- У нас одно дело.
- А кто эти граждане? - только сейчас вошел Дубовик, видимо, подбирал документы для разговора. В руках его была папка со вчерашними протоколами и уже готовыми снимками.
- Мои друзья, - небрежно махнул тонкой ладошкой Неклясов. - Позвольте сесть?
- А почему вы без женщины? - спросил Пафнутьев.
- Какой женщины?
- И непонятно, где ваши родители?
- Родители? В деревне... На Брянщине. При чем здесь моя женщина, мои родители? - Неклясов был явно растерян, таких вопросов он не ожидал.
- Ну, я подумал... Что уж если вы захватили с собой друзей, то почему бы не привести заодно и любимых женщин, родителей... Детей... Соседей...
- А! - рассмеялся Неклясов, поняв, наконец, что имел в виду Пафнутьев. - Я смотрю, вы шутник! Это мне нравится.
- - Очень рад, - суховато ответил Пафнутьев.
- Не понял?
- - Я говорю, чрезвычайно рад, что понравился вам. Но принимаю по одному. Скажите" пожалуйста, своим приятелям, чтобы подождали в коридоре.
- А у меня от них нет секретов! - нервно рассмеялся Неклясов. Он явно волновался, не зная, как себя вести, но при своих ребятах не мог уступить, показать зависимость. Стоя у стола Пафнутьева, Неклясов делал гораздо больше движений, чем требовалось - выкидывал в сторону одну ногу, потом другую, поддергивал плечами, будто пиджак никак не мог сесть на нужное место, руки его тоже метались, то взлетая к волосам, то ныряя в карманы.
- Ладно, Володя... Садись, наконец, - Пафнутьев показал на стул. - А они пусть подождут в коридоре. У них, кстати, есть разрешение на оружие?
- Не понял?
- Я смотрю, пиджаки топорщатся... То ли мышцы накачали великоватые, то ли другая причина...
Неклясов несколько секунд неподвижно смотрел Пафнутьеву в глаза, поигрывая маленькими остренькими желваками, сделал судорожное глотательное движение и повернулся к своим амбалам.
- Подождите меня там, - он кивнул на дверь. И те молча, так и не проронив ни слова, вышли, осторожно притворив за собой дверь.
- Хорошие ребята, - сказал Пафнутьев. - Вежливые, послушные, исполнительные... У них, наверно, есть и другие достоинства?
- Есть, - улыбнулся Неклясов белозубо, но на этот раз в улыбке проскользнуло недовольство: его вынудили совершить нечто такое, чего он делать не собирался.
- Слушаю, Володя, - Пафнутьев безошибочно решил, что именно такая вот дружеская доверительность наиболее уместна, она лишает Неклясова какой-то своей злобной уверенности.
Видимо, у Неклясова было что-то с психикой, не мог он вот так просто сказать, зачем пришел, не мог. И когда Пафнутьев предложил сразу изложить суть дела, тот некоторое время молчал. Обеспокоенно оглянулся на Дубовика, который пристроился с папкой у окна, склонил голову, словно прислушивался к самому себе. Положив на стол ладони, он внимательно осмотрел свои лакированные ногти, искоса, даже как-то игриво взглянул на Пафнутьева, но в его шаловливости ощущалась угроза, может быть невнятная, еще не сложившаяся, но угроза. Неклясов привык видеть в людях опасность, знал, что его побаиваются, а встретив здесь спокойное, даже снисходительное внимание, растерялся. Да еще этот - Пафнутьев - он явно посмеялся над ним, спросив о женщинах, родителях, детях.
- Вчера убили моего человека, - произнес наконец Неклясов. - Вам известно об этом?
- Да, - ответил Пафнутьев и не добавил ничего больше, решив, что будет лучше, если не давать Неклясову никаких подсказок.
- Второй тяжело ранен... Его увезли на "скорой помощи". Где он, я не знаю, неизвестно, жив ли...
- Жив.
- Его можно увидеть?
- Конечно.
- Когда?
- В любое время. Как только врачи скажут, что он в состоянии хотя бы узнать вас.
- Так, - что-то в словах Пафнутьева не понравилось Неклясову. Он почувствовал, что не во всем идут ему навстречу, что, несмотря на вежливый разговор, его тихонько отшивают.
- Но вы можете сказать, куда его увезли?
- Разумеется... Надо будет уточнить, - повернулся Пафнутьев к Дубовику.
- Уточним, - кивнул тот.
- Что еще? - спросил Пафнутьев, и в этих двух коротких словечках прозвучало напоминание о том, что гостю пора убираться.
- Одежда, Павел Николаевич... Я правильно назвал ваше имя?
- Что у вас случилось с одеждой?
- Ее изъяли... Мое пальто стоит три миллиона рублей. Павел Николаевич... Я бы хотел его вернуть. И у моих людей тоже изъяли куртки, пальто.
- Изъяли? - Пафнутьев удивился так искренне, что у Неклясова не возникло даже сомнений в том, что гражданин начальник действительно ничего не знает. - Не понял? - Пафнутьев снова повернулся к Дубовику. - Что произошло?
- Дело в том, что вчера этот господин так быстро покинул ресторан и своих умирающих товарищей, что не успел одеться... Убегая впопыхах, не всегда вспомнишь о пальто, даже за три миллиона рублей.
- Что значит впопыхах?! - взвился Неклясов, побледнев.
- Это значит, что вы покинули ресторан так быстро, что даже не успели предупредить владельца... Он ничего не мог сказать об одежде, которая висела в шкафу. А поскольку начались оперативно-следственные действия, наше внимание привлекла одежда... Тем более, что содержимое карманов наводило на размышления, - занудливо тянул Дубовик, перебирая листочки в своей папке.
- Что обнаружили? - спросил Неклясов. Дубовик, не торопясь, подошел к столу и положил на полированную поверхность блестящий металлический кружок.
- Что это? - вскинулся Неклясов. Он взял крышку, повертел ее в пальцах и бросил на стол. Дубовик тут же, проявив сноровку, ухватил кружок с двух сторон и осторожно опустил его в целлофановый пакет. Теперь на нем были отпечатки пальцев Неклясова.
- Орудие преступления, - удовлетворенно ответил Дубовик. - Этим предметом у некоторых граждан нашего города были отрезаны уши... А также другие органы.
- Какие?
- Яйца, - ответил Дубовик все так же занудливо.
- А при чем тут я?
- Ни при чем, - улыбнулся Пафнутьев. - Вы спросили, что обнаружено в карманах одежды, которую никто из находящихся в ресторане не признал своей... Обнаружена вот эта остро заточенная крышка от консервной банки. Она была предъявлена потерпевшим, и они ее опознали как орудие преступления.
- А вы не исключаете, что эта крышка... Или как там ее... Может быть просто подсунута? - спросил Неклясов.
- Все производилось в присутствии понятых, владельца ресторана, оперативных работников... Протокол изъятия всеми участниками и свидетелями изъятия подписан. И стал, таким образом, юридическим документом, который обладает всеми доказательными признаками для суда.
- Будет суд? - улыбнулся Неклясов, показав свои потрясающе белые зубы, но улыбка его была слишком уж похожа на оскал.
- Обязательно, - кивнул Пафнутьев.
- Теперь, когда вы изъяли все, что пожелали... Когда обшарили мои карманы... Я могу получить свою одежду?
- Хоть сейчас, - беззаботно ответил Пафнутьев. - Есть, правда, небольшая формальность... Вам необходимо написать расписку.
- А это еще зачем?
- Ну, как же... Вы сами напомнили, что пальто стоит миллионы... Да и другие вещи... Я не могу рисковать такими ценностями. Придется написать расписку. Так, мол, и так, я, такой-то и такой-то... Получил принадлежащее мне пальто, укажите отличительные признаки пальто, уточните, что оно было изъято на месте преступления, в кабинете владельца ресторана Леонарда Леонидовича Анцыферова... Ну, и так далее. Отсюда выйдете уже в своем пальто. А то погода сырая, недолго и простудиться, - улыбнулся Пафнутьев.
- Шутите?
- С вашего позволения.
- Если я все это напишу... Моя расписка тоже ляжет вон в ту папочку? спросил Неклясов, кивнув в сторону Дубовика, сидящего с серой картонной папкой.
- Конечно.
- Хм, - Неклясов задумался. В этот момент дверь открылась и заглянул Андрей.
- Можно? - спросил он у Пафнутьева.
- Заходи... Что у тебя?
- С заправкой все в порядке, я тоже готов. Когда выезжаем?
- Через полчаса.
- Я посижу здесь?
- Садись, отдыхай. Мы заканчиваем. Так что вы решили? - спросил Пафнутьев у Неклясова.
- Я напишу расписку, если уж без этого нельзя... Хотя что-то мне подсказывает, что этого лучше не делать... Я ведь таким образом подтверждаю, что был в ресторане, что разделся в кабинете, что знаком с Анцыферовым...
- А все это и так подтверждено, - Пафнутьев пожал плечами. - Вы ничего нового не добавляете. Решайте.
- Напишу.
- Очень хорошо, - и Пафнутьев протянул лист бумаги. Неклясов даже не взглянул на ручку, которую протянул Пафнутьев, - вынул свою, с золоченым колпачком. Придвинув бумагу, остро взглянул на следователя, словно бы разгадал его хитрость.
Пафнутьев как-то с неожиданной остротой отметил его тонкие, синеватые пальцы, старательный пробор, выдающий некую зависимость от собственных представлений о себе. Неклясов тянулся к какому-то своему придуманному образу, тянулся из последних сил, но нет, не достигал, как человек, пытающийся подпрыгнуть к перекладине.
