— Я ограничился простым составлением протокола.
— Вы знаете, кто убит?
— Нет, я не осматривал его костюм. Доктор в Баньоле констатировал, что смерть наступила неделю назад и что человек был убит. Нож еще и теперь в ране.
— Где труп?
— Там же, где его нашли, под присмотром жандармов.
Все отправились в путь под предводительством комиссара.
По дороге прокурор сказал начальнику полиции:
— Не правда ли, пожар, имеющий связь с делом фиакра номер 13, был в окрестностях Баньоле, как сообщил агент, исчезновение которого до сих пор не ясно?…
— Да, совершенно верно.
— Может быть, убитый — жертва поджигателей?
— Очень возможно. Но должен заметить, что его смерть наступила неделю назад, тогда как со времени пожара прошло две недели.
— Это правда.
Через несколько минут все подошли ко входу в каменоломню, где их уже ждал доктор.
Симон и Граншан пришли с фонарями и двинулись во главе шествия в глубину подземелья, из которого неделю назад Тефер в темноте искал дорогу.
В скором времени вдали показался дневной свет, и все вошли в каменоломню, открытую сверху, где лежал труп. Все тело было переломано, лицо разложилось, костюм покрыт слоем липкой грязи.
Начальник полиции наклонился над трупом.
— Несчастного нельзя узнать, — прошептал он.
— Но, может быть, в кармане есть что-нибудь, что могло бы объяснить, кто он. Надо его обыскать.
— Это дело трудное и неприятное.
Симон вышел вперед.
— Я беру это на себя, — сказал он. — От бедняги пахнет отвратительно, но я человек не слабый.
Симон уже наклонился над трупом, когда прокурор сказал:
— Погодите, где оружие, которым его убили?
— Вот, сударь, — указал комиссар на рукоятку ножа, торчащего между лопаток.
— Выньте его!
Симон повиновался. Он вымыл нож в луже и поднес начальнику полиции.
— Теперь обыскивайте!
Симон начал обыск с бокового кармана.
— О-о, — сказал он вдруг.
— Нашли что-нибудь?
— Да, и немало. В кармане много бумаг и маленькая книжка. Все сухо и хорошо сохранилось.
Говоря это, он вынимал названные предметы и передавал их начальнику полиции; последний вскрикнул.
— Что с вами? — спросил прокурор.
— Я знаю, кто этот человек. Он служил в префектуре. Его звали Плантад.
— Вы в этом уверены?
— Совершенно. Вот его карточка инспектора и записная книжка.
— Кто может быть его убийцей?
— Тот человек, за которым он следил и преступление которого раскрыл. Слушайте! — И он прочел вслух:
«Баньоле. Дело фиакра номер 13.
Первое. Видел Сервана; получил сведения относительно мнимого Проспера Гоше, выдававшего себя за химика и снявшего дом на холме патронного завода за сорок восемь часов до пожара. Этот Проспер Гоше замечателен нервными конвульсиями левой стороны лица, как у Тефера, бывшего полицейского инспектора. Наблюдать за Тефером, поведение которого крайне подозрительно.
Второе. Слуги Проспера Гоше, по всей вероятности, Дюбье и Термонд, фальшивомонетчики, бежавшие из центральной тюрьмы в Клерво и похитившие фиакр номер 13. Не забыть, что Теферу было поручено арестовать этих людей, которые, по его словам, выскользнули у него из рук не менее подозрительным образом, как и все остальное.
Третье. В поле, недалеко от сгоревшего дома, найдена монета в пять франков 1844 года, доказывающая, по моему мнению, присутствие Дюбье и Термонда на месте преступления.
Четвертое. Двое незнакомцев приличной наружности искали в Баньоле следы молодой женщины, похищенной в фиакре номер 13 часа за два до пожара. Они предполагают преступление. Искать этих незнакомцев.
Пятое. Молодая девушка, найденная умирающей в каменоломне Баньоле на другой день после пожара, была отправлена в госпиталь Святого Антуана. В кармане у нее был билетик фиакра номер 13».
Все с волнением слушали обвинительные заметки. У всех невольно сжималось сердце.
— Вы видите, господин прокурор, — продолжал начальник полиции, — Плантад нашел следы двух преступлений в Баньоле. Его убили, чтобы заставить молчать. Убийца — человек с нервным подергиванием лица — это Тефер. Он дал бежать Дюбье и Термонду, потому что нуждался в них. Клянусь честью! Я не сомневаюсь, что он убил Плантада.
— Надо арестовать его, — сказал прокурор.
— Я уже подозревал его и поручил следить за ним. Он не может убежать, и я прошу вас, сударь, действовать не раньше, чем он выведет нас на своих сообщников. Пожалуйста, примите меры для перевозки трупа.
— По возвращении в Париж я пошлю за ним фургон.
Оставим их заниматься своим делом и попросим читателей в дом на улице Святого Доминика, куда вернулся герцог Жорж.
Многочисленные слуги герцога нашли его постаревшим и изменившимся, но утомление от продолжительного путешествия вполне объясняло впалые глаза, худобу и морщины.
«Отец очень неосторожен, — думал Анри. — В его возрасте надо беречь себя».
В первый день герцог Жорж не выходил из дома и не оставлял кабинета, погруженный в чтение многочисленной корреспонденции, накопившейся в его отсутствие.
На другой день, подумав, что известие о его приезде уже распространилось, он счел нужным сделать несколько визитов.
Естественно, что его стали расспрашивать о путешествии. Он заранее все продумал и отвечал так, что подтвердил всеобщие предположения, что причиной его отъезда было тайное политическое поручение большой важности.
Тефер не подавал признаков жизни, и сенатор был очень рад этому.
«Нет известий, значит, все хорошо», — думал он.
На третий день, перед завтраком, лакей подал ему письмо, почерк заставил его вздрогнуть.
Письмо было от Клодии.
Дрожащей рукой он разорвал конверт.
«Дорогой герцог! Я знаю о вашем возвращении и надеялась, что вы приедете ко мне первой, и, признаюсь, даже рассчитывала на это, но вижу, что ошиблась. Вы меня забываете, чего я не потерплю. Необходимо, чтобы через четыре дня брак Анри был расстроен, а новый, обещанный мне, заключен. Это необходимо. Не забудьте!
Ваш друг, Клодия».
Цепь, сковывавшая герцога, снова натянулась.
— О, — прошептал он, — почему я не могу уничтожить эту женщину так же, как и других? Я ненавижу ее, но должен повиноваться!
Он сжег письмо. В эту минуту ему доложили, что завтракать подано, и он пошел в столовую, где его ждал Анри.
Герцог решил покончить с этим делом как можно скорее, поэтому решил поговорить с сыном.
Сам Анри дал ему повод заговорить об этом.
— Отец! — сказал он. — Вы, кажется, сделали вчера много визитов?
— Да.
— Позвольте узнать, видели ли вы графа де Лилье?
— Нет.
— Я очень сожалею об этом; граф знает о вашем возвращении, и я боюсь, что он может и даже должен найти подобную небрежность оскорбительной.
— Это не небрежность или, лучше сказать, небрежность, сделанная нарочно.
Молодой человек посмотрел на отца с удивлением и беспокойством.
— Я вас не понимаю. Как, вы нарочно оскорбляете графа, на дочери которого я женюсь?
— Ты еще не женился.
— Конечно, но это не замедлит…
— Кто знает!…
Удивление Анри превратилось в недоумение.
— Вы предполагаете, что этот брак не состоится?! — вскричал он.
— Брак, о котором ты говоришь, никогда не был вполне одобрен мною.
— Что вы говорите, отец!
— Истину.
— Мне кажется, что я сплю.
— Ты нисколько не спишь. Сознаюсь, что я не противился, потому что моя любовь к тебе доходит до слабости, но мне было неприятно, когда ты влюбился в Изабеллу де Лилье.
— Но ведь она прелестна!
— Просто красота молодости.
— Ее отец — ваш друг!
— Допустим, но в дружбе есть много степеней. Дружба, которую мы с графом чувствуем друг к другу, не особенно прочна. Видел ли ты, чтобы мы были согласны хоть в чем-то?
— Конечно, исключая политические вопросы, но это не имеет значения.
— Не имеет значения! Напротив, эти вопросы имеют самое важное значение для меня. Граф — человек благородный, но его суждения до крайности ложны. У него революционный взгляд…
— Вы хотите сказать — либеральный…
— Одно другого стоит. Он хвастается тем, что принадлежит к оппозиции, следовательно, он враг правительства, которое я поддерживаю. Я много думал во время моего путешествия и понял, что союз между двумя семействами, главы которых в день возмущения могут очутиться лицом к лицу в противоположных лагерях — невозможен.
Анри не перебивал отца, но был очень бледен, и дрожание губ доказывало его внутреннее волнение.
— Отец! — отрывисто сказал он. — Должен ли я понять ваши слова так, что вы берете обратно ваше согласие на мой брак с Изабеллой?
