ей покрепче и посильнее. Людмилка сначала придушенно вскрикивала, потом начинала громко орать. Он еще сильнее наваливался на нее, ерзал по белому гладкому телу, бившемуся в конвульсиях под ним. В стену начинала стучать Симпета, и Людмилка сбрасывала с себя и жарко шептала: «уймись, ненасытное чудовище, завтра она меня сожрет», но не выпускала из рук его вздыбленное сокровище, а потом наваливалась на него сверху, и он чувствовал, как крепкие женские ляжки обхватывали его бедра.
Утром теща смотрела волком и шипела: «кобель ненасытный». Людмилка вилась вокруг него машерочкой, у неё ярко блестели счастливые глаза. Дочка уныло черпала кашу ложкой, пила сладкое до приторности какао и канючила, как не хочется идти в школу. На завтрак Людмилка подавала подгоревшую кашу, то пересоленную, то переслаженную, но он не замечал, рубал, пил чай и когда за окном сигналил напарник, торопливо выскакивал из дома, с трудом отрываясь от полных рук сожительницы.
Любовь закончилось в один прекрасный день, когда Людмилка неожиданно брякнула: «выметайся от меня». Он удивился, ведь не давал никакого повода, но, увидев торжествующе-победоносный взгляд тещи, все понял. Андрей никогда он не опускался до скандалов с женщинами. Если на него кто-то «наезжал», просто и без затей сильно бил в морду, однако с детства усвоил, что женщин трогать нельзя. Поэтому вздохнул и как можно спокойнее сказал:
– Хорошо. Уйду, когда найду другую квартиру.
– Нет, убирайся немедленно, иначе полициянтов вызовем! – на два голоса, заверещали Людмилка и теща. – Сейчас себе синяков наставим, халаты порвем, и тебя точно упекут в каталажку. Убирайся, а то хуже будет.
Он сплюнул от огорчения. Почему его мать всегда была права? Как просила, чтобы он не сходился с Людмилкой. Со слезами упрашивала, чтобы вернулся к бывшей жене. Подумаешь, разок гульнула, так не порвали, как грелку, ну еще поблудила чуток, зато такая справная. Ведь сам не ангел, не пропускал мимо ни одну юбку. Он поругался с матерью. Никогда не вернется! Его слово – кремень. Хлопнул дверью и сошелся с Людмилкой. Теперь надо уходить от этой суки. Чего ей не хватало? Ведь была с голой задницей, даром, что работала в отделе образования. Сколько одежды ей и дочке купил, одних сапог четыре пары. Еще колечко с брюликом. Хорошо, что алкаши подогнали колечко с ценником из магазина за полцены. Есть еще добрые души. Теперь и эта надежда устроить семью пошла прахом. Он еще ремонт в доме собирался делать. Отшкурил от старой краски оконные рамы, купил краски, белил, обои. Эх, да гори оно всё ясным пламенем. Только жалко денег, сколько в них вбухал, и опять все прахом.
Теща и сучка Людмилка продолжали мелькать перед глазами и нудно зудеть: «выметайся, выметайся». Он сплюнул и тяжело уронил:
– Через неделю точно съеду. Найду другую хатку и адью!
– Ты у нас, что ль будешь жить? – подпрыгнула Симпета и стала крутить ему дули. – Не выйдет, сучонок, не выйдет, Сначала Людмилочку, кобель ненасытный затрахал, теперь на внучку стал засматриваться? Посажу, так и знай, как посажу!
Он недоуменно воззрился на тещиньку. Какая внучка? В мыслях никогда не было. Он не педофил. На все их вопли опять тяжело уронил:
– Поживу пока в кухне. Не облезете, – и пошел собирать вещи.
Вещей оказалось мало. С чем пришел, с тем и уходить придется. Черт, сколько заработал, а себе, опять, оказывается, ничего не купил? Вот же баба поганая, вытрясла-высосала, а теперь под зад коленом.
Кухонька была маленькой, дверь сразу открывалась на улицу. Сейчас в ней хранилось стройматериалы, что купил для ремонта. Здесь стоял кухонный столик, старый диван и небольшой, еще черно-белый телевизор. Он хотел выбросить эту древность и купить новый, но тещинька не позволила. Хоть одно доброе дело сделала, не дав ему потратиться. Телевизор худо-бедно показывал. Хоть не скучно будет по вечерам.
В ведре была картошка и лук. Подсолнечное масло в бутылке и шматок сала лежали на столе. Он взял миску и стал чистить туда картошку. Красивые кружева картофельной кожуры падали в поганое ведро, а белая картошка булькала в миску с водой.
Неожиданно в кухню влетела тещинька. Андрей в очередной раз удивился, как баба не чувствует своего возраста, что на седьмом десятке лет одевалась нелепо ярко, неумеренно употребляла косметику, и смотрелась как клоун, что в сценическом наряде решил разгуливать по улицам. Симпета мечтала о богатом старичке, чтобы зажить барыней. По дому она ничего не делала, только пилила дочь, требуя от нее завидного жениха, богатого, на мерседесе. Голос у нее был неприятный, сварливый, словно буравчик врезался в голову и вращался там на бешенной скорости. Андрей, сжав зубы, терпел, Людмилка ему нравилась, жалел её худенькую дочку, затурканную как тещинькой, так и мамашкой Людмилкой. На дочку возлагались слишком большие надежды, и девчушка надрывалась, проводя много времени за учебой. Одевали ее очень скромно, тещинька тратила свою большую пенсию, заработанную на северах, только на себя. Когда он купил девчонке пуховик, зимнюю и осеннюю обувь, дорогие кроссовки, пару джинсов, она стала – не при Симпете – благодарно улыбаться. Ей никто не делал таких роскошных подарков. Родной папашка, что жил через два двора на этой улице, в упор не замечал дочь.
Тещинька, влетев в кухню, начала кричать на него. Тряслись толстые щеки, с носа срывались мутные капли. Андрей постарался выключить звук, репертуар Симпеты был однообразным: немедленно убирайся отсюда, хам, подлец, обесчестил мою дочь, на внучку заглядывается.
Андрей внимательно смотрел на тещу, находя в ней новые недостатки, и с каким-то ленивым удовольствием подумал, как хорошо бы её прирезать, как свинью, одним ударом в шею, как научили в армии, когда попал в качестве разведчика в Чечню. В Чечне он был разведчиком. Симпета, видя, что он не реагирует, осмелела и, брызгая слюной, подошла поближе. Её крик вонзился хищным когтем в голову. Андрей не выдержал, прокрутил в руках нож, который запорхал между пальцами и со словами: «хватит на меня орать, карга старая, а то пришпилю, как бабочку!». Нож вырвался из пальцев, но вместо того, чтобы смертельно уколоть тещиньку в шею, мелькнул серебряной размазанной полосой, и впился в какую-то картину, висевшую на стене. Картина перекосилась, но не упала, нож пришпилил её в стене.
Симпета мгновенно замолчала, побледнела, от неё резко запахло мочой, и как пробка вылетела из кухни. Андрей вытер холодный пот со лба. Вот же старая сука! Ведь целил в тещиньку, а нож, как живой, не захотел брать дань смерти и вонзился в картинку.
Моментально заболела голова. Обруч боли стал сжимать голову все сильнее и сильнее. Таблетки не помогали. Помогала только водка. Андрей трясущимися
