- Ты не знаешь его, - рыдала Елена, когда он привез ее к себе на дачу в Ильинское. - Почему он сорвался вдруг в этот свой охотничий домик? Что он там делал? Ведь с ним укатила вся его банда, эти кожаные битюги, от которых у меня сердце останавливается, когда я их вижу.
Ефрем Борисович тоже заметил, что несколько дней после того, как Аджиев чудесным образом вывернулся из рук Лесного, он в фирме не появлялся, но расценил это как последствия пережитого шока. И его, конечно, не мог не тревожить тот факт, что пропали не только те, через кого он действовал в окружении патрона, но и сам Лесной вместе с Вульфом, которого Раздольский лично неплохо знал. Объяснений этим исчезновениям у Ефрема Борисовича не было.. Чуть позже через свои каналы в МВО он выяснил, что Костя Лесной попал в засаду и убит вместе с несколькими товарищами. Однако в министерстве сами терялись в догадках, кто же "наехал" на "бригаду" Лесного и буквально разгромил ее.
У Раздольского не хватило сил признаться Елене, что Костя убит. Но, с другой стороны, он облегченно вздохнул, узнав об этом. Ведь мертвые молчат.
Рассматривая китайские рисунки, Ефрем Борисович опять думал о том, как же избежал западни Аджиев.
А Артур Нерсесович внимательно наблюдал за ним. Он уже весь был нацелен на выполнение миссии; он стал невесом, у него не было тела, души, не было жалости и эмоций - он снаряд, наполненная ядом пуля, сверкающее лезвие ножа.
Измена, клятвы в верности, предательство. Наказание изменников. Кровь. Пусть прольется кровь. Он решился. Он готов.
- Ну как, дружище? Впечатляет? - спрашивает Артур Нерсесович. Коллекция для Эрмитажа.
- Это уникальный альбом, - соглашается Раздольский. С каким удовольствием он сейчас бросил бы этому старому козлу прямо в лицо: "Да тебе только и остается, что любоваться худосочными китайскими красотками..."
- Между прочим, здесь есть и одна гомосексуальная сценка... продолжает Аджиев, улыбаясь.
Ефрем Борисович знает, что тот давно подозревает его в подобных наклонностях, и теперь ему это выгодно.
Он кивает как автомат и пускается в длинные рассуждения о том, как разрабатывалась тема гомосексуальности в искусстве разных народов. Он говорит интересно, живо, цитируя Фрейда и ссылаясь на еще множество известнейших имен.
Артур Нерсесович обалдело слушает, и даже видение обнаженной Елены, оседлавшей красивое мускулистое тело Раздольского, сидящего сейчас рядом с ним на диване, на мгновение вытесняется из его сознания картинами содомских оргий.
За обедом Артур Нерсесович вальяжен и весел. Он сыплет шутками, ласкается к жене, наслаждаясь ее смятением, и следит исподтишка за реакцией гостя.
Сети расставлены. Идет гон. И эти двое уже обречены. Он уверен в этом, но торопить события не собирается. Удовольствие охоты следует растянуть.
Потом они сидят за кофе и десертом в саду. И для них уже готовится бассейн. Артур Нерсесович время от времени ходит проверять, как наполняется его жемчужно-розовая чаша.
Жаркий летний день, благоухание роз. И в душе Аджиева спокойно и празднично. С затаенным ликованием смотрит он издали на изящную фигуру жены в воздушных шелках, на то, как она смеется, запрокидывая голову, слушая невинно склонившегося к ней Раздольского. Все решено, и приговор подписан. Их план сорвался, а он своего шанса не упустит.
- Ребята вернулись, - тихо говорит подошедший к нему охранник. Хотят поговорить.
- Пусть идут в кабинет, - бросает Артур Нерсесович и кричит жене: - Поплавайте пока без меня. Я отлучусь по делу на полчасика.
И направляется к дому. Уже с веранды он видит, что жена с Раздольским идут к купальне, где ждет их горничная с купальными принадлежностями.
"А может быть, пощадить ее, простить? - неожиданно думает он, стоя уже на пороге кабинета. - Убрать этого кобеля... Пусть теряется в догадках, куда запропал любовничек. А потом дать понять, что знал все. Нет, - понимает он, - жизни не будет все равно. Но зачем тогда все? Все это? - Он обводит глазами роскошный зал, устланный бесценными коврами, с белым роялем у окна... Привести сюда блядей, пуститься в разгул?" Дочь далека и чужда ему. Что же остается? И Аджиев понимает: он не знает ответа на этот вопрос.
Без двадцати шесть. Аджиев только что отпустил Михася и Алексея. Его тревожит и злит, что Федор исчез куда-то, и он не может сообразить, чем же этот непредсказуемый уголовник способен помочь ему.
Он видит в окно, как горничная подает Елене полотенце вытереть волосы. Раздольский берет его и нежно обкручивает полотенцем ей голову. Получается нечто вроде тюрбана. Они все трое смеются.
"Если не вернется к десяти, шею сверну", - думает о Федоре Артур Нерсесович, и отчаяние заливает его горячей волной. Нет вокруг преданных друзей, нет близких. Изгой, вокруг которого кормится шайка бандюг, прихлебал, шестерок... Он так сильно сжимает в руках дорогую трубку, что мундштук дает трещину. Бросив трубку на письменный стол, Аджиев решительным шагом выходит из кабинета. Лицо его страшно, и он знает об этом. Надо прийти в себя, чтобы появиться в саду гостеприимным хозяином и заботливым супругом.
Ровно в десять Федор возникает в охранном пункте у ворот дачи Аджиева. Видно, что он торопился, но в глазах застыло ленивое холодное торжество.
- Ты даешь... - Михась уже в машине. - Хозяин недоволен.
- Я не опоздал, - отрезает Артюхов и ныряет в салон прежде замешкавшегося в гараже Алексея.
Их выпускают за ворота, и машина, набирая скорость, мчится по поселку в сторону выезда на шоссе.
- Тебе бы пораньше приехать, чтоб успеть доложиться... Он хотел знать, куда тебя черт носил, - говорит Алексей, искоса посмотрев на Артюхова. Нас начистил, что отпустили.
- Ничего, потом наградит...
Федор в боевом настроении. Пока эти лапшегоны распивали здесь кофеи, он за двадцать минут стал миллионером. Теперь у него есть тыл, и в любой подходящий момент он может слинять от Аджиева. Теперь он не зависит от него. Но паханок мстителен и страшен, ссориться с ним западло. Надо уходить миром. Вот только он сам должен сперва прослушать кассеты, а дальше действовать по обстоятельствам.
В машине тишина. И Федору нравится, что все молчат. "Ништяк, все ништяк", - думает он и вспоминает жаркое тело Светланы.
В Ильинское они приехали в сумерках. Огромная луна как будто застряла в соснах, свет ее сделал все вокруг таинственным и призрачным. Как и решили, Алексея с машиной оставили в отдалении. Пошли вдвоем с Михасем, прихватив с собой обычную хозяйственную авоську.
Поселок спал. Улицы были совершенно безлюдны. Но на некоторых дачах еще горел свет, играла музыка, где-то слышался плач младенца. Лишь раз им попалась навстречу влюбленная парочка, да раза два проехали мимо машины.
Вот они и у цели. Участок Раздольского погружен во тьму. Но на соседних, около домов, слышались голоса и тоже горел свет. У соседей слева к тому же, почуяв чужих, гулко залаяла собака.
- Обойдем сзади, - предложил Федор. - У него же с той стороны не улица, а тоже участок.
Они юркнули в проулок, который оказался длинной еловой аллеей, совершенно неосвещенной. По обеим сторонам высились глухие заборы.
- Там, впереди, лесок, - тихо сказал Михась. Дача, расположенная позади участка Раздольского, оказалась необитаемой. Они спокойно вошли в калитку и двинулись через заброшенный сад в ту сторону, где должен был быть забор Раздольского.
- Ну и участки здесь, - восхитился Федор. - Настоящий лес.
- Здесь еще в сороковые и пятидесятые годы строились. Тогда такие давали всяким "шишкам"... - бросил Михась. - Не то что потом для быдла несчастные три или пять соток под огород и домик-скворешник.
Федор промолчал. Быдло во все времена оставалось быдлом. Но нынешние "шишки" не чета сталинским...
Скоро они уперлись в бетонную стену.
- Вот он себе какой тыл соорудил, - присвистнул Михась. - А впереди, значит, не успел еще.
- Давай веревку, - деловито сказал Федор. Они перекинули веревку через сук ближайшей к забору ели, сделали петлю и забросили другой конец на участок Раздольского. Минут через пять оба они стояли уже на той стороне.
Луна сияла по-прежнему холодно и равнодушно. Серебристые ее блики дробились в темной воде крошечного пруда, вырытого перед самым домом. Одуряюще пахли какие-то ночные цветы.
- С чердака или откроем дверь? - Федор окинул взглядом изящные очертания старой дачи. Окна были плотно закрыты тяжелыми ставнями.
Михась подумал и решил:
- Нет, лучше через чердак. Кто его знает, какие он приметы на входе оставил. Сразу поймет, что кто-то приходил. Да ты поглядывай, куда наступаешь. Следов бы не оставить.
По высокой траве они подошли к террасе. С пожарной бочки забрались на ее крышу, а потом, подтянувшись на веревке, перекинутой через перила балкончика, оказались прямо перед чердачным окном.
Михась достал из авоськи чемоданчик с инструментами, и Федор, немного повозившись, аккуратно вынул стекло.
