Лев закусил губу, пряча от Антона непонимание. Было в Горячеве нечто показное — так расцветает ранняя молодость под лучами влюбленности. Лев уже столь давно не был безрассудным, что забыл, каково это. Однажды был, но поплатился за время в воздушном мироощущении такими травмами, которыми до сих пор трактовал многое, что происходило вокруг него. Накатывающий дискомфорт сменился принятием, а Богданов, примерившись к Горячевской ладони, схватил и потянул Антона на себя, чтобы тот врезался в каменеющее от напряжения тело. Вторая рука обвила талию, Богданов хитро улыбнулся и повел Горячева. С минуту он был скован, видно, привыкая к новой роли, но быстро расслабился, подстроился и влился.
— Позволю. Что мы теперь? Вот так, в открытую? — шептал Богданов, прижимаясь щекой к Антоновой скуле. Взгляд Льва метался, выискивая чьи-нибудь агрессивные или насмешливые глаза, надменные ухмылки. Но находились только занятые своими парами люди.
— На нас никто чужой не смотрит. И не запомнит. Тут темно, вокруг другие люди… — Антон мягче устроил одну ладонь на плече Богданова, а другой скомкал рубашку на его боку. Может быть, и ему было страшно? Или так Горячев возвращал все внимание себе? Лев выдохнул, уставившись в одну точку на полу.
— Я тоже никогда не танцевал медленные танцы, — перевел Богданов тему. Голос потеплел, а вместе с ним и желание быть ближе — прижаться и прижать — разгорелось сильнее. — Ты мой первый в этом отношении, Антон. Получается?
— Да. Да…
Горячев глубоко вздохнул, и его рука соскользнула с плеча Льва вниз, нашла ладонь. Он соединил их замком, нежно сжал и прикрыл глаза снова. В позвоночнике Антона словно не чувствовалось больше никакой жесткости, никакой пружины, которая до этого легко подбрасывала его на басах. Богданов подушечками пальцев слышал, как тает под ними абсолютное доверие. Как весь Горячев еле уловимо извивается, подобно ручью, в очерченном для него русле.
========== XXXIV ==========
Та же ночь. Легкость
— Жаль, Леха тебя не отпустит. Ты ему тут тоже понравился. Но учти, я уже жду тебя. Ненавижу ждать. Так что будь вовремя… — нашептал Антон на ухо, когда Лев отпускал его домой, в последний раз проводя ладонью по спине. В конце вечера Горячев выпил еще только порцию коктейля, но выглядел совсем одурело — вспоминались все те моменты, когда он исписывался сообщениями «хозяйке». Работа, которая ждала Богданова на остаток ночи, была действительно непыльной, а потому пустующую голову быстро забили мысли, где все чаще мелькал Антон. Какой ветреной оказалась печаль! Лев ожидал, что будет горевать, оплакивать прошлое, но в нос било благоухание новой жизни: после танца и открытых чувств ничего плохого не случилось, Валентин получил свое и оставил тиранию, из-за желания новых свершений немного потряхивало, шаги пружинили от жажды жить. Странное осознание собственной бедности оказалось лучшим щитом от практичного мерзавца.
Богданов вышел из «Бермуды» в четыре утра. Солнце выглядывало из-за крыш, лениво карабкаясь по домам и подрумянивая небо. «Крузак» поблескивал от осевшей на глянцевые черные бока росы, — казалось, вот-вот фыркнет да отряхнется. Романтика ночной жизни затухала, уступая новому рассвету.
Лев тихо открыл дверь в квартиру, боясь спугнуть сон Горячева; аккуратно положил ключи на тумбу и крадучись прошел в душ, чтобы смыть остатки ночи с кожи. В маленькой ванной, где Богданов умудрился поронять все что можно, совершенно не в силах привыкнуть к размерам помещения, он расстегнул рубашку графитового цвета, принялся за кожаный ремень — остатки былой роскоши. Но прежде чем Лев успел раздеться до конца, он услышал мягкие, чуть лениво шаркающие шаги в коридоре за спиной. А потом дверь, которую по счастливой во многих ситуациях случайности нельзя было запереть, медленно и тихо, но совершенно бесцеремонно открылась.
— Решил мимо меня пройти? Даже без доброго утра? Забыв о том, что я жду? — Антон улыбался, потирая глаз. Он выглядел растрепанным и разморенным, но не сонным. Почти всю его леность как рукой сняло уже через мгновение, когда цепкий взгляд ощупал обнаженный торс Льва. Недолго думая, Горячев подступил ближе и закрыл за собой, сократив свободное пространство вдвое. Он на миг прижался — такой же нагой по пояс, только в мягких хлопковых спортивных брюках, — чтобы подарить короткий поцелуй. — А ведь я правда ждал… Вот, встретить. Позаботиться после ночной смены. Что там еще делают…
— Я думал, ты не дуришь и спишь уже, — улыбнулся Лев. Приближение Антона не сбило его планов, он продолжил расстегивать брюки. — Но если нет, то пойдешь со мной мыться. Хочу сполоснуться после работы. Пойдешь? — Богданов хитро улыбнулся. Его повадки — холеные и по-своему барские — начали помалу возвращаться, пережитый стресс отступал, потому взгляд стал цепким и совсем немного восторженным.
— А я уже чистый, — в доказательство Горячев зачесал пятерней еще действительно чуть влажные волосы. — Просто хочу побыть здесь, с тобой. Соскучился. Разрешишь?
— Ну… Ладно, хотя это первый такой мой опыт, — усмехнулся Лев, а вместе с ним и молния брюк хихикнула, собачкой скользнув вниз.
— У тебя слишком много первых опытов этой ночью, — заметил Горячев.
— Да вот… Правда слишком много. — Богданов вызывающе глянул на Антона. — И что, ты будешь просто смотреть? Ты извращенец!
— Ничего, вот зато почувствуешь себя на моем месте. Когда ты сам подглядываешь…
Наконец обнаженный, Лев шагнул в ванную, включил душ. Теплые струи воды врезались в уставшие плечи, скатываясь ручейками вниз. Богданов намылил мочалку, взбил, растер руки, грудь и шею. Антон, который уселся прямо на пол по-турецки, подперев спиной дверной косяк, понемногу нагонял утраченные часы в расспросах о том, как все прошло в «Бермуде». Лев отвечал; но в какой-то момент нужда поддерживать разговор пропала у обоих. Горячев все больше молчаливо смотрел, и, оборачиваясь, Богданов ловил его взгляд на своей пояснице, бедрах, руках… Легким волнением оседало ненавязчивое внимание.
— А я мог бы часами смотреть, — разулыбался Горячев, поднявшись. Он было потянулся к полотенцу для Богданова, что успел выбраться из ванной, но быстро остановил себя с тихим бормотанием. Круто развернувшись, Антон взял с полки под зеркалом новенький флакон масла, подаренный Вовиным. Щелкнула крышечка. — Теперь же это нужно делать? Попробуешь его?
Горячев выглядел решительно. Правда, в ту же минуту Лев понял, что сегодня тот лукавит насчет «часов» — легкий вуайеризм Антона за короткое время вскрыл два обстоятельства: под брюками у него не было белья, а в паху выпирающим комом раскрылось томление. Пока еще не сильно. Но Богданов не дал бы Горячеву больше минуты.
— Да, попробую. Давай, — улыбнулся Лев, издевательски не подавая виду в своей заинтересованности Антоновым положением. — Набирай и мажь. Лицо не надо, его я чем-нибудь другим. — Богданов в нетерпении отнял у Горячева флакон, собрав чужую ладонь ковшом и налив пару капель масла. Влажной коже не нужно было много. Лев продолжил, сделав голос вдруг бархатным: — Шея. И вниз.
Антон быстро растер масло в руках и повернул Богданова к себе спиной. Он усердно посапывал, сперва бережно оглаживая шею и плечи, чтобы распределить состав, а потом втирая легкими массирующими движениями. Очень быстро от специй ладони Антона и кожа под ними накалились; в ванной запахло пряностями.
— Ты теперь как кофе с корицей, — усмехнулся Антон, ныряя лаской на грудь из-под локтя. — Ароматный и…
Вместо продолжения фразы последовал тяжелый вздох. Горячев прижался теснее, сминая и вычерчивая пальцами контуры пресса, ребра, дуги ключиц. Но так же резко оторвался, — и вот уже Лев видел его перед собой опьяненного, как в «Бермуде», одновременно собранного и расфокусированного. Во время своего любовного ритуала Антон едва ли поднимал взгляд. Он пожирал и наглаживал им тело так же жарко, как это делали руки. Богданов улыбался.
