего места. Это в пятницу было. В выходные все равно народу никого там нет, а завтра пойду, сотрудников поспрашиваю. А только уверен я, что все будет как и в других случаях: никто ничего не видел, у всех алиби, смерти вроде бы никто не желал, но доставала она всех здорово… А чем это так вкусно пахнет?
– Курица в духовке. Так что давай-ка с тобой ужинать, вот и Бейсик уже ждет, а про убийства потом поговорим.
– Ты, теть Надя, меня избаловала совсем, к хорошей еде приучаешь. А холостой мужчина должен пельменями питаться, чтобы не расслабляться.
– Неправильно рассуждаешь, – возразила Надежда. – Холостой мужчина должен питаться хорошо, потому что, во-первых, у него и так стрессов много, а во-вторых, на пельменях да сардельках отощает он, бдительность потеряет, и потом, как только встретится ему женщина, которая хорошо накормит, он сразу на ней и женится, не разобравшись. Так и снова ошибиться можно. Нет уж, второй раз жениться нужно по-умному, на всю оставшуюся жизнь, тут не желудком надо думать, а головой и сердцем.
Сергей открыл тяжелую дверь и зашел в огромный вестибюль Института животноводства. Здание было старым, но прекрасно сохранившимся, до революции дом принадлежал не то какому-то графу, не то князю, Сергей точно не знал. Вестибюль впечатлял. Огромное помещение с гранитными колоннами и камином. Пропорции лестницы с красивыми коваными перилами были несколько испорчены втиснувшейся внутрь кабиной маленького лифта. Не было вертушки, как обычно в учреждениях, хотя в углу в стеклянной кабинке сидела обычная тетенька и вязала. На прошедшего Сергея она даже не взглянула.
«Дохлое дело, – подумал Сергей. – Кто угодно мог войти, тут народу пропасть, да еще небось и под офисы они помещения сдают».
Он вздохнул и отправился на третий этаж, где находился кабинет покойной Риммы Петровны Точилло. Встретил Сергея профессор Земляникин сам лично. Они пожали друг другу руки, профессор Сергею сразу понравился.
– Вы мне дайте в провожатые кого-нибудь, я тут похожу, определюсь, все посмотрю.
– Зачем же кого-нибудь. Я и сам с удовольствием вам все покажу и на все вопросы отвечу. Я тут без малого сорок лет работаю, всех знаю.
– И с Точилло хорошо знакомы были?
Профессор помрачнел.
– Был знаком долгое время, но чтобы дружить – это нет. Она ни с кем не дружила, такой уж характер был.
Они вошли в кабинет профессора Земляникина и сели к столу. Профессор вздохнул и начал:
– Мне, молодой человек, – кстати, как вас по имени?
– Сергей.
– О, еще и тезка, – обрадовался профессор. – Так вот, мне ходить вокруг да около не к лицу. Лет мне много, да и положение все-таки обязывает. И я вам прямо скажу: уж так я рад, что в пятницу вечером все сотрудники вместе ушли в одно время ко мне на юбилей. И Римма Петровна в это время была жива, это точно, потому что все слышали, как она на машинке стучала. Стало быть, с нас со всех подозрение снимается. То есть вы, конечно, можете расспрашивать людей, но все вам то же самое скажут. И еще раз повторяю, что очень я этому рад, то есть не тому, что Римму угробили, а что сотрудники вне подозрений.
– Что, не любили покойницу у вас?
– Не любили, – твердо ответил профессор. – И даже не могу сформулировать, за что конкретно. Ну конечно, обедать с ней никто не ходил, потому что она в столовой норовила про своих гельминтов рассказывать. А от этого у любого аппетит пропадет. По той же причине я ее на юбилей не позвал – всем бы праздник испортила. Вы вот на меня смотрите и – вижу – усмехаетесь: ерунду, мол, профессор Земляникин несет. За скверный характер, мол, не убивают. А я про убийство ничего и не знаю. Просто вид у нас никто не станет делать, что расстроены мы. В коллективе теперь легче дышать станет. Потому что ее ведь не только не любили, но и боялись. Если, не дай бог, поссорится с ней кто – обязательно с ним неприятность случится. И вроде бы никак с Риммой эта неприятность не связана, а только обязательно гадость какая-нибудь. Вот, к примеру, случай с Борей с кафедры мериносов, вы его в коридоре встретили, кудрявый такой. Вызвала его Римма как-то к себе и велела банки с глистами переставлять. А он случайно разбил сосуд с нематодами. Римма раскричалась, тогда Боря тоже ответил ей в том смысле, что сама со своими глистами возись, а его и так тошнит. И что вы думаете? До этого посылал он документы в Штаты на конкурс в университет в Чарлстоне. Была там вакансия, ему уже обещали… и тут вдруг – сразу же приходит отказ! Или Валентина Холмогорова с кафедры свиноводства. Сделала ей замечание в столовой, так сразу в этот же день, идя домой с работы, сломала ногу. А она женщина крупная, весит много, с трудом перелом зажил, долго в больнице провалялась. Верите, дамы наши считали, что Римма… ну не то чтобы ведьма, но что-то такое умеет, и на работе в ящике столов держали аметистовые щетки.
