И они пошли, обнявшись и замедляя шаг. Перед поворотом в широкий холл они на минуту остановились и повернулись лицом друг к другу.
Лицо полковника выражало и злость, и печаль, и упорство. Он очень обрадовался, когда вошли Хилькевич с Багровой. После визита к генералу Вершкову очень хотелось общения с нормальными людьми. Потемкину хотелось выговориться, и тут появились свои. Те люди, кому он безоговорочно доверяет.
— Садитесь, ребята. Это хорошо, что вы пришли.
— У меня срочная информация, Петр Петрович.
— Подожди, Вадим! Сначала я вам расскажу о Вершкове. Вот ты как думаешь, Ирина, этот генерал, он хороший человек?
— Я думаю, что как начальник он нормальный. Могло быть и хуже. Все они, кто пробился наверх, как ужи. Такие юркие, гладкие и гибкие.
— В самую точку попала, Ирина! Только они не гибкие, а прогибающиеся. Я, ребята, Вершкова в таком состоянии первый раз в жизни видел. Глазки у него бегали, губы дрожали, а ручки дергались.
— С чего это он так?
— Испугался! Вероятно, Наум Злотник пожаловался на нас кому-то в Администрацию. Этот кто-то вызвал нашего Тимура Аркадьевича и вставил ему дыню. Ты извини, Ирина, за натурализм.
— Ничего, я и не такое слышала. Так что было дальше? Вершков совсем нам руки скрутил или оставил лазейку для маневра?
— Оставил. Человек — это сложная конструкция. А наш Тимур трус, но все-таки не полная сволочь. Ему сейчас и за себя страшно, и Надежду жаль, и немного за Державу обидно. Вершков велел по Злотнику работать, но очень осторожно. И беспокоить олигарха можно только тогда, когда есть стопудовые улики. И в любом случае не задерживать, а только под домашний арест.
Хилькевич сидел далеко от начальника. Ему пришлось вскочить и обежать длинный стол для совещаний. Приблизившись к Потемкину, Вадим жестом факира раскрыл свою папку и выложил перед полковником три листочка.
— Вот они, Петр Петрович!
— Что это?
— Это те самые тяжелые улики против Злотника. Это улики высшей пробы!
— Что это, Вадик?
— Это перехват разговора Злотника с Майковским.
— Отлично, Хилькевич. Это называется «слезай, приехали»! Мало бабе олигарха, так ей подавай депутата высшего уровня. У вас, ребята, санкция на прослушку есть?
— Конечно, нет. Это я по собственной инициативе. Но все сделано чисто. Об этих бумагах ни одна собака не узнает, включая Вершкова.
— Ты осторожней в выражениях, капитан. Я и сам о нем не очень лестно отзывался. Но называть генерала собакой, это слишком.
— Виноват. Но вы почитайте бумажки.
Потемкин начал читать вслух.
Инициатором разговора был Наум Яковлевич. Он говорил долго и витиевато. Вначале было много намеков, и только к финишу пошел открытый текст. Злотник говорил Майковскому, что владеет документами, которые могут сбросить того с пьедестала и смешать с нечистотами. Затем олигарх предлагал встретиться и поговорить. Он так и сказал: «Надо обсудить, чем Дума может помочь моему бизнесу».
Потом расшифровку беседы прочла вслух Ирина. Она делала это с выражением, как в театре, представляя диалог по ролям. После такой читки стало ясно, что Злотник припер Майковского к стенке. Это был шантаж чистой воды! Наум не просил помощи, а вымогал ее гнусно и беспардонно.
У Потемкина проснулся азарт сыщика.
— Что будем делать, ребята? Ну ты, Хилькевич, криминалист. А что нам скажет оперативник? Слушаю тебя, Ирина.
— Я думаю, товарищ полковник, надо напрямую поговорить с Майковским и предложить тайную защиту от вымогателя. Я сама могу на него выйти под видом частного сыщика или бывшей журналистки. Скажу, что мне случайно попал текст его беседы со Злотником. Предложу помощь по захвату вымогателя и уничтожению документов.
— А если он не согласится и шум поднимет?
— Не поднимет! Он испугается, что я была журналисткой и могу все это в прессу вывалить. Ему не выгодна огласка. Единственное, что он может потребовать, это гарантий по уничтожению порочащих его документов.
— Гарантируй, не задумываясь! Нам его грязное белье не нужно. И Майковский нам не нужен с его неприкосновенностью. Нам надо скорее Надежду спасти и Злотнику по лбу дать.
* * *
Уже днем Надя знала, что ночью попытается бежать.
Ее вихрастый охранник Володя Пронин совсем размяк от интимных бесед и совсем не воспринимал ее как пленницу.
Патрикеева заметила, что он не запирал камеру, если сам сидел в коридоре. И если уходил на две минуты, то тоже не запирал.
Возможно, боялся обидеть ее лязгом замка. А эту его стеснительность вполне можно использовать.
Когда стемнело, Надежда собралась спать, выключила свет, но попросила Владимира не прикрывать дверь в коридор. Пусть оттуда струится свет, вроде ночника.
Двадцать минут она лежала тихо, а затем позвала стражника. Она крикнула, но не очень громко и ласковым, нежным, вкрадчивым голосом.
Пронин сразу пришел.
Нет, он даже прибежал, как пудель на зов хозяина.
— Не могу заснуть, Володя. Ты садись сюда на кровать. А теперь дай руку.
Она обеими руками схватила его ладонь, стала гладить ее и прижимать к себе. Мысли у Пронина сразу затуманились. Сердце застучало, как «Калашников», выпускающий обойму за обоймой.
Охранник поплыл.
А Надя говорила что-то милое, вкусное, ласковое.
— Ты знаешь, Вова, отчего я заснуть не могла?
— Нет.
— Мне приснилась гора конфет. Я такая сластена, что не могу без них. А у тебя нет конфет?
— Нет.
— А где-нибудь в доме?
— Кажется, наверху в столовой стоит ваза со всякими «Мишками на Севере».
— Володя, а ты можешь для меня достать штук десять конфет? Прямо сейчас! Ну, пожалуйста…
— Я постараюсь.
— Ты только не закрывай дверь. И еще, если я усну, то не буди, а положи конфеты рядом на стул. Я утром проснусь, увижу и обрадуюсь. Мне будет приятно вспомнить, что ты сделал для меня. А потом и я для тебя что-нибудь сделаю.
На последней фразе Пронин вздрогнул, вскочил и попятился к двери. Уходя, он чуть прикрыл дверь. Так, чтоб из коридора в ее комнату проникала полоса света.
Потом Володя направился быстрым шагом к лестнице и поднялся наверх. На втором этаже в гостиной или в столовой он видел вазу с конфетами. Вот только искать ее придется в темноте.
Пронин знал, что шеф сегодня не уедет ночевать в московскую квартиру. Это значит, что он где-то рядом, на втором этаже, но только в правом крыле. А еще начальник смены предупредил, что сегодня в коттедже останется главный охранник. Где-то рядом спит Игорь Анатольевич Дудкин.
Володя шел быстро, но осторожно. Окна гостиной выходили к въездным воротам, а там, у площадки для гостевых автомобилей, возвышались два столба с мощными фонарями. Так что даже без света он мог все рассмотреть в этой огромной комнате с коврами, диванами и голландскими натюрмортами.
Особенно Пронину нравилась картина, где на красивом столе справа лежал огромный окорок на серебряном подносе, в центре стоял высокий графин с вином, а слева сидела живая лохматая собачка. Понятно, что она была нарисована, но выглядела совсем как настоящая. Володя даже пожалел, что это очень старое полотно. Значит, собачка, которая позировала, уже давно умерла.
Пронин мельком взглянул на ту стену. На картине в полумраке бронзовыми боками сверкал кувшин с вином, аппетитно блестела на срезе ветчина, а собачки совсем не было видно. Он проскочил в угол гостиной, где стояли серванты и сервировочный столик.
Вот они, конфеты!
Они здесь, за стеклянной дверцей, но почему-то запертой на замок. Что это за манера в своем доме запирать шкафы? От кого он их прячет?
Пальцами отогнуть замок не удалось.
И тогда Володя вытащил пистолет и краем рукоятки подцепил медную завитушку в стиле Людовика. Испанская мебель заскрипела, звякнула, и дверца открылась.
Пронин начал набивать карманы конфетами. Она просила всего десять штук, а он принесет тридцать. Или даже пятьдесят!
Когда он спустился и тихо вошел в подвальную комнату, его Надежда уже спала. При тусклом свете, проникающем из коридора через приоткрытую дверь, Володя видел ее плечи, прикрытые одеялом, ее спину, талию и все, что ниже. Очень захотелось дотронуться до нее, погладить или даже крепко обнять, сжав в своих руках. Но тогда она проснется и обидится. И тогда, возможно, исчезнет сказка их нежного общения.
Пронин положил конфеты на стул, стоявший рядом с кроватью, задержался на минутку у двери, тихо вышел и занял свой пост в коридоре…
А минут пять назад Надежда сформировала на кровати куклу из запасных одеял, выскочила за дверь и побежала направо. Там, где кончался коридор, было две двери. Одна налево к лестнице, ведущей наверх. И напротив дверь в туалет.
Надя юркнула направо. Она хорошо знала, что там на уровне плеч есть окно, ведущее в парк, к пляжу и к какому-то озеру.
