Лихорадочно я начала соображать, что бы такое предпринять. И меня буквально осенило: в сумочке полно всякой мелочи. Что, если рискнуть и поставить ее на панель, а потом как бы случайно уронить? Может быть, регистратор наклонится, чтобы помочь собрать выпавшие из нее вещи?
Далее я проделала операцию, граничащую с искусным мошенничеством шулера — переложила «опасные» вещички из одного отделения сумочки в другое, а ключи и прочую гремящую мелочь в другое, поставила ее рядом с регистратором и как бы невзначай смахнула на пол. Вознаграждение за скорость и ловкость последовало моментально: любезный регистратор нагнулся и даже присел, чтобы собрать все, что я столкнула со стойки.
Осыпая его извинениями, я торопливо просматривала журнал и наконец нашла то, что мне требовалось буквально за секунду до того, как мужчина поднялся и протянул мне сумку.
— Простите за неловкость, я нечаянно.
— Да ничего страшного. Не расстраивайтесь. Другое дело, что Гробовского я так и не нашел, — разочарованно развел руками регистратор.
— Что ж, посмотрю в зале. Все равно большое вам спасибо.
В зал меня, разумеется, не пустили, но шестой сектор я видела достаточно хорошо. Третий ряд и восьмое место определить было гораздо сложнее из-за того, что нумерация оказалась довольно непонятной, а перед глазами все пестрело. При первом пересчете посадочных мест выходило, что Самохин — это рыжеволосая дама с высокой прической, которую сопровождает индус в белоснежном тюрбане. Во второй раз мне повезло больше. Человек вполне подходил под описание, которое мне дала Элеонора Наумовна.
Светловолосый мужчина, около тридцати лет, в элегантном костюме — мог ли он быть тут в другом, — не отрываясь смотрел на небольшую площадку, на которой представлялись выставленные на аукцион лоты.
* * *
Поскольку вход в зал был мне заказан, я просто стояла и ждала окончания аукциона, надеясь, что ничего страшного за это время не случится. Время тянулось так медленно, как, наверное, бывает только в космосе, когда ракета преодолевает расстояние в несколько световых лет. Наконец все закончилось. С шумом раскрылись высокие резные двери, и толпа хлынула в вестибюль, откуда, впрочем, не собиралась расходиться. Поскольку я видела только затылок Самохина, то подошла совсем близко к выходу, чтобы не дай бог не пропустить его, когда он пойдет мимо.
Сначала я собиралась положить ему руку на плечо и объявить подозреваемым по делу подмены статуэтки, а также в убийстве Гробовского. Разумеется, это было бы невероятно эффектно, но нужного результата могло и не принести. Поэтому я выбрала более привычные методы, которые действуют практически всегда.
Объект вышел из зала, беседуя с каким-то иностранцем, судя по всему, на смеси русского с французским. Я поняла это потому, что сама не могу произнести ни слова на языке поклонников тушеных лягушачьих лапок.
Прерывать беседу я, конечно, не стала, просто пошла за ними следом, стараясь оставаться незамеченной. У Игоря и его спутника в руках были кейсы, о содержании которых я ничего не знала. И это мне очень не нравилось.
Я понуро шла за ними, время от времени отвлекаясь взглядом на толпу вокруг, чтобы не выглядеть слишком подозрительно. И тут случилось то, от чего я чуть ли не вскрикнула. Зайдя за колонну, Самохин открыл свой кейс, достал оттуда сверток, в котором вполне могла быть Мара, и протянул его иностранцу.
Во мне словно что-то перевернулось. Я достала из сумочки удостоверение и направилась прямо к Самохину. Молча протянула ему «корочки» в раскрытом виде. Это позволило выиграть несколько драгоценных секунд, поскольку оба джентльмена, доселе занятых исключительно собой, были вынуждены отвлечься, а мне удалось ловко завладеть свертком.
— Господин Самохин?
— Д-да, — с запинкой ответил Игорь.
— Татьяна Иванова, частный детектив. Будьте добры, покажите содержимое свертка. Имейте в виду, что дважды свою просьбу я повторять не намерена.
Моя жертва буквально застыла передо мной, словно скульптура инков, высеченная из камня.
— Ну же, господин Самохин…
Стоявший рядом француз о чем-то его спрашивал с интонацией недоумения, заметно сквозившей в голосе.
Самохин растерялся:
— Я, право, не знаю, в чем провинился и чем вызван интерес частного детектива к моей скромной персоне, но…
Испытывать мое терпение и дальше не было никакого смысла. Нервозности, пережитой сегодня, мне хватит на несколько дней вперед, так что я совершенно спокойно разорвала оберточную бумагу и…
Такого разочарования я не испытывала с самого детства, а теперь была готова слопать свой паспорт на глазах у всей публики, еще не покинувшей залитый ярким светом вестибюль.
В свертке находилась стопка икон, всего три штуки, аккуратно переложенные чем-то мягким, но держащим форму.
— Мне нужно с вами поговорить. Это дело не терпит отлагательств, поверьте, — сказала я Самохину и, протянув ему иконы, отошла в сторону.
Я подумывала, что в это время все взгляды прикованы к нам, но ошибалась. Видимо, этих хорошо одетых людей интересовали исключительно безделушки прошлых столетий, а вовсе не то, что происходило здесь и сейчас.
Игорь заканчивал разговор с иностранцем, и оба опасливо поглядывали в мою сторону. Да уж, выглядела я, наверное, на редкость по-дурацки. В такой неловкой ситуации я, кажется, никогда не оказывалась.
— Думаю, вам стоит объяснить, чем было вызвано столь резкое вмешательство в конфиденциальный разговор, и будь вы хоть трижды частным детективом, это еще не дает вам прав… — начал Самохин, подойдя наконец ко мне.
— Я все понимаю и приношу вам искренние извинения, — попыталась я наладить отношения. — Но, поверьте, у меня на самом деле были причины нарушить вашу встречу. Меня наняли, чтобы найти статуэтку Мары. Вам, наверное, известно о ней? — Я смотрела на реакцию Самохина. Его лицо не выражало ничего и было абсолютно спокойным. — Так вот, эта в высшей степени раритетная вещь пропала из дома вашего будущего тестя. Вернее, ее заменили копией. Кроме того, в тот день, когда это произошло, Гробовский был убит. Вы являетесь одним из подозреваемых. На перчатке, которую вы потеряли в его комнате, обнаружилось лекарство, вызвавшее смерть Витольда Модестовича. Алиби на это время у вас, господин Самохин, нет. И неизвестный, который сопровождал…
— Я могу все объяснить. То, что вы сейчас мне рассказали, просто чудовищно. И я не могу иметь к этому никакого отношения.
— Я бы не стала так утверждать… Супруга Гробовского рассказала о том, что вы скорее всего вымогали у ее мужа деньги. Она видела, как он достал их из шкатулки, а потом отдал вам…
Игорь поднял руки:
— Подождите! Послушайте, а нам обязательно разговаривать именно здесь? По-моему, обсуждаемые вещи настолько серьезны, что… Я предлагаю поехать ко мне в гостиницу, если вы, конечно, не боитесь, что я могу причинить вам какой-то вред.
— Я вполне могу постоять за себя! — резко ответила я. Еще не хватало, чтобы меня кто-то запугивал.
Когда мы вышли из здания, Самохин поймал такси, открыл передо мной дверцу, а потом, когда я села, закрыл. Со стороны это, наверное, смотрелось просто чудесно — галантный мужчина провожает с аукциона свою спутницу. Но на деле все обстояло с точностью до наоборот.
Александр Петрович ошибся — на сей раз его сын остановился в небольшом частном пансионе, а не в большой гостинице, как делал это обычно. Мы поднялись на второй этаж, Самохин открыл дверь ключом, сдавать который не было необходимости.
— Вы хотите осмотреть мои вещи, очевидно? — обратился он ко мне. — Так ведь поступают все частные детективы?
— Совершенно правы. С вашего позволения я проделаю это немедленно, — откликнулась я на его предложение.
Небольшой кожаный чемодан — вот и все, что было у Самохина с собой. По крайней мере, это касалось того, что обнаружилось в номере. Ему бы никто не воспрепятствовал, оставь он что-нибудь в камере хранения в том же пансионе.
— Татьяна, я понимаю, что вы можете не поверить мне, но другого выхода, кроме как все начистоту рассказать вам, я не вижу. Я антиквар, как и мой будущий и одновременно бывший тесть. Все еще не могу привыкнуть к тому, что Витольда Модестовича уже нет в живых. Хотя, должен заметить, человеком он был отвратительным. Слава богу, его дочери ни одно из его отвратительных качеств не передалось.
Я внимательно слушала, сидя на краешке кровати у раскрытого, словно книга, чемодана.
— Хотите кофе или выпить? — предложил Игорь. Я отрицательно кивнула, хотя была голодна, как стая волков. Он продолжал: — Так вот, я часто обращался к нему, он выступал посредником при покупке некоторых вещиц. В основном мои интересы связаны с иконами. А Гробовский был отличным реставратором. Но когда он выполнял кое-какую работу, за деньги, естественно, он всегда пытался заменить вещь. Я старался не портить с ним отношения из-за предстоящей свадьбы, но последний случай просто переполнил чашу моего терпения. Я отдавал ему на реставрацию те три иконы, передачу которых вы чуть не испортили сегодня. Так вот, они инкрустированы довольно редкими самоцветами, а сама работа заключалась в обновлении краски, чтобы образа приобрели, скажем так, более товарный вид. Для этого используются специальные краски и довольно сложная техника. Витольд Модестович взялся за работу и выполнил ее довольно хорошо, но самое главное — уложился в необходимые сроки. Однако, когда отдавал иконы мне, не сказал, что заменил камешки на стекляшки. Стоимость икон резко упала. Я, разумеется, не подозревал об этом. Просто не думал, что Гробовский так низко поступит. Хотя он практически всегда заменял что-то для собственной выгоды. Когда я узнал о подмене, то буквально вышел из себя и потребовал вернуть самоцветы. Будущий тесть отказался это сделать, сославшись на то, что у меня галлюцинации. Тогда я отнес иконы на экспертизу и взял с собой приятеля, который работает в прокуратуре. Мы получили заключение и вместе с ним пошли к Витольду Модестовичу. Тот снова все отрицал, но, когда увидел удостоверение полковника милиции, перепугался. Я видел, как ему стало нехорошо. Пригрозив судом, я добился того, чтобы он сознался. Конечно, это было тяжело, но самой тяжелой оказалась моя участь — оказывается, он уже продал камни. И мне пришлось выяснять, кому, а потом перекупать их. Но деньги на это мне дал все же Гробовский взамен того, что я не буду заводить на него дела. Еле-еле успел вернуть иконам прежний вид. А Инге ничего не сказал — зачем ее расстраивать?
