Марина Серова - Сдержать свое слово

Кабинет нынешней начальницы пустовал. Нянечка, мывшая грязные полы в коридоре, заверила меня, что глава детского дома подойдет через несколько минут. И когда я увидела женщину средних лет, хозяйским взором окидывающую территорию справа и слева от себя, то безошибочно угадала в ней руководящего работника.

— Вы ко мне? — осведомилась она, увидев постороннего человека рядом со своим кабинетом.

— Да. Мне нужно с вами поговорить.

Сколько раз в своей не столь уж долгой жизни я произносила эти слова…

— Проходите.

Хозяйка распахнула дверь и пропустила меня вперед. Кабинет поражал минимальным количеством мебели и отсутствием посторонних предметов. Женщина уселась за стол, на котором не было ни одной ручки, бумажки… Ничего такого, что обычно лежит на письменном или рабочем столе. Такое ощущение, что кабинетом до моего посещения вообще не пользовались. Я присела на одинокий стул, находившийся по другую сторону стола.

— Я вас слушаю, — мягким голосом проговорила хозяйка этого нерабочего по виду кабинета, скрестив пальцы рук и устремив на меня свой ясный взор.

Объяснив ей, кто я такая, и показав документы, спросила, что ей известно о бывшей директрисе детского дома, Степаниде Михайловне Ковриной.

— Когда она уволилась? — спросила начальница.

Я назвала число, месяц и год увольнения Ковриной.

— Это было задолго до того, как я пришла работать в это учреждение, поэтому никакой информации дать вам не могу, — вздохнула моя собеседница, отягощенная заботами, которые налагала на нее ее должность.

— Тогда назовите мне, пожалуйста, старейших работников детского дома, которые помнили бы Коврину?

— Последняя из «старожилов» у нас — воспитатель младшей группы Марья Трофимовна. Но сейчас ее нет на работе — она болеет гриппом. Весь остальной кадровый состав работает сравнительно недавно. Мизерная зарплата порождает большую текучку.

Получив адрес старой воспитательницы, я с радостью поспешила покинуть унылое здание, от которого за версту «тянуло» бедностью и казенщиной.

Марья Трофимовна Парамонова пригласила меня в комнату, прошла вслед за мной и, извинившись, прилегла на ветхий диван, на котором было расстелено белоснежное белье. Старомодные часы с кукушкой, висевшие на стене, четко отсчитывали стремительный бег времени. Вся обстановка, несмотря на сильную изношенность, дышала чистотой и свежестью. У изголовья дивана на табуретке лежали градусник и лекарства. Женщина показалась мне милой и, как выяснилось, была очень разговорчивой. Выглядела она лет на шестьдесят, не больше.

— Будет хоть с кем поговорить, — удовлетворенно заключила она, зябко поежившись и накрывшись пуховым одеялом. — Племянница меня навещает, но она такая молчунья, просто беда. Да и некогда ей все время. А я привыкла к шуму, к детям, и за время болезни уже устала от тишины. Значит, вас интересует Степанида Коврина?

Я согласно кивнула. Стул, на который предложила мне сесть Марья Трофимовна, скрипел от каждого малейшего движения.

— Расскажите все, что знаете о ней. Как она вела себя в роли заведующей?

Хозяйка загадочно улыбнулась и в предвкушении длинного рассказа устроилась поудобней.

— Знаете, как ее за глаза называли? — спросила она и, не дожидаясь моего ответа, сама ответила: — Солдафон.

Я не слишком удивилась такому прозвищу и просто кивнула, а Марья Трофимовна продолжала:

— Во-первых, у нее была стальная выправка — осанка такая, что любой военный мог бы позавидовать. Ее чеканный шаг был слышен за версту. Мы с девчонками смеялись, что ее муж майор вымуштровал жену по своему образу и подобию. Характер Степанида имела аналогичный: ничем невозможно было пронять эту женщину. Метод работы, который она применяла и к детям, и к подчиненным, сводился к одному — беспрекословное подчинение. Все ее жутко боялись.

Из прихожей в комнату вразвалку зашел рыжий кот преогромных размеров. Выгнулся в дугу, зевнул, запрыгнул к хозяйке на диван и устроился рядом.

Марья Трофимовна любовно взглянула на кота и, поглаживая его, продолжила:

— Однажды был такой случай. Детдомовский мальчик, как сейчас помню, Юрий его звали, в знак протеста против несправедливого наказания забрался на огромный каштан, росший во дворе. Забраться-то забрался, а обратно слезть не может. Степанида вышла, приказала ему спуститься. Юра этот уже и сам не рад своему поступку. Перепугался, кричит, что боится слезать. Степанида тут и заявила перед всей собравшейся толпой детдомовцев и воспитателей: раз ты сам спуститься не хочешь, то и сиди там, сколько заблагорассудится. После этого всех нас разогнала по комнатам и запретила близко приближаться к дереву. Три часа бедный мальчик рыдал, сидя на ветке, пока наш дворник не сжалился над ним и, под страхом попасть в немилость директрисе, не помог ему спуститься. Представляете, что было бы со Степанидой, если бы мальчик упал и разбился? Тем более присутствовало столько свидетелей того, что она не пришла ему на помощь! В этом была вся Степанида.

Мы помолчали с минуту.

— Один раз, правда, мне показалось, что чувство сострадания все же не чуждо этой женщине, — продолжила моя собеседница. — Как-то раз привела она ко мне в группу мальчика трех лет, объяснила, что у его матери неприятности и что ребенок пока поживет в детдоме. Может, мать мальчика и заплатила Ковриной за проживание своего сына в детдоме, но мне показалось, что она приютила ребенка из жалости.

— Что было дальше? — зацепилась я за эту историю.

— Мать пару раз навестила сына, но вскоре ее посадили. Так мне сказала Степанида, а ребенок через месяц умер от порока сердца.

— В каком году это было?

— В каком году, я не могу сказать. Помню только, что сразу после этого Коврина уволилась и уехала.

— Как звали мальчика?

— Имя он носил армянское — Вреж, что в переводе означает «мститель». Об этом мне рассказала его мать. Отец Врежика был армянином, мать — русская. Мальчик отличался редкой красотой, на армянина не был похож.

— А фамилию вы помните?

— Нет, моя хорошая. Фамилию мне не говорили, а я и не спрашивала.

— Скажите, — скрипнула я стулом, подавшись вперед, — были ли у вашей бывшей начальницы враги? Меня в основном интересуют лица женского пола.

Моя собеседница грустно усмехнулась.

— Ну, мужиков-то в нашем заведении работало, к слову сказать, смехотворное количество. Что же касается женщин… Конечно, Коврину никто не любил, но и открытой ненависти я ни в ком не замечала. Хотя постойте… Была одна неприятная история, связанная с бывшей женой майора Коврина, Лидочкой. Разводился он с ней со скандалом. За год до их развода у женщины обнаружили сахарный диабет, который в дальнейшем прогрессировал. Совместная жизнь у них и до этого не ладилась, а после поставленного диагноза и вовсе испортилась. Все осложнялось тем, что майор хотел иметь детей, которых Лидочка, к сожалению, не могла ему родить. Она выставила все таким образом, что муж бросил ее исключительно из-за болезни, в самый тяжелый период жизни. Она ходила к его военному начальству с жалобами, но майор оставался непреклонен, несмотря на то, что эта скандальная история могла помешать его дальнейшей карьере.

Марья Трофимовна шлепнула кота по рыжей морде, когда он попытался погрызть ее мизинец.

— Я почему все знаю в таких подробностях… — пояснила она. — Наша повариха Клара жила в одном доме с матерью его жены. Поэтому сотрудники детского дома были в курсе событий. Так вот. После того как майор женился на Степаниде, он и его новая жена «благодаря» Лидочке вообще забыли, что такое покой и сон. Дошло до того наконец, что в один «прекрасный» день Лидочка села в «Жигули» майора и сбила его возле его же дома. У того было сотрясение мозга и перелом нескольких ребер, но великодушный бывший муж пытался дело замять. Правда, Лидочка вроде бы успокоилась… на какое-то время. Когда Степанида родила сына, ходили слухи, что экс-жена поставила в церкви свечку, чтобы кто-то из новой семьи ее бывшего мужа умер. А через полгода майор бросился с железнодорожного моста. Такая вот мистика.

— Вы замечательная рассказчица, — сделала я женщине комплимент, от чего она довольно заулыбалась.

Я еще порасспрашивала ее немного, пытаясь в деталях нарисовать для себя образ Степаниды Михайловны Ковриной в бытность ее главой детского дома, выяснить ее связи.

Во время прощания у порога рыжий кот доверительно потерся о мои ноги и громко мяукнул. Один, два, три раза… Марья Трофимовна нахмурила брови.

— У вас со здоровьем все в порядке? — почему-то спросила она.

— Пока не жалуюсь, — пожала я плечами.

— Васька что-то чувствует. Он диагностирует лучше любого врача. Погодите-ка…

Женщина скрылась в кухне, появилась оттуда, держа в руках табуретку, и коротко приказала: