Этьен хотел поднять Жана, волнение которого могло повредить ему, но старый вор оттолкнул его.
— Нет! Нет, доктор! — сказал он, рыдая. — Я должен быть на коленях. Дайте мне испросить прощение у той, которую мое преступление сделало сиротой. Да, — продолжал он, обращаясь к Берте, — я причина всех ваших страданий… Ваш отец умер на эшафоте, оставив своему семейству обесчещенное имя, тогда как моя голова должна была пасть, а не его… Я чудовище, и это знаю!… Но я чувствую, что умираю, и, ввиду приближающейся смерти, умоляю вас о сострадании, которого я недостоин, о прощении, которого я не заслужил…
Задыхаясь, уничтоженная ужасным воспоминанием, которое вызвал Жан Жеди, Берта была не в состоянии отвечать.
— Мадемуазель Леруа, — сказал Этьен, — не может забыть горечи позора, в который вы ввергли ее семью, но она может простить человека, который, подкупленный негодяями, был причиной всего этого зла, если тот человек поможет ей восстановить честное имя невиновного.
— Я поклялся обвинить себя и обвиню, — ответил Жан Жеди. — Я готов сознаться во всем и подписать признание… Правосудие должно восторжествовать.
— И оно восторжествует!… — вскричал Анри, выходя вперед.
— А! Господин де Латур-Водье! — прошептал Жан Жеди, которого Этьен заставил встать с колен. — Я очень доволен, что это дело берете на себя вы. Оно в хороших руках. Вы пришли допрашивать меня, не правда ли?… Я все скажу и то же самое покажу и в день суда, если Бог дозволит мне прожить до тех пор… Прежде чем оставить этот мир, я, по крайней мере, отомщу за невиновного и заслужу прощение. Не правда ли, мадемуазель?
— От имени тех, которых нет больше на свете, и от моего имени я прощаю вас.
Сильная радость выразилась на лице раненого. Затем он вдруг побледнел и, казалось, был готов упасть в обморок.
В то же время он прижал руку к груди, в которой почувствовал страшную боль.
— Довольно волноваться, — сказал Этьен, — успокойтесь, будьте мужчиной, или я ни за что не отвечаю.
Он дал Жану ложку лекарства, и это немного оживило его.
— Я страшно страдаю, доктор… — прошептал он. — Мне кажется, что в ране у меня каленое железо, но я буду мужественным, я буду силен… Пусть меня спрашивают — я могу отвечать… Я не хочу умереть, не сказав ничего.
Анри де Латур-Водье начал допрос, и свидетели этой сцены невольно вздрагивали при рассказе об ужасной драме.
Один Анри спокойно записывал ответы.
— Итак, — спросил он, — вы не знали имен злодеев, которые наняли вас?
— Да.
— И только случайно встретили их в Париже через двадцать лет?
— Да, случайно.
— И вы убеждены, что это мистрисс Дик-Торн и Фредерик Берар?
— Вполне убежден.
— На чем основывается эта уверенность?
Жан Жеди рассказал, что произошло с той минуты, когда, проникнув ночью в первый раз в дом на улице Берлин, он узнал мистрисс Дик-Торн, и до вечера 20 октября, окончившегося воровством бумажника со ста тысячами франков.
— Мне нужно объяснить один пункт по поводу этого воровства, — перебил Анри. — Рене Мулен, остававшийся в доме после вас, убежден, что мистрисс Дик-Торн меньше беспокоилась о потере денег, чем важных бумаг, заключавшихся в бумажнике.
— Мне уже говорили это, — сказал Жан.
— И вы не нашли там ничего, кроме денег?
— Да, сто три тысячи франков. Я открывал все отделения бумажника, там не было ничего больше.
— Может быть, было какое-нибудь секретное отделение?
— Не знаю; знаю только то, что в этих отделениях не могло заключаться много, так как стенки показались мне довольно тонкими.
— Опишите его.
— Он был черной кожи с серебряными застежками.
Внимание адвоката, казалось, еще больше усилилось.
— Не помните ли вы еще чего-нибудь особенного?
Жан Жеди покачал головой:
— Нет.
— Припомните хорошенько. Не было ли чего-нибудь на верхней стороне бумажника?
— Ах, да! Припоминаю: была вырезана буква, почти стершаяся.
— Какая?
— Кажется, К.
Анри вздрогнул.
— И вы потеряли эту важную вещь? — продолжал он.
— Негодяй, который ранил меня, Фредерик Берар, человек с моста Нельи, украл его из кармана моего сюртука.
— Здесь?
— Да, бумажник еще был при мне в «Черной бомбе», и в нем было даже больше двух тысяч франков.
— Странно, — сказал Анри.
— Что такое? — спросил Этьен.
— Ты это сейчас поймешь, — ответил адвокат.
Затем, обращаясь к Жану Жеди, прибавил:
— В котором часу ранил вас Фредерик Берар?
— Около часа ночи.
— А я, в половине первого, на углу улиц Амстердам и Берлин нашел под воротами бумажник, совершенно похожий по описанию на ваш; он из черной кожи, с серебряными застежками и с буквой К…
— Похож как две капли воды!… — вскричал Жан.
— Он был пуст: в отделениях не было ничего: ни денег, ни бумаг. Одна из половинок показалась мне немного толще другой, но в то время я не обратил никакого внимания на это ничтожное обстоятельство.
— Что, если это бумажник Жана Жеди? — решился заметить Рене.
— Судя по описанию, возможно; но каким образом он очутился там, так как Жан не мог проезжать по этой улице из «Черной бомбы» в Бельвиль?
Старый вор задумался.
— А, забавно, — прошептал он, — и даже невозможно… если только…
Он снова замолчал, потом вдруг вскрикнул: он вспомнил про Миньоле.
— Я знаю, в чем дело, — сказал он. — Бумажник украли у меня не здесь, а в «Черной бомбе». Миньоле вытащил его, затем выбросил, вынув деньги.
— Бумажник у меня, — продолжал Анри, — и мы увидим, есть ли в нем тайное отделение. Теперь вернемся к нашему делу. Вы убеждены, что человек, который ждал вас здесь, чтобы убить, был тот же самый, который был у мистрисс Дик-Торн и живет на улице По-де-Фер-Сен-Марсель?
— Да, человек с моста Нельи, сообщник отравившей меня женщины.
— Вы говорили о каком-то бывшем нотариусе, писавшем от имени третьего лица письмо, которое должно было завлечь в западню несчастного доктора из Брюнуа.
— Да.
— Мы должны были иметь копию этого письма, — прибавил Рене Мулен, — но нам это не удалось.
— Ваш нотариус должен был сказать вам, каким именем было подписано письмо.
Жан Жеди переглянулся с механиком и ответил:
— Оно было подписано только начальными буквами.
— Без сомнения, инициалами Фредерика Берара?
Раненый ничего не ответил.
Анри повторил вопрос.
— Нет, сударь, — ответил Рене.
Он вспомнил, что, по мнению нотариуса, таинственные буквы означали «Сигизмунд де Латур-Водье».
— Постарайтесь припомнить, эту загадку необходимо разрешить. Если письмо, написанное для того, чтобы завлечь в ловушку доктора из Брюнуа, было подписано не Фредериком Бераром, то можно предположить, что есть еще другой сообщник.
Ввиду подобной настойчивости невозможно было молчать дольше.
— Я припоминаю, — сказал Рене.
— Какие же это были буквы?
— С. де Л.-В.
Написав эти буквы, Анри спросил:
— Не старался ли бывший нотариус восстановить имя, начинавшееся такими буквами?
— Не знаю, — нерешительно сказал механик. — Но так как частичка «де» указывала на дворянскую фамилию, то он взял список знатных семей…
— Что же он нашел?
— Ничего положительного, так как эти буквы можно отнести ко многим.
— Что сталось с этим нотариусом?
— Он теперь в тюрьме.
— Когда он нам понадобится, мы узнаем, где его найти, так как, без сомнения, его свидетельство для нас полезно. Поговорим о ребенке… Можно ли проследить за ним?
— Да, — поспешно ответил Этьен, — это возможно благодаря самому странному и почти чудесному случаю. Мой дядя, Пьер, возвращаясь в эту ночь с моста Нельи, услышал крик ребенка, посадил его в свою карету и отвез в воспитательный дом.
— Не известно ли вам, остался ли ребенок жив?
— Я узнаю это завтра, так как мой дядя, возвратившийся утром в Париж после трехдневного отсутствия, должен был заняться этим делом.
— Ты понимаешь, дорогой Этьен, что это имеет для нас громадное значение. На белье могли быть метки, могущие навести на след. По моему мнению, целью преступления было исчезновение ребенка; поводом к нему, наверное, был вопрос о наследстве. Впрочем, все это скоро объяснится. Завтра я приведу в порядок показания Жана Жеди, и он подпишет их вместе с жалобой на Фредерика Берара и мистрисс Дик-Торн…
— О! С большим удовольствием! — вскричал Жан.
— Затем я отправлюсь к императорскому прокурору! А теперь до завтра. Мы оставим вас, так как вам нужен отдых.
Берта подошла к старому вору.
— Я молю Бога о вашем выздоровлении и никогда не забуду, что вы сделали для исправления причиненного вами зла, — сказала она.
Жан Жеди со слезами на глазах хотел снова упасть на колени, но Этьен не допустил этого и в интересах их общего дела просил его быть спокойным и уснуть.
