– Спорили? Вовсе нет, – шамес махнул рукой. – Что-то ему обещал передать рабби Элиэзер, благословенна будь его память. Не знаю, что. Какую-то вещь. Так он всю неделю сюда ходит, спрашивает, не нашел ли я чего-нибудь, предназначенного для него. Какой-то пакет, и чтобы на нем было написано его имя – Игаль Хаскин.
– А в пакете что должно было быть? – спросил Натаниэль на всякий случай.
– Говорит: «Сам не знаю». Говорит, рабби Элиэзер вроде бы собирался ему что-то передать. И как раз накануне.
– Интересно… – пробормотал Розовски, закуривая новую сигарету. – А с ним кто был сегодня? Ждал у машины, на улице? Брат? Мне показалось, что они похожи.
– Нет, не брат. Дядя. Младший брат матери. Похожи, потому что Игаль – копия мать. Не отец, слава Богу.
– А почему – слава Богу? – спросил Натаниэль. Машинально спросил, не потому, что его так уж интересовали родственники Игаль и его дядя. Просто он не любил недоговоренности. А такая недоговоренность в голосе Дарницки прозвучала.
– Отец был нестоящим человеком, – коротко ответил шамес. – Не спрашивайте меня подробностей, его уже нет на свете. Умер полгода назад. Жил не по-людски, и умер по-собачьи.
– Это как – по-собачьи?
– А так. Под машину попал. По пьяному делу. Да он трезвым и не ходил никогда, – шамес покачал головой. – Человек может выпить, кто против? Иногда даже должен выпить. Но пить и напиваться – две большие разницы. Знали бы вы, как как часто Юдит с Игалем приходилось вытаскивать его из забегаловок! Не в обиду покойному будь сказано, тогда и парню перепадало и жене! Он таким буйным становился!
– Они тоже посещают вашу синагогу? – спросил Розовски. – Юдит и Игаль?
– Иногда, – коротко ответил Дарницки. – После одной истории… – он замолчал. Розовски внимательно посмотрел на потемневшее лицо шамеса.
– После какой истории? – спросил сыщик.
Шамес отвернулся.
– Знаете, что я вам скажу? – произнес он после долгой паузы, отводя глаза в сторону. – Полиция никого не найдет. Поверьте мне.
Мнение Натаниэля о способностях полиции было немногим лучше, но он счел своим долгом заступиться за бывших коллег.
Дарницки слабо махнул рукой.
– Я же не спорю, – сказал он. – Насчет воров, грабителей. Я не спорю. Это они могут. Но тут – особый случай.
Розовски насторожился.
– Что же особого в этом случае? – поинтересовался он.
Дарницки наконец повернулся к собеседнику, и Розовски обнаружил, что взгляд у шамеса вполне безумен. На всякий случай детектив немного отодвинулся. Дарницки не заметил его движения. Он вообще ничего не замечал.
– Я знаю, кто убил рабби Элиэзера… – еле слышно прошептал он. – Поэтому и говорю…
– И кто же по-вашему его убил? – спросил Натаниэль. Шамес настороженно огляделся по сторонам, поманил детектива пальцем. Розовски наклонился к нему. Дарницки цепко ухватил Натаниэля за ворот куртки, притянул его ближе и шепнул на ухо:
– Диббук. Рабби Элиэзера убил диббук. * * *
Сарра Розовски позвонила через неделю вечером, в десять часов. За это время квартира, как обычно, превратилась в нечто среднее между проходным двором и городской улицей во время забастовки муниципальных работников (иными словами, мусорщиков). Услышав голос матери, Натаниэль тут же вспомнил, что все вечера отключал телефон, каждый раз рассчитывая вновь включать «через полчасика», и каждый раз забывал это сделать. Сам же позвонить в Москву он не мог никак, потому что на второй день отсутствия госпожи Розовски напрочь пропала телефонная книжка ее сына.
– Где ты пропадаешь? – встревожено спросила Сарра Розовски.
– Я тебе каждый вечер названиваю, никто не отвечает.
Исполненный раскаяния Натаниэль начал нести какую-то чепуху насчет плохой связи с Россией и некачественного аппарата. К счастью, его мать не имела обыкновения слушать оправдания сына. По ее собственным словам, это сохраняло ей в среднем час жизни в день, что позволяло надеяться на долгую продолжительность пребывания на этом свете – лет до ста двадцати, как принято желать у евреев. Поэтому, выдав парочку укоризненных фраз, она переключилась на нормальный разговор:
– Тебе привет! Привет от Верочки и дяди Кости! Они меня встретили с машиной, так хорошо было! Да, тут холодно, так они мне Верочкину шубу прямо в аэропорт привезли, представляешь? Догадались, правда, молодцы? Ты обедаешь дома?
– Где же еще? Ты не волнуйся, – ответил Натаниэль. – Все у меня в полном порядке. Главное, отдохни, развлекись как следует. Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил он. – Тебя в самолете не укачало?
– Ты не поверишь, – мать засмеялась, – я-таки уснула. И проснулась только в Москве, в Шереметьево! И слава Богу, а то моя соседка сказала – так болтало над морем, так болтало! А я уснула – и хоть бы что.
– И слава Богу, – сказал Натаниэль. – Как там Саша?
Сашу – сына Веры Николаевны и Константина Сергеевича, давних друзей семьи, – он видел в последний раз за год до репатриации. То есть, двадцать пять лет назад. Даже больше. Двадцать шесть.
– Саша – профессор, – торжественно сообщила мать. – Он ездил в Америку, читал какие-то лекции. Но теперь он стал такой бизнесмен! Он совладелец фирмы «Сахар», ты представляешь?
– Очень интересно, – вежливо заметил Натаниэль. – Они торгуют сахаром?
– Вот и нет! – мать засмеялась. – «Сахар» – это сокращение. От «Савельев» и Харазин». Лешу Харазина ты тоже должен помнить, это Сашенькин одноклассник. Вот они и сделали из своих фамилий название. Правда, красиво?
– Да, очень. Очень красиво, передавай им всем привет и пожелания, – сказал Розовски. – Всем-всем передай от меня приветы и пожелания.
– Передам, не волнуйся. Так они очень удивились, что ты стал частным детективом. Саша говорит, ни за что бы не поверил. Я думал он будет филологом, литератором…
Тут в разговор вплелись равномерные гудки, свистки, невнятица чужих голосов; он громко и торопливо попрощался с матерью.
Положив трубку, Натаниэль рассеянно посмотрел на подернутый мерцающей рябью экран телевизора, пробормотал:
– Есть в этом высшая правда – недоучившийся филолог и несостоявшийся литератор превратился в литературного героя…
Он вышел в кухню, поставил на плиту зеркально сверкающий чайник. Быстрее было бы включить электрический, но Натаниэль предпочитал плиту. Ему нравилось сидеть в полумраке кухни, смотреть на голубое пламя конфорки и слушать постепенно усиливающийся шум вскипающей воды.
Вытащив из полупустой пачки «Бонд-стрит» сигарету, он тщательно размял ее, но так и не закурил, отложил в сторону.
Чайник мелодично засвистел. Розовски приготовил несколько бутербродов с сыром, заварил крепкого чая.
Сказанное шамесом Дарницки больше походило то ли на бред, то ли на сказку. По его словам выходило, что в смерти раввина Каплана виновно какое-то потустороннее существо, называемое диббук, природу которого Розовски так и не понял. Само слово «диббук» вызывало у Натаниэля смутные ассоциации с виденным им когда-то фильмом, то ли польским, то ли чешским. Там шла речь о вселении в тело некоей юной красавицы души ее покойного жениха, которому, видите ли, не нравилось, что его живая невеста решила все-таки, выйти замуж. Естественно, за другого кандидата.
Дарницки утверждал, что этот самый диббук способен задушить человека. Натаниэль плохо представлял себе, как может диббук это сделать – разве что руками того, в чье тело бесцеремонно вселился.
Единственной причиной, по которой Натаниэль не отмел сразу абсурдные утверждения шамеса, было то, что он вспомнил вдруг, что примерно полтора месяца назад газеты писали о странном происшествии в синагоге. Правда, Розовски, мало интересовавшийся мистикой вообще и газетными спекуляциями на ней в частности, не запомнил ни названия синагоги, ни имени раввина, упоминавшегося тогда в связи с происшествием. Выходило так, что раввином этим был убитый рабби Элиэзер, а происшествие имело место быть именно в синагоге «Ор Хумаш». Натаниэль решил уточнить детали у господина Каплана-младшего, а заодно попробовать разыскать старые газеты и внимательно прочитать.
Гораздо больше его интересовала в данный момент судьба Даниэля Цедека и упорное нежелание последнего представить полиции и суду алиби. Разумеется, и история с обнаруженным в шкафу среди старых вещей свитка «Мегилат Эстер», украденного из синагоги, выглядела чересчур надуманной и даже немного детской: «Где взял?» – «Нашел». Впрочем, в такую версию – особенно с учетом появления накануне загадочного посетителя из института национального страхования, детектив верил больше, чем в потусторонние страшилки Иосифа Дарницки.
Ни чай, ни долгое бдение в полумраке не дали никаких результатов. Так что, едва забрезжил рассвет, мрачный и невыспавшийся Розовски отправился на работу, не имея ровным счетом никаких идей относительно дальнейшего хода расследования – кроме разве что планируемых в неопределенном, но ближайшем будущем встреч с клиентом и Арье Фельдманом, бывшим приятелем и сообщником Даниэля Цедека по кличке Пеле. Непосредственно же сегодня он решил, после короткого появления на работе, встретиться с Пеле и попытаться вытянуть из него хоть какую-то информацию.
