— Уймись, Мамбеле. Я заехал по делу. Есть разговор к шефу.
— Да-а? И как там, в саванне?
— А тебе что? — Джонни показалось, что наёмник босса ведёт себя чересчур вольно. Он сжал кулак.
Мамбеле увидел, как потемнел взгляд биолога.
— Не хами! — рявкнул Мамбеле. — Отвечай на вопрос, который тебе задали!
Джонни, еле сдерживая своё негодование, отозвался:
— Плохо всё в саванне.
— Что так? — Мамбеле явно издевался, поглаживая свой автомат. Ему нравилось, что Джонни так остро реагирует на его слова и движения. Он ненавидел придурка лютой ненавистью, считая его тварью-белоручкой. Сика взял гада в дело, отваливал бабло. Какой он заносчивый, этот умник. Но Мамбеле чувствовал, что Джонни его боялся, и это ему нравилось.
— Прикочевало стадо бабуинов, — ровно ответил Джонни. Взгляд его жёг Мамбеле огнём ненависти.
— А-а, те милые обезьянки, что порвали твоих туристов несколько лет назад? — Мамбеле устремил взгляд вдаль, презрительно улыбаясь.
Эта улыбка всегда выводила Джонни из себя. Он сжал кулак до боли в костяшках. Ещё один сарказм, и он накажет урода! Удар в глаз, потом в кадык, чтобы задохнулся и упал, а после забьёт его ногами до смерти. Пусть только дёрнется, хренов юморист!
Тем не менее Джонни внешне оставался спокоен.
— Не напоминай мне о том кошмаре, Мамбеле. Мне это неприятно.
— Какой ты неженка! — Мамбеле окинул взглядом фигуру Джонни с головы до ног, презрительно выпятил нижнюю губу, фыркнул. Всем своим видом он показывал своё отношение к Джонни. Пусть знает, что для него он последняя тварь в этом сборище ублюдков, какое собрал главный подонок саванны Сика.
— Был бы ты там… — Джонни ухмыльнулся. Кривляния наёмника его сейчас не трогали. Он просто поговорит с Сикой и уедет, и плевать ему на этих нервных уродов и их кровавый бизнес. У него своё дело, которое никого не касается.
Но Мамбеле хотелось поговорить. Он пояснил Джонни:
— Я не приезжий, как некоторые, возомнившие о себе, для меня Африка — дом родной, а дешёвых бабуинов я рву голыми руками. Могу порвать всё их стадо, хоть сто голов! Рыкну, и они побегут от меня. — Мамбеле для убедительности показал свои руки и сжал их в кулаки, потом разжал.
Джонни, тоже выказывая презрение, хмыкнул:
— Я бы посмотрел с удовольствием на такой твой подвиг. Силён ты сочинять. Вся твоя мощь в этом. — Он кивнул на автомат. Пояснил: — Ты храбр и могуч, только когда держишь автомат в руках.
Мамбеле сдвинул бинокль на бок, встал в боевую позу для рукопашного боя, выставил руки, сжатые в кулаки, и призывно поманил к себе Джонни:
— Давай, биолог, отмутузим друг друга. Я без оружия. Даже не прикоснусь к нему. Сниму с себя и брошу на землю. Давай! Атакуй! Что тебе мешает? Иди ко мне — я тебя сделаю! И ты больше не будешь дуть губы в мою сторону! Я сильнее тебя!
— Пошёл ты! — Джонни не собирался драться. Только этого ему с утра не хватало.
— И храбрее тебя! — Мамбеле не скрывал насмешливого презрения.
— Пошёл ты! — повторил Джонни, отвернулся и направился к входу в отель, потом обернулся и посмотрел на окно, за которым наблюдал Мамбеле, сидя на дереве. Прокричал, кивая наверх: — Что интересного увидел, Мамбеле?
Мамбеле помрачнел, опустил руки, выдавил из себя:
— Это тебя не касается, биолог. Делай своё дело и уезжай.
Но Джонни хотелось поддеть негодяя.
— Сказать Сике, что ты интересуешься красоткой, приехавшей на сафари? Ему это покажется странным, Мамбеле…
— Пошёл ты! — прорычал Мамбеле.
Вот урод! Расстрелял бы немедленно, окажись они вместе в пустой саванне. Мамбеле даже показательно передёрнул затвор.
Джонни расхохотался, давая понять, что плевал он на все угрозы и ничего не боится. Крикнул, уже у входа в здание отеля:
— Не бойся, Мамбеле, Сике не скажу. А то ты даже посветлел, чёрный! — Ухмыльнувшись, Джонни ушёл.
Мамбеле несколько раз со злости ударил кулаками по воздуху. Вот урод, уже с утра все нервы измотал! Ведь может сдать, сволочь такая! Нашепчет Сике — и всем планам с похищением белой леди придёт конец. Надо действовать немедленно! Занесла нелёгкая эту тварь в отель.
Джонни мог всё испортить, и Мамбеле осознал это настолько, что завёлся с полоборота.
Сика пригрел Джонни после того памятного случая, когда всю экскурсию, где Джонни был шофёром автобуса, порвали обезьяны. Стадо обезумевших бабуинов. Все только одно могли предположить — огромное стадо сошло с ума, раз так расправилось с людьми. Напало на обезьян какое-то дьявольское наваждение… Поговорили-поговорили и забыли — вокруг дел обычных было невпроворот. Всё кануло в пустоту… Давно это было.
А у Джонни с той поры съехала крыша — в душе и сердце поселилось смятение. В нём проснулась мания преследования, а обезьяны (конкретно бабуины) превратились для него в навязчивый адский кошмар. Тем не менее Джонни остался профессионалом. В своё время он учился в России на биолога, и выучили его там очень хорошо. Просто замечательно. По приезде на родину он сразу устроился работать главным специалистом в национальный парк и успешно трудился там, невзирая на сокращение государственного финансирования. Он знал каждый закуток и всех обитателей, особенно хищников. Потом парк прибрали к рукам люди из окружения правителя района. Джонни перевели на менее престижную должность, а после, за правдолюбие, низвергли до водителя экскурсионного автобуса. Часто ему приходилось обслуживать туристов в качестве гида. После того случая, хотя Джонни проявил себя настоящим героем, его тихо уволили из национального парка, чтобы своим присутствием он не напоминал о страшной трагедии. Но долго без работы сидеть ему не пришлось. Случай с обезьянами вызвал в алчных мозгах местных злодеев новый способ добычи денег — «кровавое сафари». Джонни понадобился Сике для проведения подготовительной работы.
Не он находил обеспеченных наглых иностранцев из Европы и Штатов, готовых платить огромные деньги за шокирующее зрелище. И не он выискивал нищих, спившихся бездомных на свалках Найроби, которых отдавали на растерзание хищникам. Так в чём было его преступление?
Он находил место, где происходило зрелище.
Колесил на внедорожнике, высматривал места, куда, в поисках добычи, стягивались хищники. Львы, леопарды, гиены. Продумывал, как добраться до места, как выехать обратно. И он знал, что происходило после проделанной им работы, — несчастных пленников скармливали диким зверям, но он не переживал — его не касалась тёмная сторона дела.
Джонни не считал себя преступником. Его разум придумал оправдание для своей совести. Он уверял себя, что просто находил места, где охотились африканские хищники. Поэтому все люди Сики относились к Джонни неприязненно, ожидая от него предательства в любую минуту, — он не был замаран, как они, он быт человеком со стороны.
Мамбеле поёжился, словно замёрз. Подошёл его напарник Зинзе. Мотнув головой в сторону отеля, спросил:
— О чём говорили?
Мамбеле разозлился:
— Велел нам торопиться! Или сдаст!.. Приметил, что я наблюдал за комнатой бабы!
— Ясно. А ты чего такой свирепый? — У Зинзе было хорошее настроение.
— Он говорил, что сюда прикочевали обезьяны. Те мерзкие твари. Бабуины. Если они решат нас порвать, порвут — мы не успеем поменять магазины наших винтовок.
— Это плохо.
— Что? — Мамбеле усмехнулся. Зинзе всё время во всём сомневался.
— Что пришли бабуины. Ненавижу этих тварей.
— Плюнь, Зинзе, на сказанное ботаником. Ему всегда мнятся бабуины. Он сумасшедший урод! Он тебя увидит, а скажет, что видел бабуина.
— Сам ты бабуин! — Зинзе налился краской, словно услышал смертельное оскорбление.
Это рассмешило Мамбеле, за что он получил в подбородок шутливый удар от друга. Зинзе, тоже смеясь, отозвался:
— Кого-то я хочу очень давно убить! Кто бы это мог быть? А?
— Гы-гы-гы! У-у-у. — Мамбеле большим пальцем правой руки аккуратно стёр выступившие от смеха слезы с нижних век. — Слушай, дружище, думаю, надо сегодня ночью делать ноги. Операцию «Икс» провернём сегодня. Ты приготовил специальный лимонад?
— Приготовил.
— Дозу снотворного всыпал, как я говорил?
— Даже больше.
— Хорошо. Пусть сдохнут.
— А бабуины? — Зинзе поёжился (от страха), сжал бицепс Мамбеле и посмотрел ему прямо в глаза.
Мамбеле это не понравилось.
— Ты же знаешь, ночью они спят, как все нормальные люди. — Мамбеле с усилием отодрал сильные пальцы Зинзе от своей руки. Спросил: — Боязно?
— Боязно. Не все люди ночью спят.
— Обезьяны спят все! Не ной! — вскипел Мамбеле. Должен же был быть предел страхам!
Секунду выждав, Мамбеле сказал:
— Или ты идёшь со мной, со своим другом, с которым столько лет делил все беды и победы, или остаёшься у кормушки Сики… Только, Зинзе, кормушку могут убрать от твоего рыла, если чуть хрюкнешь не так!
