— Тише, тише… — шептал он, а сам шарил взглядом по округе, искал своих. Леха с Аленой просто замерли за столиком, Роман с Владом оказались в осаде возле поворота в уборную. Как и Настя, незаметно стоявшая в тени — она с каменным лицом убрала смартфон обратно в карман под тяжелым взглядом двух нависших над ней громил и вытянула руки вдоль тела. Горячев горько вздохнул. Охраны было вдвое больше, чем гостей. — Не слушай, Лена… Пойдем со мной? Пойдем, я усажу тебя и буду рядом, хорошо?
— Как драматично! — повесив трость на сгиб локтя, аплодировал Валентин под всхлипы Елены, что исступленно жалась к Антону и пыталась подняться. — Прямо не отвести от вас взгляда, какие вы все человечные и непродажные. Противно даже.
Лев оставался непреклонен, смотрел обидчику в глаза, но вздувшиеся вены выдавали нереализованную ярость. Он заговорил, отвлекая Валентина от зрелища:
— Что тебе нужно?
— Немного. Для начала — твое дело, — открыто улыбнулся Багратионов и развел руками, шаря взглядом по лицам испуганных людей.
— Тебе придется побороться, — усмехнулся Богданов. — Я взрослый мальчик. У меня есть тоже и деньги, и связи.
— Хороший мир слабее перед его теневой копией. Тебе не хватило того, что я сделал с твоей сестрой? Ты хочешь увидеть, что я могу показать про тебя?
Валентин хохотал так долго, что у него пересохло в горле и он критически охрип. Торжествующе задрав голову, мужчина долго, бесчеловечно долго испепелял Богданова взглядом, когда сам Лев искал глазами Горячева.
— Да. Хочу увидеть. Мы поборемся, Валентин Витальевич.
— Это будет крайне интересно! — воодушевленно произнес Багратионов, а затем одним кивком велел своим ребятам разворачиваться и уходить. Здесь стало понятно, что они не были представителями охранной фирмы, ведь столь беспрекословное подчинение достигается годами. Из уборной вывалился самый крупный амбал, уже знакомый Антону, потянул за собой Рому, но моментально среагировал на взгляд Валентина и швырнул сисадмина в стену.
— А, кстати, — обернулся Валентин уже на выходе, оставляя на крайнем из столов свою визитку. — Тебе понадобится. Перезвонишь, как сойдет спесь.
Когда закрылась дверь и послышался последний глухой стук трости, повисла еще одна тихая долгая минута, в которой каждый искал силы, чтобы сдвинуться с места. Богданов в тот же момент рванул к Елене, которая, потеряв опору, заливалась слезами и просила у кого-то прощения. Освободившись, к ней наконец, отпихнув Льва локтем, подлетела и Настя. Антон, поджав губы и выравнивая дыхание, смотрел, как она повернулась к Богданову и остановила на нем знакомый непозволительно пронзительный взгляд. Обнимая и гладя Елену по волосам, хакерша только головой покачала. В этом жесте читался упрек, но Горячев не мог знать наверняка, только ли в адрес Льва. Судьба Богдановых не стала яснее даже в свете уже случившейся катастрофы, и самое большое слепое пятно только что ушло через парадные двери.
«Из-за тебя все, Богданов», — внезапно всплыли в голове слова Романа. Месяца не прошло с тех пор, как он стелился на пороге Горячева в такой же истерике, в какой была сейчас Елена. Антон отказывался верить в это обвинение, но все, что сделал ублюдок Валентин, снова сошлось в одной точке. Елена была всего лишь очередной жертвой, Лев — причиной. Страшно было допустить ту же мысль в головах остальных. Может, Горячев не понимал главного, но самые громкие аккорды этого концерта он расслышал хорошо: согласным — взятка, несогласным — страх и боль. Все, чтобы от Богданова отвернулось как можно больше людей.
Антон тревожно взглянул на своих и подступил ближе ко Льву. Когда мир снова двинулся, когда жизнь, хромая, неуклюже зашевелилась на руинах уничтоженной сцены, вышло так, что все они сгрудились рядом, как беженцы.
— Что будет теперь? — глухо прозвучал Лехин голос на фоне Елениных всхлипов. Он остался один: Алена отошла к девушкам, выхаживать обесчещенную невесту. Антон не мог отвести взгляда от разбитой Богдановой. И другим вопросом, кроме озвученного, не мог задаться.
— Ничего, — вдруг ответил Роман, который тер ушибленную голову. — Валька вцепился в шею крупной дичи. На нас ему теперь нечего размениваться.
— Скорее всего, это было показательное выступление, — выдохнул Богданов. — Простите, что вам пришлось это пережить. Теперь мы встаем в защитную стойку и ждем удара.
1.05. Понедельник. Рефлексия
Первый день нового месяца, мая, по иронии судьбы был понедельником. Понедельником, в котором Лев не мог найти для себя никаких оправданий. Понедельником, в котором сомнение заполнило берега сознания. Богданов не понимал причины агрессии и мести отчима, потому не мог оправдаться перед Еленой или объяснить остальным, за что они попадали в самые скверные ситуации и, возможно, будут попадать в будущем по его вине. Льву было страшно: Горячеву могли начать наговаривать легко формирующиеся в зыбкой почве домыслы и, если подумать, это было почти заслуженно; а возможно, Богданов искалечил сестру, безвозмездно подарившую новую жизнь маленькой семье. Лев часто размышлял, страшно ли ей было тогда, когда они бежали? Когда Елена выкрала деньги? Богданов только теперь задумывался о бессмысленных табу, негласно установленных между ним с сестрой. Они оба выбрали позицию умалчивания, которая и лишила их естественной защиты — сильной стороны каждой семьи.
С беременностью обошлось. Еще в выходные отлегло, после чего сразу был оформлен развод в судебном порядке. Богданов с Романом и Элей попытались выкрутить дело как изнасилование, подать в суд, но ничего не вышло. «Второй стороной был представлен видеоматериал с доказательствами полного согласия», — отрапортовала Эля в воскресенье вечером, а Льву стало горько и захотелось запить эту горечь чем-то, что лишит его сознания. Затем последовала попытка обвинить Валентина в аферизме, махинациях, но Богданов с Настей натолкнулись на простой и жестокий факт: Валентин Витальевич Багратионов давно — точнее, шесть лет назад — погиб. Самоубийство. За его именем числилось небольшое дело, которое прогорело годом ранее. И тот человек, который ворвался на чужой праздник жизни, до сих пор оставался неизвестным. Нет лица — нет иска. Как просто.
С охраной все получилось еще проще: один проплаченный сотрудник доставил заявку Льва на оказание услуги прямо в пасть врагу. Вероятно — как пояснил Роман — это произошло в момент, когда Богдановы начали менять секьюрити. После несложно было дождаться, когда вскроется наименование выбранных компаний, и заслать крысу, а далее провернуть известную схему. Несомненно, в Nature’s Touch крыса тоже была, но вычислить ее не удалось. Совещаться впредь решили не на территории резиденции.
«Сколько же ты готовился?» — спрашивал сам у себя Богданов, оформляя больничный Елене. Четыре года было точно. За такой огромный временной отрезок можно было сделать все что угодно. Лев ждал, когда потолок над его головой проломится.
Вечером мобилизовался Антон. Полдня он провел у себя дома, собираясь к рабочей неделе уже на новом месте. По действительно удачному стечению обстоятельств он закончил сотрудничество с Nature’s Touch еще в пятницу и теперь оказался по крайней мере вне одного поля битвы. Но отселяться от Льва Горячев не планировал. И даже выпросил себе место под байк, как привык, во внутреннем дворе дома. Все выходные Антон держался рядом, с остервенением создавая зыбкую атмосферу безопасности хлопотами у плиты, живой суетностью и теплом в постели. А сегодня свалился на плечи к Богданову с огромным пакетом, набитым неизвестно чем — но это что-то гремело металлом.
— Поехали к Лене, — заявил Антон, и это было точно не предложение.
— Зачем? Она отдыхает, Антон, — вздохнул Богданов. С приходом Горячева большую долю времени в жизни Льва начала занимать забота об окружающих. Было ли это проблемой? Было ли это правильным? — Мы помешаем.
— Ну тогда скажи мне адрес, я поеду один, — упрямился Горячев. — Ее нельзя оставлять одну, Лев. Она пережила такое… Четыре года! И даже видео с доказательствами они ей сделали… — он сухо сплюнул в сердцах, хмурясь. — Ты же ее брат. Старший. Ты ее лучше всех должен понимать. А вы расходитесь по разным углам… Мы съездим всего на пару часов. Это не сделает ей хуже. Но она должна чувствовать, что мы рядом.