– При чем здесь «завтра»?! – повернулась я к нему. – Я звонила в полночь – он был живее всех живых. Спать собирался.
– Однако не собрался, – возразил Павел, – он ушел ночью. Индийское время на три часа опережает наше, московское. Так что его не стало именно «завтра».
Рядом с трупом уже суетились служащие отеля, врачи, полицейские. Мы потрясенно смотрели, как нашего друга уложили на носилки, с головой укрыли простыней и погрузили в фургон ногами вперед.
Так закончился мой незадачливый отпуск. Оставшиеся три дня нас с Пашей таскали в полицию, снимали показания. Экспертиза определила – смерть Еремы наступила после часа ночи второго декабря по местному времени. Значит, еще первого по московскому.
Больше мы с Пашей не ходили на пляж и не часто общались. Я тупо лежала в номере, бесцельно «листала» телеканалы, машинально кормила черепашку. Выходила только на завтрак и ужин да иногда в интернет-кафе.
Судя по новостям, смерть Еремея Гребнева наделала много шума. Издательство срочно готовило выпуск собрания его сочинений. Сайты пестрели сообщениями: « На Гоа неожиданно умер известный российский писатель». Информация была краткой – причина смерти неясна, ведется расследование, в Индию вылетел российский следователь по особо важным делам.
Пятого декабря, возвращаясь с завтрака, я увидела знакомую коренастую фигуру и лысину, в которую засмотрелось солнце. Навстречу мне шел Вячеслав Иванович Рикемчук – собственной персоной.
– Вот, значит, где вы отдыхаете?
Он деловито огляделся вокруг. Судя по всему, знал, что встретит меня. Я тоже без удивления смотрела на него.
– Василиса Васильевна, – если он называл меня по имени-отчеству, значит, был при исполнении, – вам не надо объяснять, почему я здесь?
– Не надо… – подтвердила я.
– Вы, что же, отдыхали вместе с Гребневым?
– Нет, он позже приехал с приятелем. Несколько дней мы были все вместе.
– Приехал с приятелем? – оживился следователь. – Что за приятель?
– Я так поняла, что это его «раб»…
– Что значит, «раб»? – сдвинул брови Рикемчук. – Согласно параграфам сто двадцать седьмой статьи УК, незаконное лишение свободы, а также использование рабского труда предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок от пяти до пятнадцати лет, – на память процитировал он УК, свою Книгу книг.
– Вячеслав Иванович, ну что вы, в самом деле, как хор старых большевиков, про мир голодных и рабов. Ереме ваш УК уже не указ… И вообще, это было добровольное рабство.
– Объясните! – потребовал дотошный Рикемчук.
– Приятель Еремы иногда писал за него детективы под псевдонимом Егор Крутов. Литературный «негр». Обычное дело…
– Ишь ты, – неодобрительно буркнул Рикемчук, видно, вспомнил свое неказистое творчество, а может, запоздало пожалел, что сам не обзавелся таким «негром».
– А здесь Еремей выдавал его за партнера, – добавила я.
– По литературе? – уточнил Рикемчук.
– По постели…
– Что значит, «выдавал»? – нахмурился следователь. – Зачем?
– Для скандала. Ему надо было все время подогревать к себе интерес.
– Ясно… – буркнул Рикемчук. От комментариев по поводу сомнительной славы покойника у него все-таки хватило ума воздержаться.
– Вячеслав Иванович, вам известна причина его смерти? – спросила я.
– Пока нет, – неохотно ответил он. – Знаю только, что никаких видимых внешних и внутренних повреждений на теле гражданина Гребнева не обнаружено. Ни ссадин, ни гематом, ни порезов, ни ушибов или разрывов внутренних органов.
– Зачем все же Еремей вышел среди ночи из своего номера и отчего-то вскорости умер? Отчего… – начала было я.
– Давайте так, Василиса, – перебил меня Рикемчук, – я сейчас загляну в местную полицию, а потом мы с вами встретимся и обстоятельно побеседуем.
– Не получится, Вячеслав Иванович…
– Что так?
– Я сегодня во второй половине дня уезжаю.
– Ну что ж. Тогда в Москве повидаемся. Счастливого полета.
Я опасливо покосилась на него. И мысленно перекрестилась: «Чур меня!» Его пожелания имели тенденцию сбываться с точностью до наоборот.
Чуть позже была еще одна встреча. Я проходила мимо бунгало, где остановился Еремей, и увидела Пашу с пожилой женщиной в черном. Поняла, что прилетела мать Еремея. Она должна была увезти тело сына на Родину. Я подошла, поздоровалась. Женщина посмотрела на меня непонимающе, но кивнула в ответ. Я протянула ей пятьсот долларов.
– Что это? – отпрянула она.
– Я занимала у Еремея деньги… – неловко объяснила я свой, наверное, неуместный сейчас жест. – Мы отдыхали вместе.
– Вот как… – Она посмотрела мимо меня и равнодушно спросила: – Как вас зовут?
– Василиса. Мы раньше работали с Еремеем в «Бизнесмене».
– А я – Альбина Георгиевна… Так вы его коллега?
– Да, – кивнула я, – мы случайно встретились здесь. – И повторила: – Он одолжил мне деньги…
Альбина Георгиевна взяла купюры, машинально сунула в карман. Они с Пашей направились к входу в бунгало. Вдруг она обернулась:
– Василиса, вы зайдете ко мне в Москве? Я хочу знать о последних днях сына. И на поминки приходите. Сообщите своим, в газете. Хотя… Все уже знают.
– Обязательно приду. – Немного помявшись, я предложила: – Может, мне поменять билет на самолет? Я помогу вам… перевезти Ерему, – даже мысленно я не могла назвать его «трупом».
– Спасибо, – сдержанно ответила она. – Мы с Пашей… Он поможет… С мужчиной как-то спокойнее. Когда мы вернемся, Паша вам позвонит.
Я отозвала Павла в сторонку и попросила забрать Клавдею. Пусть в Москве отдаст матери сердечную подругу Еремея, принципиально не заводившего человеческих друзей.
Павел вскоре зашел ко мне, положил черепашку в коробку, отнес к себе в номер. Потом вернулся, помог донести мой чемодан до ворот отеля. У центрального входа уже собрались отъезжающие в аэропорт.
Секретарша все-таки не утерпела, открыла ящик стола, где лежал вожделенный детектив. Иллюзорный мир сыщиков и маньяков был куда привлекательнее постылой приемной. Она мельком глянула на оставшихся кандидаток. «Этим курицам точно не до меня» – и углубилась в бестселлер.
Она была права. Вера сидела такая бледная, что, казалось, вот-вот грохнется в обморок. Яна с тревогой посмотрела на нее. Достала из сумки бутылку «фанты», взяла со стола стакан. Секретарша даже головы не подняла: Яна успела заметить, что та смотрит не в комп, а в припрятанную книгу, усмехнулась про себя. «Сачкует поганка, – не хило устроилась – от детективов мозоль на глазу не вырастет». Она подошла к неживой от страха Вере:
– На, выпей! Сладкое снимает стресс.
Та, ничего не сказав, дрожащей рукой схватила стакан, жадно выпила. Взгляд слегка прояснился. Яна взяла ее холодные влажные ладони в свои. Нашла между большим и указательным пальцами животворную точку «Хе– Гу», сильно надавила. Девушка поморщилась.
– Больно? – шепотом, чтобы не вспугнуть секретаршу, спросила Яна.
– Да, – так же тихо ответила Вера, попробовав улыбнуться.
– Ничего, сейчас пройдет. Это самая важная точка. Меня один целитель научил. Если поплохеет, сразу сюда нажимать…
Девушка слегка порозовела и признательно взглянула на Яну.
– Спасибо вам.
– Получше? А то смотрю, того и гляди вырубишься. Ты чего? Трусишь, что ли?
Вера, по совету мамы, никогда с незнакомыми людьми не разговаривала, чтобы не стать их «жертвой». Но сейчас она жертвой уже была и, то ли от сильного волнения, то ли от благодарности к незнакомке, разоткровенничалась.
– Очень боюсь. Я уже второй месяц без работы. Если и здесь не получится… Сами понимаете.
Но и Яна изменила своему железному принципу не грузиться чужими проблемами. Эта дрожащая Вера неожиданно вызвала в ней жалость – чувство, из-за которого человек способен на многое. Яне захотелось ее пригреть, как потерявшегося щенка.
– И что, помочь некому? – сочувственно спросила она.
– Нет… У меня мама умерла…
Глаза у Веры покраснели.
Яна не стала спрашивать, есть ли муж, близкие подруги. Понятно, что нет, если только на маму рассчитывала.
– Тебя как зовут?
– Вера.
– А я – Яна. Слушай, давай на «ты».
– Хорошо, я попробую.
– Ты кем работала?
– Я делопроизводством занималась. Могу секретарем быть. Могу в отделе кадров…
