ожидал огромный, неблагодарный объем работы, на котором мы больше не будем останавливаться, так как он
уже не будет касаться наших главных героев.
Глава 28
С отстранением Золтана Кройнера от дальнейшего расследования известного нам уголовного дела его
преемником с Лесника была снята слежка спецагента ФБР, тем более что она организатору не дала того
материала, который он желал бы получить. Наоборот, Кройнер убедился, что Гончаров-Шмаков не был причастен
к расследуемому преступлению. Теперь ему стали более понятны мотивы агрессивного отношения к себе со
стороны Гончарова-Шмакова.
Дыра в потолке номера Лесника была так специалистами заделана, что ее невозможно было обнаружить.
Дальнейшее пребывание Лесника в Нью-Йорке уже стало для него нецелесообразным и ненужным. Сегодня
вечером он должен был вновь поехать на встречу с известной читателям троицей в их глубоко
законсперированный притон.
Когда Лесника туда доставил на своей машине посланник, ранее уже выполнявший такую роль, то в зале, к
своей радости, он, кроме Молоха, известной троицы, увидел похудевшего, но бодрого своего учителя.
Увидев его, Лапа, поднявшись со стула, поспешил навстречу со словами:
— Вот мой сынок пришел.
Лапа, обняв с силой Лесника, несколько секунд стоял прижавшись к нему, после, отстранившись, поцеловал в
губы под довольные и понимающие взгляды собравшихся.
Клод Уильямс, вручая Леснику чек в пятьсот тысяч долларов, сказал:
— Мы благодарны и рады, что среди наших русских братьев имеются такие экстра-класса специалисты по
сейфам, но еще больше мы восхищаемся умением господина Лесника глобально мыслить и находить решения в
практически неразрешимых задачах. Только благодаря вашей хитрости и дальновидности мы сейчас собрались
вместе отметить торжество нашей победы. Пятьсот тысяч долларов — солидная сумма даже для нас, но мы
расстаемся с нею без сожаления, так как ваша работа того стоит. С сегодняшнего дня вы оба приняты в наше
братство и являетесь его полноправными членами, о чем будет сообщено на большом совете кланов. С такими, как вы, специалистами мы согласны сотрудничать, а с разными шавками, урками и просто уголовниками нам не
по пути. Так вы можете передать своим друзьям. Я думаю, вы нас понимаете, а поэтому свою протекцию
посланникам из своей страны выдавайте обдуманно, не забывая и наш корыстный интерес, который мы можем
получить от прибывшего к нам гостя. (В процессе беседы они подошли к сервированному столу и расселись за
ним, взяв в руки бокалы с вином.)
— В каком смысле? — решил уточнить у него для себя Лапа.
— Если прибывший будет умницей, как Лесник, то почему ему не озолотиться у нас и не помочь нам в нашей
работе, а если это будет убийца или насильник, то такого добра у нас своего хватает и желательно им не
показывать к нам дорогу.
Объяснением Клода Уильямса Лапа был удовлетворен, а поэтому понятливо кивнул ему головой. Пока
говорил Уильямс, Лесник, обводя взглядом присутствующих, остановил его на Молохе. Последний сидел за
столом, как именинник. Теперь ему было с чего быть довольным собой. Его американские друзья убедились, что
у Молоха в России были друзья, дружба с которыми не только почетна, но и полезна. Кроме этого, Молоха не
мучила совесть, что он пригласил к себе в гости друга из России для того, чтобы его арестовали. Такой факт
ложился огромным позором на его имя. Теперь он был смыт с него, а значит, можно вздохнуть свободно.
После обмена мнениями, взаимных комплиментов, поужинав, собравшиеся стали расходиться. Лапа, подойдя
к Леснику, спросил:
— Ты когда думаешь лететь домой?
— Завтра! — как давно решенное, сообщил ему Лесник. — Надо уматывать скорее к себе. Я и так долго
дразнил тут медведя, — улыбнувшись, пошутил Лесник.
— Я тоже полечу с вами, — сообщил Лапа о своем решении.
— Остап Харитонович, мы с Ларисой полетим домой через Вену. Мне там в банке надо уладить свои
финансовые дела.
— Может быть, и мои четыре «лимона» положишь на свой счет, чтоб я с ними не возился?
— Стоит ли преждевременно делить шкуру неубитого медведя, может быть, она ему еще пригодится?
— То, что у меня есть, за глаза хватит, — устало поведал ему Лапа.
— Так зачем было подписываться к этой троице и рисковать? — удивился Лесник.
— Жадность фраера губит, дорогой, а меня не жадность погубила, а азарт. Хотелось доказать самому себе, что я еще стою чего-то.
— Ну и как, доказал себе? — обнимая Лапу за плечи, улыбнувшись, поинтересовался Лесник.
— Как видишь, — заметил Лапа, — но это стоило мне не менее двух лет жизни.
— Вклад в пять миллионов долларов может вызвать в банке подозрение, — как бы взвешивая каждое слово, осторожно сообщил Лесник Лапе.
— За мои бабки не переживай. Банк, выдавший счет на них, уважаемый, в махинацях замечен не был, управляющий банком всегда подтвердит платежеспособность своего банка и подлинность счета. Если Венский
банк откажется от сотрудничества с ним, то понесет не только моральный, но и материальный урон.
— Убедительно говоришь, неужели сам до всего этого додумался?
— Я пересказываю то, что поведали мне, когда давали деньги на счет, — улыбнувшись, ответил ему Лапа, —
когда будешь сдавать деньги и счета в банк, не забудь упомянуть о своих картинах.
— Я всегда так делаю. Это у меня вместо здравствуй, — заверил его Лесник.
Когда они расставались, то Лапа, пожимая Леснику руку, спокойно, как бы не за себя, а за другого, поблагодарил, не выпуская его ладони из своей:
— Еще раз спасибо, Виктор, за все, что ты для меня сделал.
— Да чего там, — смущенно попытался отмахнуться от благодарности Лесник.
Лапа, встряхнув его руку, проникновенно заявил:
— Я рад, что сделал в своей жизни ставку на тебя, и вижу, что не ошибся.
Так как вместе они не могли находиться, чтобы не проявлять к себе оперативный интерес, они расстались в
притоне, чтобы вновь встретиться уже в России.
Прилетев в Вену, Лесник с Ларисой приехали в Центральный государственный банк, где Лесник, никого не
спрашивая, по проторенному им ранее маршруту провел подругу в приемную управляющего банком, где их
встретила миловидная секретарша. Не остановиться на ее описании было бы грешно. Она была лет двадцати
двух, с плоским животом, высокой грудью, стремящейся вырваться наружу, с прямыми длинными каштановыми
волосами, ниспадавшими на ее узкие плечи, одета в экстравагантный костюм. Увидев ее, Лесник забыл
дорожную усталость, и в голове у него появились крамольные, но на сто процентов безнадежные мысли.
Лариса, узнав у девушки, что управляющий находится в своем кабинете, попросила ее:
— Передайте, пожалуйста, господину Фридриху Оттовичу, что с ним желает переговорить господин Гончаров-
Шмаков...
На недоуменный взгляд секретарши Лариса пояснила:
— Он — клиент вашего банка, и управляющий его хорошо знает.
Переговорив по селектору с господином Швартаном, девушка, грациозно поднявшись, открыла дверь в
кабинет и провела посетителей.
Увидев Гончарова-Шмакова с сопровождающей его женщиной, господин Швартан, поднявшись из-за стола, доброжелательно улыбаясь, пошел им навстречу, отпустив своего секретаря из кабинета. Поздоровавшись с
Ларисой, узнав ее имя, отчество и что она является переводчиком у Гончарова-Шмакова, Швартан, здороваясь с
Лесником, поинтересовался здоровьем своего клиента и откуда он прибыл в Вену. Получив на свои вопросы
исчерпывающие ответы, Швартан удовлетворенно сообщил:
— Вы знаете, барон... — он заглянул в лежащую у него на столе книгу, — господин Церлюкевич Семен
Филиппович, продавший вам свои уникальные полотна, с вашей легкой руки тоже стал нашим клиентом, открыл
счет на свое имя в банке.
— Вы не желаете посмотреть, что я у него приобрел? — небрежно произнес Лесник, ожидая перевода своих
слов Ларисой.
— Конечно хочу, притом очень даже, — оживляясь, сообщил г-н Швартан.
— Только поймите меня правильно: подлинники таких шедевров я с собой возить не могу, а поэтому вам
придется ограничиться созерцанием копий. Они выполнены профессиональными художниками, на высоком
уровне, который должен дать вам представление о самих подлинниках.
Открыв футляр, в котором архитекторы носят свои чертежи, Лесник, достав из него скрутку нескольких
холстов, стал разворачивать полотна и показывать картины.
Господин Швартан, внимательно ознакомившись со всеми картинами, при этом рассматривал их на разном
расстоянии и под разным углом зрения. После этого он завистливо произнес:
