Возле калитки Гриша закурил сигарету, постоял немного, потом зашёл. Ульяна бросилась навстречу.
– Гриша! Ты рано сегодня…
– Не ждала, что ли?
Ульяна смутилась.
– Не привыкла просто… Не балуешь ты меня ранними приходами.
Гриша стянул сапоги.
– Как чувствуешь себя?
– Хорошо. Есть будешь? – Ульяна бросилась накрывать на стол.
Гриша положил ложку в рот, пожевал, не чувствуя вкуса.
– Не хочется что-то… Полежу пойду…
– Случилось что?
– Несчастье у нас в конторе… Марина, учётчица, умерла…
– Умерла?! Такая молодая? Болела, что ли?
– Муж убил. Из ревности.
– Гулящая, что ли?
– Сболтнул кто-то… Не знаю пока… Избил сильно, сердце не выдержало…
– Ах, вон оно что! А я-то думала!
– Что ты-то могла думать?
– Да так, ничего… жалко её, молодая… а ты чего так расстроился?
– Расстроился и расстроился, работали вместе… не лезь…
– Как скажешь. – Ульяна начала убирать со стола.
– Бутылку лучше поставь. Помянуть её хочу…
– Да нет у нас.
– Нет, так сбегай, магазин ещё открыт. Или трудно мужу раз в жизни угодить?
– Сбегаю, – Ульяна накинула кофту.
В магазине она взяла бутылку, вынеся пристальный взгляд Верки.
– Что так на меня смотрите, тётя Вера?
– Да в леспромхозе бабу убили говорят, учётчицу, слышала?
– Слышала, муж сказал.
– Страсти-то какие… за что её?
– Из ревности, муж убил.
– Гуляла, значит… сама напросилась.
Ульяна молчала. Она прекрасно помнила, как заезжий леспромхозовский шофёр рассказывал Верке про связь учётчицы с Гришей. Нехороший взгляд у Верки, ох, нехороший. Небось думает, что Гриша к этой смерти отношение имеет. Разнесёт, стерва, по всей деревне, опозорит. Ульяна взяла водку с прилавка и вышла из магазина.
Гриша смотрел телевизор.
– Что долго так?
– Очередь была.
– Принесла?
Ульяна вынула из сумки бутылку.
– Умница. Выпьешь со мной?
– Нельзя мне…
– Ну, тогда я один. – Гриша опрокинул рюмку в рот, посмаковал, крякнул. Быстро выпил ещё одну.
Ульяна не выдержала, хоть и смолчать собиралась.
– Ты бы не особенно усердствовал, на работу завтра… А то прям, горе какое… Не гуляла бы, так жива была бы…
– А ты у нас вся такая правильная, разумная-благоразумная… всё-то ты знаешь, как надо, как не надо. И совет-то у тебя готов для каждого… Ходите все по струночке, ведите себя прилично… Уйди, тошнит меня от тебя! Лучше не лезь под руку!
– Да, я правильная! По чужим мужьям не бегаю! Хоть Бог ничем не обидел! Захочу, так полдеревни сбежится!
– Вот и захоти! Может, тогда и я хотеть тебя буду. Не обидел её Бог! Обидел… Кроме рожи и кожи и нет у тебя ничего…
От обиды горло у Ульяны перехватило. Выбежала на улицу, побежала к реке. Остыть надо, иначе быть беде. За что он её так топчет? Не любит… не лю-бит. А почему?
Прошлась немного, вдохнула запах воды, ветерок с реки остудил пылающие щёки. Ну и пусть не любит! Её любви на двоих хватит. Вот и полюбовница его сгинула, теперь и деться ему некуда. Что с того, что муж Маринки этой не выдержал да проучил жену? Кто знает, может, она не только с Гришей гуляла. Если она так до мужиков охоча была, это уж не её, Ульяны вина. Через то и пострадала, сердешная. Бог её наказал. Теперь не будет чужих мужей уводить. Нет, не жалко Ульяне Марину. Такую разве нужно жалеть? Разворошит чужое гнездо, натешится всласть, и поминай, как звали. Следующую жертву ищет. Ничего, Бог не Яшка, шельму метит. А Гриша успокоится, сам поймёт, что не прав был. В ноги Ульяне бросится. Увидит, что только она одна и любит его по-настоящему, до смерти… так, что готова за него и в огонь, и в воду… Увидит, и тоже полюбит, не может не полюбить. А иначе как? Как жить, спрашивается? Без надежды, без веры, что за жизнь? Всё наладится.
Ульяна постояла над обрывом, посмотрела на реку. Река, та самая река, которая недавно унесла Галину, лениво и неспешно катила свои воды меж крутых берегов. Ульяне захотелось прыгнуть в тёмную воду, отдаться во власть течения, уплыть с рекой далеко-далеко, стать текучей, как она, слиться с ней и познать её мудрость и умиротворение. Вода внушила ей чувство покоя. «Всё пройдёт, всё пройдёт» – слышится Ульяне в тихом шуме бегущей воды. Она повернула к дому. Пора.
Гриша уже спал, храпел, растянувшись на кровати. Бутылка стояла пустая. Ульяна прибрала всё, помыла посуду, разделась и легла рядом с мужем. Всё пройдёт.
А через неделю пришла беда. Вечером Ульяне плохо стало. Живот схватило, закрутило, в глазах потемнело. Чуть не упала. Гриша переполошился, за врачихой сбегал. Та в скорую позвонила, и Ульяну увезли. В больнице сказали – выкидыш у неё, ребёнка потеряла. Свет померк для Ульяны: что она Грише скажет? Ниточка оборвалась. Тонкая ниточка, что их связывала в последнее время, оборвалась. Может, смолчать? Пока. А там, глядишь, снова забеременеет. Но и тут провидение вмешалось. Гриша в больницу сам приехал, с врачом поговорить, тот ему всё и сказал. А отчего, плечами пожал – бывает…
В палате Гриша Ульяну за руку взял, теребит:
– Как же так, Уля?
Ульяна отворачивается, чтобы слёзы сдержать.
– Сама не знаю…
– Ну, ничего, – Гриша по руке её похлопал, – ещё будет.
Ульяна улыбается, целует мужа.
– Конечно будет. Не сомневайся даже. Дома залюблю до смерти. И не думай отвертеться.
– И не думаю. – Гриша улыбается через силу, а глаза печальные, как у больной коровы. – Выздоравливай.
– Через два дня дома буду.
– Я приеду, заберу. Ну, а сейчас пойду.
– Иди. – Ульяна подбежала к окну, посмотреть, как муж уходит.
Зинка на соседней кровати заворочалась, завздыхала. Сама она уже третий аборт делает, а дома трое детишек ждут, мал-мала-меньше.
– Что это ты, девонька, раскисла совсем? Подумаешь, выкидыш! У тебя и срок-то небольшой совсем. Там ещё и человечка нет, слизь одна. Успеете ещё наделать, ты вон молодая какая, здоровая.
Напряжение последних дней вдруг отпустило Ульяну, и она неожиданно для себя расплакалась.
– О! Она и плакать вздумала! Прекращай сейчас же! А то мужу пожалуюсь! – Зинка шутливо погрозила Ульяне пальцем.
Ульяна, стыдясь накатившей слабости, утёрла слёзы.
– Вот и правильно, чего реветь? Я вон сама от них избавляюсь. На кой леший они мне? Тех, что есть, девать некуда. – И добавила без всякой связи, – Ваня мой сейчас придёт, апельсинов принесёт.
Ваня, муж Зинки, был маленьким тщедушным мужичонкой. Но весёлым и добродушным. Всю палату апельсинами потчевал, анекдоты рассказывал, над которыми и смеялся громче всех. С женой у них мир да лад, это с первого взгляда видно. Когда он уходить собирался, Зинка с ним в коридор выходила, они там обнимались, хихикали тихонько. Не поймёт Ульяна, за что Зинке такое счастье? И не красавица, и умницей не назовёшь, а поди ты, за мужем, как за каменной стеной. Сколько лет живут, а всё не налюбуются друг на друга. Нет, чего-то в этой жизни Ульяна совсем не понимает. Зачем тогда Бог людям красоту даёт, если не для счастья? Она всегда думала, что красота – это выигрышный билет, приз, а оказывается, нет. Никому-то её красота теперь не нужна. Да и ей нужна ли? Большой вопрос.
Она задумчиво почистила апельсин, и начала есть, отделяя дольку за долькой. Вошла Зинка.
– Проводила своего. Говорю, не приходи, домой завтра, а он прётся. Упрямый, как баран.
– Любит тебя, наверное. Видеть хочет.
– Да уж и любит. – Зинка улыбается, довольная. – А твой что такой смурной? Поругались?
– Да так. Всё как-то наперекосяк пошло. И ребёнок этот. Думала, настоящая семья будет, да не повезло. Грехи за мной, видно тянутся.
– Ой! Посмотрите на неё! Грехи! Да откуда грехи в твои-то годы? И когда успела нагрешить столько?
– Да кто его знает. Иному и сто грехов простится, а иной и за ничтожный грех ответ держит. Да такой, что и унести не в силах.
– Это правда, – Зинка погрустнела. – Но ты не бери в голову. Без трудностей и жизнь не жизнь. Я по первой, знаешь, сколько горя хлебнула, лучше и не спрашивать! Отец умер, мать болела. Весь дом на мне, и огород. Работала с утра до ночи, как проклятая. У меня две сестры и два брата, все младшие, вот и приходилось поднимать. Мать потом тоже померла, мы одни остались. Мне двадцать было, одному брату восемнадцать, он тоже работать пошёл, немного легче стало. Ничего, справились. Сейчас уже все подросли, работают, разъехались. А в ту пору я Ваню встретила, он прикипел ко мне, не оторвать. Помог сильно. Как Бог его мне послал. Младший наш болел сильно, лекарства нужны были, море. Ваня доставал, и на море нас возил. Брат поправился, а мы поженились. С тех пор и живём.
– Счастливая ты, Зина. – Ульяна вздохнула. – А у нас сразу всё – и дом, и достаток. Живи, радуйся, но…
– Что «но, что «но», от жира вы, молодёжь, беситесь, смотрю я на вас. Всё есть, а они ходят, как в воду опущенные, будто обделённые чем. Чудно!
– Действительно, будто обделённые… Вкусные апельсины, сладкие, – добавила Ульяна без всякого перехода.
