Лукас обдумала его слова и спросила:
— У вас есть на примете другое помещение?
— Да, наверху, — рассеянно сказал он, все еще не отводя глаз с записки. — Давайте переберемся наверх.
Паркер шел через лабораторию отдела по работе с документами, посматривая на аппаратуру, которую так хорошо знал.
Два бинокулярных микроскопа с фибероптической подсветкой, два прибора для спектрального анализа — один старенький, второй новейшей модели, — электростатический детектор ЭСДА, тонкоструйный газовый хроматограф для анализа состава чернил и прочих следов, оставленных на бумаге.
Памятны ему были и специальные окна из коридора, по которому водили группы экскурсантов — по рабочим дням с девяти до пяти, — чтобы публика могла своими глазами увидеть сотрудников ФБР в деле. Сейчас в коридоре было темно и мрачно.
Паркер помедлил, пока остальные члены группы устраивались за рабочими столами. На самом деле комната была тесной, пропитанной неприятными запахами и вообще неудобной — какой, по его мнению, и должна быть настоящая лаборатория. Он в любом случае предпочел бы ее новенькому и просторному залу стратегического центра, потому что твердо верил в справедливость совета своего отца, историка, чьей специализацией была Гражданская война в США: «Всегда вступай в битву, сынок, только на хорошо знакомой тебе территории». Но он предпочел ничего не объяснять Лукас, следуя еще одной отцовской рекомендации: «Не обязательно делиться всей информацией даже со своими союзниками».
Он заглянул в небольшой кабинет Стэна Льюиса. Увидел все те же фолианты, которыми сам пользовался как справочниками, когда работал здесь. «Подозрительные документы» Харрисона, «Введение в почерковедение» Хаусли и Фармера, «Научный анализ при установлении подлинности письменных источников» Хилтона. И «библию» людей его профессии — фундаментальный труд «Работа с подозрительными документами» Альберта С. Осборна. Позади кресла все так же стоял столик на колесиках с четырьмя деревцами бонсай, которые когда-то купил он сам, а потом перепоручил уход за ними Льюису.
— Ну, где же записка? — спросил он у Кейджа в нетерпении.
— Уже в пути. Скоро доставят.
Паркер включил некоторые из приборов. Одни из них загудели, другие защелкали, третьи не издавали ни звука, лишь помаргивали лампочками индикаторов, как встревоженными глазами.
Ждать. Хуже всего ждать…
И стараться даже не вспоминать своего разговора с детьми часом ранее, когда пришлось сообщить, что планы на вечер меняются.
Они сидели в комнате Робби, где пол был все так же усеян деталями конструктора «Лего» и микромашинками.
— Привет, мистер и мисс Ху!
— А я уже дошла до третьего уровня, — похвасталась Стефи, кивая на игровую приставку, — а потом меня убили.
У Робби на кровати в разгаре была битва с участием танков и вертолетов.
Паркер присел на край постели.
— Помните, ко мне сегодня заезжали люди? — спросил он.
— Я помню только ту симпатичную леди. Ты еще та-а-а-к на нее смотрел! — отозвался сын, поддразнивая отца.
(«Они гораздо наблюдательнее, чем ты себе воображаешь», — гласило неписаное «Руководство».)
— Так вот, они сообщили мне, что один из моих друзей очень серьезно заболел, и мне нужно будет ненадолго уехать, чтобы навестить его. Кого бы вы хотели в свои сиделки на сегодня?
В дополнение к стандартному набору старшеклассниц и студенток колледжа Паркер имел в своем распоряжении нескольких соседок, с которыми у него были достаточно теплые отношения, чтобы те иногда по вечерам с удовольствием соглашались присмотреть за детьми. А еще — Линн, его бывшая подружка. Она бы тоже приехала в Фэрфакс выручить Паркера, но в праздник у нее наверняка намечалось свидание (он не мог себе представить Линн тоскующей в одиночестве в канун Нового года), а прежней близости, когда можно попросить девушку о такой жертве, давно уже не было.
— Тебе действительно так нужно уехать? — спросил Робби. — Именно сейчас?
Когда мальчика что-то огорчало, он вдруг становился очень тихим, хотя выражение лица его не выдавало. Он никогда не хныкал, никогда не упрашивал, что лишь смущало отца. А лишь замирал, словно печаль охватывала все его существо. И сейчас, когда Робби молча смотрел на него, не двигаясь, с игрушечным вертолетом, застывшим в поднятой руке, у Паркера заныло сердце.
Стефи в этом отношении не создавала ему вообще никаких проблем. Она просто отбросила со лба челку и, нахмурившись, спросила:
— А он поправится? Этот твой друг?
— О, я уверен, что он выздоровеет. Но сейчас будет очень хорошо с моей стороны, если я смогу повидаться с ним… Итак. Кого мы пригласим на сегодня? Дженнифер? Или миссис Каванаг?
— Миссис Каванаг! — ответили они почти в унисон. Эта престарелая женщина регулярно сидела с Робби и Стефи по вторникам, когда их отец отправлялся в местный клуб играть в покер.
Паркер поднялся на ноги, осторожно переставляя ноги среди моря игрушек на полу.
— Но ты ведь вернешься еще до полуночи, правда, ведь? — спросил Робби.
(«Никогда ничего не обещай, если есть хотя бы малейшая возможность, что не сдержишь слова».)
— Я постараюсь сделать для этого все, что в моих силах.
Паркер обнял обоих и направился к двери.
— Папочка! — обратилась вдруг к нему Стефи, вся — воплощенная невинность в просторных черных джинсах и футболке с надписью «Привет, Котенок!». — А быть может, мне быстро нарисовать твоему другу открытку с пожеланиями скорого выздоровления? Ему наверняка понравится.
Паркер чуть не покраснел, словно его уже поймали на вранье.
— Не стоит, милая. Ему больше понравится, если я скажу, что вы прекрасно проводите время и без меня.
Но сейчас эти не слишком приятные воспоминания были внезапно прерваны звуком, с которым распахнулась дверь документальной лаборатории, и в нее вошел стройный привлекательный блондин с волосами, зачесанными назад.
— Джерри Бейкер, — объявил он сам о своем прибытии. — А вы, стало быть, Паркер Кинкейд?
Они пожали друг другу руки.
Потом вновь прибывший осмотрелся вокруг.
— Привет, Маргарет, — сказал он. Лукас ответила на приветствие кивком.
— Вы командир тактической группы? — спросил Паркер.
— Совершенно верно.
— У Джерри в полной боевой готовности все наши из подразделения поиска и разведки, — пояснила Лукас.
— И лучшие стрелки тоже, — добавил Бейкер. — У всех руки чешутся поджарить этого зверя.
Паркер опустился в серое кресло и поинтересовался у Лукас:
— Труп преступника уже обыскали?
— Да, — ответила она.
— Есть список найденного при нем?
— Пока нет.
— Нет? — Паркера это несколько встревожило. Он имел четкое представление о том, как должно проводиться расследование, и начинал опасаться, что оно расходится с воззрениями на этот вопрос Лукас. Неужели возникнут проблемы? И если да, то как их решать — осторожно или рубить напрямую? Вглядевшись еще раз в ее жесткое лицо, бледное, как мрамор, Паркер решил, что деликатничать не стоит. В деле, где улики практически полностью отсутствовали, важна была любая мелочь.
— Почему же до сих пор нет даже самого элементарного? — резко спросил он.
— Я уже отдала распоряжение, чтобы отчет нам доставили как можно скорее, — холодно отреагировала она.
На ее месте Паркер давно послал бы кого-то за этим документом. Того же Харди, например. Но решил пока не конфликтовать, дав ей еще несколько минут. Чтобы отвлечься, он посмотрел на Бейкера и спросил:
— Сколько всего у вас людей?
— Тридцать шесть наших плюс дюжины четыре из полицейского управления.
— Мало, — нахмурился Паркер.
— Это для нас настоящая головная боль, — признал Кейдж. — Очень многие оперативники расписаны по дежурствам в связи с праздником. В городе сейчас около двухсот тысяч человек. И многие агенты, приписанные к министерствам финансов и юстиции, вызваны для охраны государственных и дипломатических приемов.
— Да, некстати это произошло именно сегодня, — пробормотал Лен Харди.
— Этого и не могло произойти в обычный день, — с короткой усмешкой заметил Паркер.
— Что вы имеете в виду? — спросил молодой коп.
Паркер собирался ответить, но его опередила Лукас:
— Преступник наверняка знал, что сегодня нам будет катастрофически не хватать людей.
— А еще потому, что в городе толпы народа, — добавил Паркер. — У стрелка десятки целей на выбор. Как в гребаном тире! Он…
Паркер осекся, услышав сам себя. И ему сильно не понравилось то, что он говорил. Привыкнув в последнее время жить с детьми, а работать в одиночестве, он стал намного мягче, чем был в Бюро, а грубость и ругательства вообще исчезли из его обихода. Помня о постоянном присутствии детей, он привык сдерживать свой темперамент и думать, прежде чем что-то произнести. А теперь вдруг вернулся в прошлую жизнь, жестокую жизнь. Как лингвист, Паркер прекрасно знал, что новичок, вливающийся в незнакомый коллектив, первым делом начинает имитировать общепринятые в нем речевые нормы.
