— Да, видел. Много раз, — кивнул Богданов. — Но раньше он так себя не вел… Ладно, я попробую пойти поговорить, хорошо? И мы все тут отменим, если так будет продолжаться. Антон, никуда не уходи, — рука Льва легла Антону на плечо, но сразу соскользнула. А вместе с теплым ощущением исчез и Богданов.
— Не могу на это смотреть, — Рома покачал головой, схватил со стола бутылку шампанского и отправился в уборную, махнув напоследок Владу и увлекая его за собой.
Антон остался в одиночестве. Около сцены Лев разговаривал с Васькой, который постоянно уворачивался от его взгляда и пожимал плечами, в чем-то оправдываясь. Елена принимала поздравления, но ее руки в бордовых перчатках дрожали — дрожал и голос, и взгляд, и губы. Торжественно-веселая музыка косо, криво, с проплешинами ложилась на траурные настроения. Горячев видел, как Богданов вдруг вскипел, как повысил голос и как раскраснелось его лицо в гневе, как испуганно уставилась на него Елена, как Эля попыталась развернуть ситуацию и затушить ее. Друзья Васьки старательно не пускали Настю ближе, и все это напоминало какой-то фарс, неудачно разыгранную трагикомедию, в который ни один из актеров не знал роли и слов, а потому все сказанное на площадке воспринимал на свой счет. Действо разбилось одной фразой:
— Здравствуй, Антон.
Горячев развернулся. На месте Льва восседал мужчина в возрасте, который еще не принято называть почтенным, но уже положено уважать. Его графитовый официальный костюм с бежевой рубашкой хорошо обтягивал тощую фигуру и широкие плечи, руки опирались на трость из светлого дерева с Т-образной рукояткой из слоновой кости. Бывший блондин, а ныне седой мужчина, надменно выгибал местами еще темные брови, подпаленные серебром. Его взгляд был мрачным, черные глаза смотрели из-под опущенных век с почти могильным спокойствием, пока мимика не ожила от внимания Горячева. Лицо преобразилось, множество мелких морщинок собрались на лбу и в уголках глаз, сделав в один момент сухое выражение сочно хищным. Очки съехали на нос, показав в подробностях хитрый прищур. Волосы, аккуратно убранные назад, облепили череп, и он проверил ладонью, так ли это на самом деле, затем плотнее заправив под пиджак очешник.
— Валентин Витальевич, — мужчина наклонил голову. — Приятно познакомиться, Антон Горячев. Вот так бывает. Ты растишь своих детей, а может, даже не своих, а они даже не приглашают тебя на свадьбу, — он повел руками, раскачивая их на трости. — Я знаю, что тебе понравился мой Лев. Даже слишком.
Горячев ощутил, как в один миг к горлу подкатило чувство, сравнимое с тошнотой. Адреналин дал в голову, и если бы не здравый смысл и цивилизованность — Антон зверем бы кинулся на человека, который успел принести слишком много бед близким. Да, наверное, не только им. Перед глазами на миг стало мутно от ярости, а вены взбухли. Но Горячев лишь отшатнулся от стола, впившись в его край пальцами, и выпрямился, готовый в случае чего встать. Валентин оказался в фокусе взгляда. Хотел бы Антон испепелить мерзавца одной силой мысли…
— Я бы на их месте тоже не стал вас приглашать. — Антон успел ответить раньше, чем когда промедление могло бы быть распознано как паническое, а не шоковое. Он не боялся. Бесстрашие сейчас билось в артериях — пусть только временное.
Валентин открыто улыбнулся, словно сказанное было удачной шуткой. Казалось, что даже музыка стала тише, когда он открыл рот.
— На их месте тебе и не быть никогда. А всему виной полушария, — лилейно ответил Багратионов и стукнул тростью, переставив ее вбок. — Ты хорошенький, породистый мальчик. Такие не бывают умными, поверь моему опыту. Но я не зверь, — Валентин закачал головой, отрицая, — ой, не зверь. Поэтому я предлагаю тебе уйти. Сейчас. Могу приплатить, если ты с богатеньким папиком только ради денег. Если это действительно так, то скоро сосать с него будет нечего. Твое решение? — он сощурил глаза и разулыбался так, что возрастные заломы на щеках продлили линию рта до самых ушей.
Антон стиснул зубы. У него был готовый ответ. Но он знал, что как только даст его — Валентин закончит разговор. Возможно, тот в любом случае не позволил бы сменить тему. И все же Горячев должен был спросить:
— За что?
Багратионов уставился на Антона долгим немигающим взглядом. По его лицу поползла мерзкая улыбка, которая сменилась хохотом. Но замолк Валентин так же резко, как и начал.
— Я же говорю, такие не бывают умными… Антон, либо ты делаешь выбор, либо я делаю его за тебя. Все просто. Тем более скоро начнется концерт, в котором я играю главную роль. Мне не до интервью даже с такими сладкими мальчиками, прости, — Валентин прижал ладонь к груди и сложил брови так, словно действительно сожалел.
— Ну тогда на хуй иди, — прошипел Антон и скривился. — Мой ответ — нет. И бабки свои засунь себе в зад.
— Какой грозный! — шутливо вскинулся Валентин. — Глупый выбор. Очередной.
Багратионов поднял трость и с грохотом опустил ее на пол. Это не было бы оглушительным звуком, после которого всему суждено заканчиваться, если бы не внезапно стихшая музыка и замолкшие в одно мгновение рты людей. Лев обернулся, а за ним и Елена, и все остальные обратили внимание на столик, за которым единственный из гостей не находился в замешательстве. Валентин ухмылялся, Богданов — мрачнел.
— Охрана, — подозвал Лев тех, кто стоял в дверях, но никто не двинулся с места. Валентин едко поцокал языком и поднялся из-за стола.
— Я заплатил больше, — сообщил он, как бы извиняясь за это, и пожал плечами. — Ой. А ты думал что, один умеешь деньгами сорить направо и налево? Нет, я тоже.
— Тогда я вышвырну тебя сам, — зарычал Богданов, но только он дернулся, как злополучная охрана всколыхнулась в его направлении. Валентин поднял руку, остановил бравых ребят, среди которых оказались и сам Васька, и его друзья. Елена шокированно уставилась на жениха и отшатнулась в сторону, но была схвачена за локоть раньше.
— Не вышвырнешь, — подвел итог Валентин Витальевич, свободно двигаясь теперь по залу. Стук его трости отвратительным звоном отдавался в черепной коробке. — Ничего не сможешь сделать, иначе мы закончим плохо. Я вообще пришел просто поговорить. Сделать заявление, возмутиться относительно вашей неблагодарности — и только. Ничего больше сегодня тебя не ждет, не переживай, Левушка.
— Да как ты… — не смог договорить Богданов, как Валентин, проходя мимо, перебил его:
— Откуда столько средств? Как-то так вышло, Лев, что я готовился к этому дню очень долго. У меня есть деньги, есть план. Я мог бы убить сегодня всех прямо сейчас, но это было бы слишком просто.
— Ты лжешь, — фыркнул Богданов, скрещивая руки на груди. — Мухлюешь. Не может быть. Когда мы расставались, у тебя был хоть и средний, но еле-еле шевелящийся бизнес, который ты портил безалаберностью.
Валентин только ухмыльнулся и подал знак рукой Ваське, который в тот же момент встряхнул Елену и заговорил:
— Мне заплатили за наш брак.
— Что? — не поняла Богданова, упираясь и пытаясь вырваться. — Но целых четыре года…
— Мне платили все четыре года, — мерзко разулыбался Васька, истерично облизывая губы. — И за секс тоже. И за свидания. Ты думаешь, я стал бы… с дефектной?
— И за то, — Валентин остановился посередине зала, уставившись Льву прямо в глаза, — чтобы сейчас ей было вредно и нельзя пить алкоголь. А то, знаете, — Багратионов пренебрежительно возвел глаза к потолку, — эти всякие ужасные последствия плода, который подвергается алкогольной зависимости. Если, конечно, твоя сестра все еще достаточно фертильна. А то в постель она ложилась с неохотой, знаешь ли.
Следующий звук, который был произведен в абсолютной тишине — это столкновение колен Елены с полом. Схватившись одной рукой за живот, второй зажимая рот, она пыталась побороть или приступ истерики, или тошноту. Ее глаза были широко раскрыты и в них скопились слезы. Антон вскочил со стула, как обожженный, и тут же побежал к Богдановой. Его никто не остановил, а потому скоро она оказалась в подрагивающих от перенапряжения руках Горячева.
