— Нежность не делает тебя слабым, Антон. Как и таким замечательным мужиком ты от этого резко не перестанешь быть, — зашептал Лев, и голос его звучал тепло, уверенно. — Делает только богатым человеком. Поэтому люди любят ее демонстрировать, понимаешь? Они хвастаются. И любят смотреть — восхищаются нажитым добром, завидуют, радуются за тебя. Я очень ценю собственные ресурсы и люблю, когда меня воспринимают сильным человеком. А поэтому могу себе позволить сделать так. — Богданов завершил мысль поцелуем в висок, который был одновременно точкой и самым весомым аргументом. Отстранился он не сразу, но, когда сделал это, уже громче добавил: — Там еще есть всякий твой протеин, или чем ты там питаешься, чтобы быть сильным. Ибо с такими скоростями много энергии не наберешь…
Антон почувствовал, как горят щеки, и сжал руку Льва еще крепче. Взглядом он с ним так и не встретился, но разулыбался в тарелку. На сердце стало полегче, и только в теле еще хранилась та скованность. Горячев внимательнее всмотрелся в Елену с Настей, в Алену с Лехой. Да, они не прятались. Касались друг друга. Не боялись наслаждаться близостью, что бы она ни значила. Только у Горячева в мозгу был закон: «Ты не должен показывать чувствительности…»
«Да иди на хер», — подумал он, затыкая кого-то невидимого, говорящего с ним в форме мерзкого внутреннего голоса.
— Да, у нас тоже девочки на Антона жаловались, — добавила тем временем Елена, подперев голову рукой. — Что они его пытались постоянно покормить, а он не ел. Но при этом как белочка на кофеине. Не в обиду…
— Это у нас с ним общее! — вставился Влад.
— Ну потому ты и такой хилый, — заржал Роман.
— На себя посмотри, але!
Антон хмыкнул, наблюдая за этим и отправляя в рот ложку уже подостывшей каши. Он про себя подумал, что, говоря о протеинах, Роман-то на белковой диете прилично сидел, а все равно остался юношей бледным со взором горящим. Но озвучивать эту мысль Горячев не стал — может, и смешно было, про ориентацию-то пошутить, но сисадмин вряд ли бы обрадовался такому после всего, через что прошел за последние месяцы. Следом пришло другое наблюдение: раньше Антон мерзких шуточек не стеснялся. Вернее, не думал о том, как и почему они могут задеть. Отчего-то запоздало стыдно стало за то, как он Романа унижал, как думал о нем — не просто за то, что тот гей, а что вообще как опущенный… И еще более стыдно — оттого, что у осуждения этого корни были общими с собственным страхом сойти за соску. Но на сей раз Горячев не закрылся, не спрятался. Он уже понял, что злится тут только на себя. И если выправлять свое нутро, то до последнего. Не защищаться, не прятаться, а нападать на тень уродского прошлого.
Тогда Антон повернулся к Богданову. Посмотрел на него внимательно, приценился, — а затем собрал с собственной тарелки эдакий «бутерброд» из ломтиков яблока с йогуртом и орехами. Вот только отправил его не себе в рот, а поднес к губам Льва — причем с крайне важным и серьезным видом.
— То есть ты сам не ешь, решил мне отдать? Заметаешь следы преступления? — усмехнулся Богданов, но угощение принял, ловко поймав его губами. — Вкусно, — удовлетворенно сощурился он и добавил совсем тихо: — Но ты вкуснее.
Антон хохотнул под нос и дернул бровями. Сам голос понизил:
— Я ничего не заметаю. Просто ты же хочешь, чтобы я употреблял белок? Ну вот я и готовлю… На вечер…
— Это правильно, ибо на вечер у меня для тебя сюрприз помимо белка, — протянул загадочно Лев, прижавшись еще раз губами к виску Горячева. — Ты молодец.
— Гляньте-ка, наш Маугли очеловечился, — беззлобно зашипел Роман, уперевшись в них взглядом. — Вы двое так хорошо смотритесь, что смотреть противно. Сгиньте куда-нибудь, а!
— Ну а что бы им хорошо не смотреться? — удивилась Алена.
— Действительно, — поддержала Елена. — Рома, заложи кашу в рот и жуй. А то гулять не пойдешь.
— Да, мам…
— Я люблю тебя, — тихо-тихо шептал Лев на ухо Антону, пока хохот не умолкал за столом и прятал их от лишних ушей и умозаключений. Горячеву казалось, что эти слова, впервые произнесенные Львом прямо, как есть, иглой пробили последний внутренний барьер. Хлынуло наружу сквозь образовавшуюся брешь терпкое, жаркое, пьянящее чувство.
— Ну все, дорвался наш малец, — услышал Антон из-за спины теплую улыбку Коткова. А сам лишь крепче уткнулся носом в шею Льва.
Когда ребята выбрались из домика, было уже около часа дня. Охрану Лев определил на обед и пояснил, где брать еду. Изможденные монотонной работой и солнцем, отказываться от возможности те не стали. Для прогулки выдалась исключительно удачная погода — безоблачно, тепло. Едва-едва шалил в ветвях ветерок. Лес встретил гостей тенистой прохладой и тихим шепотом нервно дрожащих сосен. Под ногами вились тропинки и убегали за крупные стволы деревьев, празднично разодетые мхом и мелкими грибами. Заливались неизвестной мелодией птицы, и дышать хотелось полной грудью, ибо сладкий воздух был столь вкусным, что хоть ложкой ешь. Спокойно было на душе. Настолько, насколько тихой казалась природа, прибитая полуденным солнцем и вздыхающая вместе со скрипом деревьев.
Ребята медленно брели по широкой дороге через лес. Главная артерия пешеходного маршрута не петляла, а шла ровно, иногда перекрывая большим телом своих меньших подруг. Под подошвами ботинок умиротворяюще хрустели камешки.
— И куда мы идем? — подал голос Роман, когда за спиной скрылась линия кромки леса и не видно было в проплешинах крон голубого неба.
— Это называется «гуляем», Рома, — поправил его Влад. — Мы просто бесцельно ходим и разминаем ноги, любуемся красотами природы, набираемся сил. Люди — животные. И сидеть день и ночь в помещении в позе креветки для нас неестественно.
— Не люблю лес, — заныл сисадмин, игнорируя подколы. — Меня кусают комары! Мы все посмотрели уже на первой минуте пути, теперь это закольцованная статичная локация. Пошлите обратно?
— Если тебя кто-то туда и пошлет, — подтолкнул его в спину Антон, который шел в хвосте вместе со Львом, следя, чтобы дезертиры не дезертировали, — то только за водичкой и обратно.
В разговор вклинилась Настя:
— А ты, Ромео, воспринимай лесной массив, как массив данных. Там тоже одни и те же индексы, операторы, но тебе же интересно разглядывать эту херню с целью найти единственный нужный тебе косяк по дцать раз подряд? Ай, блядь! — она резко остановилась так, что Рома, не успев ответить, тут же сам врезался в спину хакерши. Настя, макушкой задевающая нижние ветки, а концами прибранных в хвост дредов — кустики по пояс, уже в третий раз цеплялась за тянущую свои лапы через тропу растительность. Рома удивленно отступил, внимательно разглядывая катастрофу.
— А я вам говорю! Лес — это убийца, пойдем домой, я устал уже. Тем более, здесь у меня цели-то никакой нет.
— Рома, молчи и гуляй, тебе полезно, — скомандовала Елена и, едва справляясь со смехом, аккуратно освободила Настю от веток. — Подожди, я тебе их закручу, чтобы не цеплялись.
— А чем закрепишь? — удивился Лев, который не увидел на сестре никакого лишнего обмундирования, чтобы выполнить столь сложную операцию. Елена была налегке. Но, ничего не отвечая, она начала выуживать из собственного аккуратного пучка невидимки. Когда их насчитывалось штук двадцать, Богданова закончила. И к удивлению всех остальных, ее прическа нисколько не ослабла.
— Зачем тебе столько? — шокировался Влад. — Ты что, решила взломать все замки мира?
— Или чтобы вставлять их в разговоре с Ромой на каждую его фразу… — хихикнул Антон.
— Нет, но на всякий случай всегда с собой ношу. Видите, случай представился, — усмехнулась Елена и встала на носочки, распустив Настин хвост и укладывая теперь дреды в низкий пучок. — Да и замки взломать полезно. И в глаз кому ткнуть, и одежду порванную закрепить. Я могу придумать сто и одно применение шпильке, даже вытащить пулю! Ну, — Елена сделала шаг назад, когда закончила, — лучше?
Настя потрогала получившийся объемный клубок из дредов (Горячеву эта конструкция показалась еще более тяжелой, чем в свободном виде), покрутила головой из стороны в сторону и, убедившись, что прическа сидит неподвижно, довольно разулыбалась.
