Следующим естественным шагом при рассмотрении подозрительного анонимного документа была бы отправка его копий по всем государственным учреждениям, куда люди обращаются с письменными заявлениями, чтобы попытаться найти в архивах такой же образец почерка. Но, к великому сожалению, всеобщая компьютеризация привела к тому, что все подобные заявления и обращения заполняются теперь на специальных бланках печатными буквами. Более того, в иной форме их просто не принимают. А записка вымогателя была написана обычным почерком. Даже столь опытные специалисты, как Паркер Кинкейд, не способны определить сходство почерка по тексту, составленному из печатных букв.
Но есть у почерков еще одна особенность, которая позволяла когда-то несколько сузить область поиска автора анонимки. Одна из общих характеристик почерка заключается в том, каким методом человека учили писать в школе. Еще несколько десятилетий назад подобных методов существовало столько, и они так существенно отличались друг от друга, что имелась возможность определить регион и даже порой отдельный штат, где автор записки получил начальное образование. Однако большинство из этих методов — вроде витиеватой «Леди-каллиграфии» — уже давно не используются, и их осталось так мало (строго говоря, всего два основных), что они теперь слишком распространены и почти ничего не дают при расследованиях.
Другое дело — индивидуальные характеристики. Они могут быть и самыми простыми, и весьма занятными: украшательские завитушки в отдельных буквах, вкрапления печатных букв в обычный текст, добавление необязательных деталей, таких как поперечные штрихи при написании буквы «Z» или цифры «7». Именно такие индивидуальные характеристики привели несколько лет назад исследователей к выводу, что неожиданно обнаруженные неизвестные прежде «дневники» Гитлера не более чем фальшивка. Гитлер всегда подписывался, используя крупную и отчетливую заглавную букву «H», но никогда не пользовался ею, когда просто писал. Фальсификатор не знал об этом и по всему тексту разбросал эти заглавные буквы, чего никогда не сделал бы сам Гитлер.
Паркер продолжил сканировать записку с помощью лупы в поисках любых отличительных особенностей почерка преступника, которые сделали бы его не похожим ни на какой другой.
Какой ты смешной, папуля! Прямо как Шерлок Холмс…
Но вскоре он нашел, что искал.
Это были точки над строчной буквой «i».
Большинство людей ставят точки над «i» и «j», просто ткнув в бумагу кончиком пера. В спешке некоторые делают над этими буквами как бы прочерк, где от точки, остающейся слева, тянется вправо небольшая полоска.
Но у автора записки в деле «Метстрел» оказалась весьма необычная манера постановки таких точек — штрихи от них поднимались строго вверх, и в целом буква начинала напоминать с виду падающую каплю воды. Много лет назад Паркеру уже приходилось сталкиваться с подобными точками над «i» в серии писем с угрозами, которые маньяк посылал одной женщине, позже убив ее. Но те письма сумасшедший писал собственной кровью. Паркер дал тогда необычной точке название «Слеза Дьявола» и включил описание этого случая в свой учебник по криминалистическому анализу документов.
— Думаю, у меня есть кое-что, — сказал он теперь.
— Что именно? — поднял голову Кейдж.
Паркер рассказал про необычную точку и название, которое ей присвоил.
— «Дьяволова слеза»? — по-своему произнесла его Лукас. Ей это явно не понравилось. Паркеру нетрудно было догадаться, насколько увереннее она умела обращаться с более материальными уликами, чем эта. Ему вспомнилась такая же ее реакция на слова Харди, уподобившего Диггера призраку. Она склонилась над столом. При этом челка упала вперед и частично прикрыла ее лицо.
— Возможна связь того убийцы с нашим делом? — спросила она.
— Нет, — ответил Паркер. — Того маньяка казнили уже много лет назад. Но это, — он кивнул на листок с запиской, — может дать нам ключ к поиску места, где преступник жил.
— Каким же образом? — поинтересовался Джерри Бейкер.
— Если нам удастся сузить район поисков до размеров округа, а еще лучше района, то сверим почерк со школьными архивами.
Харди усмехнулся.
— Неужели по таким приметам можно на самом деле кого-то разыскать?
— Еще как можно! Вы помните дело Мишеля Синдоны?
Сид отрицательно помотал головой.
— А кто это? — спросил Харди.
И только Лукас, в памяти которой хранился, должно быть, обширный объем информации о громких преступлениях прошлого, вспомнила, о ком речь:
— Он ведь был известным финансистом, верно? Тем самым, кто распоряжался деньгами Ватикана.
— Точно. Его арестовали за мошенничество с банковскими документами, но накануне суда он исчез. Объявился только несколько месяцев спустя и заявил, что его похитили — сунули в машину и увезли в неизвестное ему место. Однако тут же поползли слухи о том, что никакого похищения не было, а на самом деле он все это время провел в Италии, а потом вернулся в Нью-Йорк. Если не ошибаюсь, следователь по работе с документами из южного округа добыл образец почерка Синдоны и обнаружил весьма странную его особенность — он всегда ставил точку в центре круга, когда выводил цифру «9». Тогда агенты не поленились просмотреть тысячи таможенных деклараций, заполненных пассажирами по прибытии в Нью-Йорк из Италии. И они нашли-таки точку внутри девятки в адресе, указанном человеком, который, как выяснилось, прилетел под чужим именем. И конечно же, на декларации оказались отпечатки пальцев Синдоны.
— Вот так штука! — восхитился Сид. — Попасться из-за какой-то точки. Из-за такой мелочи!
— Вы совершенно правы, — сказал Паркер. — Как раз на мелочах-то преступники и горят. Не всегда, но очень часто.
Он поместил записку под сканер, использовавший различные источники света — от ультрафиолетового до инфракрасного, — выявляя зачеркнутые или стертые ластиком слова. Паркера заинтересовало, что именно было зачеркнуто перед словом «арестуете». Потом он просмотрел документ целиком, но никаких подчисток не обнаружил. Такой же проверке подвергся и конверт. Тоже ничего не исправлялось.
— Ну, нашел еще что-нибудь?
— Дай мне минуту, Кейдж. И не дыши мне, пожалуйста, в шею.
— Уже двадцать минут третьего, — напомнил агент.
— Спасибо за подсказку, но у меня хорошо развито чувство времени, — пробормотал Паркер. — Дети помогают выработать его.
Он перешел к агрегату, который назывался ЭДА, или аппарат электронной детекции. Его применяют для выявления на бумаге вдавленных следов — слов или отметок, оставленных кем-либо, кто писал на листе, лежавшем поверх рассматриваемого документа. Изначально ЭДА был задуман как прибор для высвечивания отпечатков пальцев, но как раз для этой цели оказался совершенно непригоден именно потому, что вдавленные следы мешали как следует разглядеть отпечатки. В телевизионных сериалах сыщики обычно заштриховывают листок простым карандашом, чтобы проявились вдавленные следы. В реальной жизни ни один серьезный эксперт по документам не стал бы делать ничего подобного — потому что на самом деле так следы проще уничтожить, чем выявить. ЭДА, работавший по принципу светокопировальной машины, то есть обычного ксерокса, мог показать написанное на вырванном из блокнота листе, даже если анализировал десятый после него снизу.
Никто не может толком объяснить, почему ЭДА так эффективен, но не один специалист по работе с документами без него не обходится. Однажды после смерти богатого банкира Паркера наняли, чтобы провести экспертизу завещания, согласно которому он лишил наследства собственных детей, оставив все свое состояние молоденькой горничной. И Паркер был уже очень близок к тому, чтобы признать документ подлинным. Подпись не вызывала подозрений, а даты составления завещания и сделанных в нем поправок выглядели вполне логичными. И только самый последний тест — с помощью ЭДА — помог выявить вдавленную надпись такого содержания: «Уж это точно одурачит их всех». После чего горничная призналась, что заплатила человеку, взявшемуся изготовить подделку.
И вот теперь Паркер прогнал сквозь аппарат записку, вынув ее предварительно из папки.
Ничего.
Затем он взялся за конверт. Отделил одну его поверхность от другой и стал по очереди высвечивать в агрегате. И почувствовал, как замерло сердце, когда увидел тонкие серые буквы.
— Есть! — воскликнул он в возбуждении. — Здесь точно что-то есть.
Лукас склонилась так близко, что Паркер ощутил легкий цветочный аромат. Духи? Нет. Даже после всего лишь часового знакомства он заключил, что она женщина другого типа. Так что скорее всего это был всего лишь запах шампуня или мыла.
— Мы имеем фрагменты впечатанного в бумагу текста, — сказал Паркер. — Наш преступник писал что-то на листке, лежавшем поверх конверта.
