– Что с Петечкой? Бабуля сказала, плохо с ним! Ой, мамочки! – Она бросилась к задыхавшемуся от рыданий братишке. – Петя, Петечка, что с тобой? Ну, скажи, не молчи!
– Да ниче с ним не будет, – брезгливо дернула губой Люба, потирая ушибленный локоть. – Было бы из-за чего пихаться! Небось приснилось что-то, вот этот трусятина и разревелся! Трусятина-колбасятина!
– Пошла вон отсюда! – прошипел Сашка, угрожающе двинувшись к кузине. Следом за ним решительно направились братья. – Еще раз гавкнешь что-то на Петьку – по губам врежу! А щас – чтоб духу твоего тут не было, крыса!
– Ах так… ах ты вот как… – Люба поджала и без того узкие губы, медленно, с прищуром обвела взглядом всех, кто был в пристройке, словно составляя расстрельный список, затем прошипела: – Ну, вы у меня еще попомните!
И, резко развернувшись, с топотом умчалась в глубь двора.
Через пару секунд вернулась бабушка, осторожно неся стакан с водой. Зашептав молитву, она сначала обрызгала внука этой водичкой, а потом с помощью Якова заставила мальчика выпить хотя бы пару глотков.
А потом забрала у сына обмякшее тельце мальчика и еще минут двадцать укачивала постепенно успокаивавшегося ребенка.
До тех пор, пока Петя не перестал судорожно, со всхлипом, вздыхать.
– Так что ж тебе приснилось, родненький, – ласково спросила она, как только мальчик открыл измученные глаза и смущенно посмотрел на бабулю. – Что ты так распереживался?
– Мне приснилось, что я выздоровел, – еле слышно прошептал мальчик. – И мог бегать, и мог прыгать, и был сильным, крепким… А потом мне сказали, что я таким никогда не буду…
– Кто сказал?
– Бог.
– Боженька не мог такого сказать, он никогда не лишает человека надежды!
– Это был не твой бог, а мой.
– Господь у нас один, просто имена у него разные. Лапушка ты мой родненький. – Бабушка еще крепче прижала к груди внука. – Теперь понятно, почему ты так плакал! Но поверь бабушке: кто бы там тебе ни приснился, это был не Бог. И он набрехал тебе – ты обязательно поправишься! Ты ведь уже бегать научился, а подольше у меня погостишь, с братовьями потренируешься – и окончательно на поправку пойдешь!
– Я знаю, – твердо произнес Петя.
– Ну вот и славно. А теперь пора завтракать, там тетя Маня блинков напекла, сметанка свежая – вку-у-усно!
Все действительно было очень вкусным, но Петя есть не мог. Мальчику сейчас больше всего хотелось не есть, а прямо сейчас, сию минуту, отправиться к неведомым каменюкам вместе с Любкой.
Именно с Любкой.
Петя не очень понимал, что такое жертва и куда ее надо нести. Но на уровне ощущений он знал – лысый дядька требует плохое. Очень плохое. Тому, кого Петя заманит в каменюку, может быть, будет даже больно.
А Петя не хотел, чтобы Надюшке было больно. И Сашке… И Сеньке… И Ваньке…
А Любке – пусть! Она гадкая, противная, злая, она сама все время ему смерти желает! А он, Петя, ей такого не желает, Сашок прав – так думать нехорошо.
Но вот против того, чтобы Любке было больно, Петя ничего не имел. А пусть пострадает ради братика, может, добрее станет! Ну а если не станет – что ж, пусть остается такой же гадкой, зато он, Петя, выздоровеет. И тогда Любка побоится его обижать, может и в нос получить!
– Петенька, внучек, ну что ж ты так плохо кушаешь? – Мягкая теплая ладонь бабули ласково провела по отросшим за лето вихрам мальчика. – С одним блином уже минут пять возишься, остыло ведь все!
– Да что-то не хочется, бабуль. Тошнит.
– Ах ты мой бедненький! Это ж надо так расстроиться! Ты сегодня с ребятами на море не ходи, дома побудь. Дядя Яша тебе в тенечке под яблонькой одеяло постелит, ты полежи на нем, отдохни.
– Хорошо, бабуля.
– Ну вот и договорились.
– Петян, а можно мы твой возок возьмем, малышню катать? – просительно посмотрел на брата Ваня.
– Ха, малышню, – не выдержала молчавшая почти весь завтрак Люба. – Сам небось решил вместо Петьки кататься!
– Не твое дело! Тебя так точно катать не будем!
– И не очень-то и хотелось!
– Дура!
– Сам дурак!
Точно, Любку надо заманить.
Вот только как?
Задумавшись над решением этой задачи, Петя совершенно упустил из виду главное. И главное, встряхнув слегка примятые перья, упорхнуло следом за убежавшими к морю братишками.
Собственно, не за всеми, а только за Сашкой. Единственным, кто знал дорогу к каменюкам…
Нет, эту дорогу знали и взрослые, но они ведь ни за что не скажут, да еще и расспрашивать начнут, запрещать – зачем это тебе, не смей туда ходить!
А потом мальчик вспомнил, что каменюки эти далеко, и идти к ним надо через колючие заросли. Именно идти, а не ехать на удобной повозке, которую по очереди тащат братья…
Он никогда, никогда, НИКОГДА не станет здоровым!!
В горле снова заклокотали рыдания, а под опухшими веками непонятно откуда – он же вроде все выплакал! – появились слезы.
Хорошо, что к моменту осознания собственной никчемности он уже был удобно устроен под яблоней, а бабуля и дядя Яша занялись своими делами. А то опять пристали бы с расспросами, а расспросы эти – как корку с поджившей ранки на коленке сдирать, от этого только больнее делается…
Петя уткнулся в сгиб руки и горько расплакался, подсознательно радуясь своему одиночеству.
Рано обрадовался. В спину стукнулось что-то маленькое и твердое, раз, другой, третий… А потом скрипучий голос занудил:
– Плакса-вакса-гуталин, на носу горячий блин! Петька – плакса, ревет и ревет, соплями своими уже все одеяло испачкал! Корявка уродливая!
– Заткнись! – прошипел мальчик, подняв залитое слезами лицо. – Чего приперлась? Вали отсюда!
– А не пойду, – подбоченилась Любка, подбрасывая в руке зеленое яблоко – ими, похоже, она и швыряла в брата. – И ничего ты мне не сделаешь! Защитничков твоих нет, бабка с дядькой тоже ушли, так что я могу делать все, что захочу!
– Не можешь!
– Это еще почему? Вот захочу кидаться в тебя огрызками – буду кидаться, захочу дразниться – буду дразниться, захочу…
– Это понятно, это любая дура сможет, – пренебрежительно хмыкнул Петя, вытирая тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки. – Но есть то, чего ты не сможешь сделать никогда. Потому что ты трусиха. А вот Сашка, к примеру, сделал, не побоялся.
– Это что ж такое он сделал, чего я не могу? – Любка старалась говорить небрежно-равнодушным тоном, но завистливый интерес задергался в маленьких темных глазках.
– Не скажу.
– Это еще почему?
– Потому что ты ябеда и предательница.
– Да тебе просто сказать нечего, потому что ты брешешь!
– Ничего я не брешу! Сашка к каменюкам сходил, вот! И лазил там внутри! И ничего с ним не случилось!
– К каменюкам?! – От удивления глаза девочки стали почти нормального размера. – Туда же нельзя ходить!
– Таким, как ты, нельзя! А мы пойдем! Сашка сказал, что внутри каменюк комнатки маленькие, а в них – сундуки, тоже каменные! Он хотел заглянуть внутрь, да не смог – сил одному не хватило. Но возле сундука денежка лежала, золотая! Сашка ее потом в городе на пять кило шоколадных конфет выменял! Так что в следующий раз мы туда все вместе пойдем, чтобы крышку сундука сдвинуть можно было! И все золото будет наше! А тебя с собой не возьмем, потому что ты ябеда! А если сейчас побежишь фискалить, тебе все равно не поверят, вот!
– Золотые монетки? – В глазах сестры вспыхнул и разгорался все сильнее и сильнее жадный огонь. – И этот дурак обменял золото на конфеты?!
– Ну да, а на что же еще? – Петя сам не понимал, как, откуда берутся эти слова, эта убедительность – словно какой-то другой мальчик сейчас говорил за него, а он, Петя, сидел в сторонке и, раскрыв рот от удивления, наблюдал за происходящим. – Сашка сказал, что там еще бусы какие-то сверкающие на земле валялись, но он их брать не стал – зачем ему бусы? А мамке не подаришь – сразу спросит, где взял?
– И когда же это вы договорились туда идти?
– Завтра или послезавтра.
– Петечка, – крысиное личико сестры расплылось в умильной улыбке, а из голоса буквально закапал сироп, – а Сашка рассказал вам, как туда добраться?
– Ну да.
Петя икнул от неожиданности: чего ты врешь, ты не знаешь туда дороги! Но Люба на икоту не обратила внимания, она присела на одеяло рядом с братом и ласково погладила его по скрюченной руке:
– Петечка, а давай мы с тобой вместе туда сходим, без них? Если у нас получится открыть сундук, то все золото мы разделим на двоих. А так вам придется делить на пятерых.
– А если не сможем открыть?
– Тогда я себе бусы возьму, которые Сашка отказался брать.
– Не, Любка, не хочу. Ты все время меня обижала, я не буду с тобой дружить. Лучше мы с ребятами и с Надюшкой пойдем.
– Идите-идите, – мстительно ухмыльнулась Люба. – И золото несите. А как вернетесь – я все старшим расскажу. И они у вас золото отберут, а вам ж…ы надерут!
– А Сашка с остальными тебе косы повыдергивают!
