- Именно это сказал Райт, и я ему поверил. Кое-чему поверил. Но сейчас не это обстоятельство беспокоит меня.
- А что вас сейчас беспокоит?
- Вещи, которые не могу вспомнить, - произнес он глухим, жалким тоном и неожиданно выпалил: - Доктор, что случилось с моей матерью?
- С вашей матерью?
Его улыбка тоже была жалкой.
- Разве я сказал "мать"? Я имел в виду жену. Хотел вас спросить, что случилось с моей женой. До сегодняшнего дня я даже не знал, что женат.
- Сожалею, но она умерла. - Клифтер развел руками, сделав жест замешательства и сочувствия.
- Но как она умерла?
Клифтер еще не принял решения, как ответить, и поэтому отделался иезуитской полуправдой.
- Точно я этого не знаю. Расскажите мне о своей матери, мистер Тейлор. Вы помните ее?
- Да. - Затем после продолжительной паузы добавил: - Она была очень миловидной женщиной. В этом я уверен, но ее образ запомнился мне смутно. Я уже сказал, что мне было всего четыре года, когда она умерла. Она была добра ко мне. Мне с ней было весело. Она даже становилась в кровати на голову ради меня и все такое. Мы дрались подушками. Во время еды мы тоже играли. Я должен был сделать глоток, когда она коснется стола всеми десятью пальцами. У нее были красивые руки.
- Вы запомнили ее смерть?
Взгляд мечтательных голубых глаз стал жестким.
- Нет. Подождите... Кое-что я помню. - Глаза Брета потускнели, взгляд стал отсутствующим. Коричневое от загара лицо разгладилось и просветлело, как будто на него надели маску молодого человека, чтоб извлечь прошлое. - Я вошел в ее комнату, а она была мертва. Иногда ночами, когда я чего-то пугался, она разрешала залезать к ней в кровать и оставаться там, пока не засну. В ту ночь мне приснился страшный сон, и я пошел к ней в комнату, но она была неподвижной и холодной. Я видел ее мертвое лицо при свете лампочки, стоявшей у изголовья кровати. Руки были сложены на груди. Я дотронулся до ее лица, оно было такое же холодное, как мокрая одежда.
- Была ли на ней ночная сорочка? - Клифтер вспомнил, что Лоррейн была голая, когда ее обнаружил Тейлор.
- Нет. - Ответ был совершенно однозначным. - Она была одета в черное шелковое платье с кружевной оборкой на шее. Глаза закрыты, а голова лежала на белой сатиновой подушке. Я не знал, что она умерла, пока мне не сказал об этом отец. До этого я еще не видел мертвого человека.
- Спала ли обычно ваша мать на белой сатиновой подушке?
- Разве я могу запомнить такую вещь? Моя мать умерла, когда мне было четыре года.
Клифтер не стал указывать на то, что Тейлор сам припомнил эту деталь. Эта тема, казалось, расстраивала молодого человека, поэтому Клифтер на время оставил ее.
- Скажите, часто ли вы вспоминаете о смерти матери, мучительно ли это воспоминание для вас?
- Вы имеете в виду, вспоминал ли я в детстве?
- Да.
- Я вообще редко думал о матери. Одна из причин заключалась, вероятно, в том, что отец никогда не упоминал о ней. Думаю, что он, наверное, горевал о ней в одиночестве. Конечно, он не был счастливым человеком, так и не женился снова, но, насколько я помню, о ней он не говорил. Даже не отвечал на мои вопросы о ней, эта тема вообще была запретной. Понятно, у меня возникло впечатление, что с этим что-то неладно, но я так и не осмелился спросить его, в чем дело.
- Может быть, он не любил мать?
- Может быть, и не любил. Эта мысль не могла прийти мне в голову, когда я был ребенком, но позже я думал об этом. Я уже сказал вам, как он вообще относился к женщинам. Воспитывая меня, отец внушал мне относиться к ним как к лицемеркам, как к нежным щупальцам вселенской грязи. Это продолжалось, пока я оставался дома, а я жил вместе с ним до семнадцати лет, если не считать семестра в подготовительной школе. Мне не позволялось водиться с девчонками. Он не разрешал мне купить девочке стакан содовой воды или пойти на смешанную вечеринку. Я стал ухаживать за девочками только после его смерти, уже на старшем курсе в Чикаго, но у меня с ними ничего не получалось. Я был девственником до свадьбы. - Он поторопился поправить себя: - До ночи накануне свадьбы.
Была ли это Паула Вест? - подумал доктор. Конечно, она бы ему сказала. А может быть, и утаила бы. У каждой женщины, как и у каждого мужчины, есть свои секреты.
Брет понял, о чем подумал доктор, и ответил на незаданный вопрос.
- Я переспал со своей женой накануне свадьбы. Любопытное обстоятельство, - неуверенно добавил он. - Мне это приснилось сегодня утром. - Он рассказал Клифтеру, что запомнил, о приснившейся ему мягкой кукле. - Вероятно, это означает, что я женился на Лоррейн под впечатлением моральных взглядов своего отца?
- Или переспали с ней в знак протеста против него? Сон может иметь много значений. О вашем сне мы поговорим в другой раз.
Клифтер поднялся со стула и нетерпеливо заходил по маленькому кабинету. Хотя большая часть биографии была смазана или вообще отсутствовала, характер сознательной жизни Брета начал вырисовываться. Совершенно очевидно, что он зациклился на смерти матери, в чем частично был виноват отец, весьма неумело обращавшийся с сыном. Но он слишком легко получил подтверждение этому, почти безо всякого труда. Готовность рассказать о детстве и отчетливость детской Памяти вызывали подозрения, особенно в свете схожести смерти матери со смертью жены. Совершенно очевидно, что сцена смерти могла заместить утраченную в памяти сцену убийства жены - умелая работа воображения пациента, отождествившего образы матери и жены, ведь Брет их спутал даже в разговоре. Получался вариант эдипова комплекса, осложненный меланхолией, возникшей на почве того, что Брет назвал чувством утраты. Он лишился матери в уязвимом возрасте; его корабль затонул, унеся с собой обстановку товарищества. А затем лишился жены. Он стал одним из тех, кто постоянно переживал утраты и ждал, что они повторятся, особенно там, где затрагивались его привязанности. Он сделал все возможное, чтобы потерять Паулу Вест. И наконец утратил память и само чувство реальности.
Заведующий Райт считал, что Брету не надо открывать правду, о которой он забыл, пока тот не докопается до нее сам. Как многие американские врачи, даже те, которые следовали учению Фрейда, Райт по сути своей был моралистом. Он считал, что умственное расстройство является попыткой пациента уклониться от ответственности, и поэтому долг врача перед пациентом заключается в том, чтобы позволить ему, насколько это возможно, лечиться самому. Небо поможет тем, которые помогут себе сами.
Но не исключалась и другая возможность: мотивы напористого поведения Райта носили не только моральный характер. Клифтер заметил во время их разговора по дороге в госпиталь, что Райт проявлял повышенный интерес к Пауле Вест. Этот сексуальный интерес к возлюбленной своего пациента мог способствовать как можно более долгому лечению больного и отказу от коротких путей, к которым почти решил прибегнуть Клифтер. Было и еще одно обстоятельство: Паула была против того, чтобы говорить правду Брету, а Райт очень внимательно прислушивался к ее мнению.
Клифтер неохотно отказался от этой изощренной цепочки предположений. Этот случай надо рассматривать на основе фактов, а не "предполагаемых мотивов поведения причастных к нему лиц. Решить надо было всего один вопрос - о месте Тейлора по отношению к той нечеткой и изменчивой разграничительной линии, которая отделяет овец от козлищ, и Клифтер решился.
Рука уже нащупывала в кармане вырезки, но его вновь одолели сомнения. Что, если он преподнесет этот сильнодействующий подарок - правду, а Тейлор откажется стать его пациентом. В результате возникнет очень неловкое, если не отчаянное положение. Он должен убедиться, что пациент перейдет к нему, и только тогда выписывать лекарство.
- Хотите ли вы опять встретиться со мной? - спросил он. - Считаете ли, что я смогу вам помочь?
- Мне бы хотелось так думать. Я ухвачусь за любую возможность вылезти из этого болота. Если не смогу вскоре вернуться к своей работе, это будет конец.
- Что вы собираетесь делать? Очень хорошо, что вы думаете о возвращении к трудовой деятельности.
- Писать книгу, которую задумал очень давно. Под условным названием "Политическое заблуждение". В ней не будет ничего особенно оригинального. Эти идеи были уже известны до Тороу, нашего поэта прошлого столетия, но я хочу их осовременить. Главное заблуждение нашего времени, распространяющееся на фашизм, коммунизм и даже на либерализм, состоит в том, что политизированный человек считается человеком высшего разряда, что политические формы являются спасением для души человека... Но я не хочу вам надоедать, - закончил он на жалкой ноте.
- Что вы, наоборот. Пожалуйста, продолжайте. Вы не анархист?
- Можете назвать меня политическим протестантом. Настоящий анархист враг любых политических форм. Я же просто хочу, чтобы правительство знало свое место. Государство или политическая партия - это лишь средство для достижения цели. А цели должны определяться не политическими установками, иначе политика превращается в змею, которая пожирает саму себя, заглотив свой хвост. У вас в психиатрии существует аналогичная проблема, правда? Готовить пациентов для безукоризненной жизни в обществе или для обычной? Это довольно грубое сравнение, но вы понимаете, что я имею в виду.
