Теперь вздохнул я.
— Так вот, — продолжила мама. — Даже если, заметь, я говорю даже если это так, завтра утром многое может измениться. Уж поверь мне, я повидала много наркоманов и алкоголиков. Некоторых даже из петли вытаскивала.
— И как, многих вытащила? — попробовал пошутить я.
— Себя, например, — ответила мама, и я так и не понял, шутит она или нет. Но на всякий случай спорить не стал. Сегодня вечером я у мамы.
— Да, кстати, — сказала она на прощанье. — Сегодня я готовлю пасту болоньезе.
— Так с этого и надо было начинать! — обрадовался я. — Собираюсь и еду!
Среда.
9:00
Вчерашний вечер был хорош. Мама, как и обещала, приготовила пасту болоньезе, а ещё ни словом не обмолвилась о Розмари. И, что самое странное, пообещала утром испечь вафельки. Я хорошо знаю маму, и потому сразу спросил:
— Мама, всё настолько серьёзно?
— Карлитто, — ответила она, — всё настолько серьёзно.
— Но мама, я вроде выкарабкался.
И тогда мама вздохнула и посмотрела на меня тем мудрым взглядом, который можно ожидать от чёрного подслеповатого блюзмена в опустевшем вечернем баре.
— Карл, — сказала она. — Послушай. У меня была разнообразная молодость, я знавала множество людей, у которых были проблемы с алкоголем. Понимаешь, это как болото: окружает тебя, затягивает, сначала ноги, а потом дальше и дальше, пока ты не уйдёшь туда с головой. И ты конечно же будешь карабкаться, хвататься за соломинку, и тебе даже будет казаться, что ты вылазишь, но понимаешь… Понимаешь, из болота так не выбраться, Карл. Чтобы выбраться из него, тебе нужна рука помощи. Но даже и после этого… Карл, я видела людей, которые слезают с иглы. Их пустые, как ночная дорога, глаза, их руки, которые трясутся, будто льдинка на дне стакана… Карл, со дна этой бездны возвращаются другими, Карл. Помни об этом и не погружайся туда. Но самое страшное, это то, что большинство срываются обратно, и тогда дорога наверх им уже заказана. И вот от этого я и хочу тебя уберечь, Карл.
Нет, сказала она это, конечно, несколько иными словами. А ещё она сказала что-то в духе "Карлитто, заткни хлебало и жри грёбанную пасту!"
И вот я проснулся сегодня рано утром и направился в сторону работы, но тут вспомнил про один премилый бар, что открылся буквально за углом. Один из тех хмурых баров, где человек за стойкой не задаёт вопросов, где в стакане со льдом и виски тонет любая печаль, а утренний посетитель сидит за стойкой и одними губами произносит некое женское имя. И я уже думал присоединиться к такому посетителю, составить ему компанию для движения вниз по наклонной…
В дверях бара стоял человек. Он был неуместен в этом переулке как Чарльз Мэнсон в церковном хоре.
— Чарльз, тебе сюда нельзя, — сказал этот человек.
— Это почему это? — нахмурился я.
— Потому что ты сопьёшься, — ответил этот человек.
— Ты что, нянька мне что ли? — спросил я и прикусил язык.
— Твоя мама предупредила, что ты будешь так говорить, — нахмурился Сайрус. Да, это был именно он.
Я закатил глаза.
— Она что, позвонила тебе?
— Да. Она о тебе заботится. Так что давай, вперёд, работать!
И вот я здесь. Но не работается совсем. Однако мама права, Сайрус прав, даже этот МакКавити прав: мне это просто необходимо. Сейчас соберусь и начну…
09:45
Выпил четыре кружки кофе. Прочитал утреннюю газету. Дважды. Не работается.
10:15
Да что же это такое-то!
11:00
Кофе. Клянусь, однажды эта дрянь сведёт меня в могилу. Эта дрянь и кофемашина. О, это просто железная дева нашего времени. Казалось бы: нажимаю на кнопку, ставлю вниз чашку — и всё. Но нет! Вначале оказалось, что лоток для воды пуст. Что ж, я сходил на соседний этаж, набрал воды, установил лоток, снова нажал кнопку. Машина зашумела, загудела, а затем всхлипнула и затихла. Что случилось? А теперь кончился сам кофе! Ладно, у меня вроде ещё был. Дошёл до тумбочки, досыпал зёрен, нажал кнопку… Снова всхлип и тишина. Теперь нужно очистить мусор. Зла не хватает! Но я сделал и это, снова нажал на кнопку — и кофе! Но на вкус — дерьмо.
К чёрту эту автоматическую кофеварку. Лучше бы я и дальше пользовался той, ручной. Правда, она напоминает мне о Розмари. И о том, что надо работать.
12:00
Это было сложно. Нужно было рассмотреть убийство любимой женщины как обычное убийство. Включить весь свой цинизм. Что имеем?
Розмари МакКавити, двадцать семь лет, выпускница MIT, работала в МК Корп, но кем — до конца не ясно. Судя по всему, близко к верхушке. И — самый главный вопрос — связано ли это с белой фарфоровой кошкой? Ладно, зайдём с другой стороны.
Розмари МакКавити, второй ребёнок в семье наследника семейного бизнеса Майкла МакКавити, старший брат Джон, тоже MIT, но надежд на него мало. Младшая сестра Аева… хм, до сих пор учится? И в том же MIT? Мне как-то казалось, что он отсюда далековато, как она исхитряется? Снова не то.
Мотив. Поклонники? Только Карл Комаричек, детектив под псевдонимом Чарльз Бэнг. Об остальных нет данных. Это всё, что можно сказать по открытым для всех источникам. Очевидно, теперь нужны другие, более сложные. И первый из них — дядя Том.
15:00
Дядя Том — старый друг нашей семьи и просто очень интересный человек. Вот моя мама застряла где-то в районе “Лета любви” под Вудстоком, Сайрус — в недалёком будущем в каком-то городе при корпорации, а дядя Том хотел бы застрять в районе Александрийской библиотеки, но увы. Он даже похож чем-то на фараона: высок, сух, костляв, улыбается во все тридцать два зуба и лыс как колено. Образ дополняют гигантские очки в роговой оправе и любовь к уэллеризмам. В результате дядя Том прочно обосновался в архиве и начале двадцатого века.
— А, Карлитто! — воскликнул он едва я переступил порог его заведения.
— Сейчас я работаю под псевдонимом Чарльз Бэнг, — заметил я.
Дядя Том рассмеялся.
— Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, как сказал однажды Жан-Батист Гренуй. Так что привело тебя в эту обитель знаний?
— МакКавити, — ответил я.
— МакКавити? — переспросил дядя Том.
— Те самые МакКавити, — уточнил я.
— Ага, — согласился дядя Том. — И кто именно тебя интересует? Держу пари, Стивен?
Я развёл руками.
— Мимо. В первую очередь меня интересует Розмари.
— Розмари МакКавити… Что ж, я посмотрю. А ты пока располагайся, присаживайся, выпей вина… — тут дядя Том усмехнулся. — Как не раз говаривал Цезарь Борджиа.
И с хохотом удалился.
Я осмотрелся. Ни дивана, ни стула, ни даже табуретки, чтобы сесть, здесь не было. Не говоря уже про вино.
А минут через тридцать, когда спина моя начала ныть как нищий на паперти, дядя Том явился с большой стопкой бумаги в руках и улыбкой во все сорок четыре зуба на лице.
— Вот, Карлитто, — сказал он. — Здесь бумаги не только о самой бедняжке Розмари, но и о некоторых других членах семьи.
Я смерил стопку глазами.
— Здесь много, — заметил я.
— О, да! Вчера мне потребовалось два с половиной часа, чтобы собрать это. Сегодня нужно было только скопировать.
— Скопировать? — уточнил я.
— Копия, как и хорошая подделка, лишь выгодно подчёркивает оригинал, как говаривал ван Мегерен.
Заметка. Узнать, кто такой этот ван Мегерен.
— А зачем Вы собирали их вчера?
Дядя Том постучал костлявым пальцем по костлявому подбородку.
— Вчера сюда заходила девушка, тоже, кстати, МакКавити. Но вот имя… Редкое оно было.
Я вздрогнул.
— А как её звали?
— Знаешь, не помню, — признался дядя Том. — Помню, что имя у неё было какое-то редкое…
— Аева? — попробовал я.
— Карлитто, честно скажу — не помню. У меня плохая память на имена, которые не записаны на бумаге.
— А лицо? — спросил я. — Причёска? Цвет волос?
Дядя Том пожал плечами.
— Знаешь, лиц я тоже не запоминаю. Но вроде ничего необычного…
Обладательница редкого имени заходила к дяде Тому и собирала данные по семье МакКавити… Надо будет набрать одну такую обладательницу…
