– Рад тебя слышать, – сказал я, отошел к окну и отвернулся от Лены. Мое подсознание тщательно отгораживало Лидию от нее.
– Как ты поживаешь? – спросил голос в трубке.
– Все неплохо.
– Ты хотел со мной встретиться.
– Да, хотел и хочу.
– Завтра в обед тебя устроит?
– Запросто.
Мы договорились с Лидией о рандеву. Я знал, что с ней виделся Данилов, но специально не расспрашивал его о ней, потому что не терял надежды с Лидой повстречаться и составить собственное впечатление. И вот шанс представился.
– Старая любовь? – понимающе мотнула головой Лена, когда я завершил свой разговор с Лидией.
– С чего ты взяла?
– По твоему лицу видно.
– Уж не знаю, насколько это любовь, – усмехнулся я, – но то, что старая, точно.
* * *
Лидия, как и намекал мне Данилов, и впрямь оказалась необъятных размеров. Ничто, как говорится, не предвещало в восьмидесятом олимпийском году, что она настолько распустится. Была ведь просто немного ширококостной, этакий грибок-боровичок, и вот на тебе. Правильно говорят: то, как человек выглядит в двадцать, заслуга природы и мамы с папой – но как он смотрится в пятьдесят, на девяносто пять процентов зависит от него самого. Тем более сейчас, когда полно спортивных залов, Интернет пухнет от диет и рецептов здорового питания, а в супермаркетах целые стеллажи полезных и малокалорийных продуктов. В Белокаменной, как в Нью-Йорке, слово «толстяк» постепенно превращается в синоним неудачника.
Поэтому все прежнее желание, что я тридцать лет испытывал в своей памяти к Лидии, исчезло, когда мы повстречались, без следа. И я впервые мог говорить с ней на равных – мне сейчас ничего от нее не было нужно: ни секса, ни любви.
Мы сделали заказ: я бизнес-ланч, она мороженое. И она меня с ходу ошарашила.
– Со мной встречался какой-то молодой человек. Это от тебя?
– Он разве сказал, что от меня? – сделал я лицо кирпичом.
– Он говорил, что приехал из Америки, рассказывал о Пите, но мне показалось, что больше всего интересовала его я сама и моя личная жизнь. – Она значительно, с чувством прежнего превосходства оглядела меня.
– И что из этого следует? – холодно поинтересовался я.
– Так как это совпало по времени с твоим звонком мне, я подумала, что на самом деле мной интересовался ты.
– Если два события совпадают по времени, это вовсе не значит, что они связаны.
– Ладно, проехали.
Она своими наездами на меня словно хотела восстановить сложившийся в восьмидесятом статус-кво: она в нашем дуэте лидер, а я проситель и оправдывающийся. Мне не хотелось ей возражать, пусть считает, как ей угодно, наверняка это наша с ней последняя встреча. Даже при всей моей любви к женщинам в летах.
– Я и впрямь хочу о тебе больше узнать, – широко улыбнулся я. – Как твоя жизнь сложилась?
– Тогда, в восьмидесятом, вы все меня бросили…
– Кто это «мы»?
– Ты. И Петька… И мне пришлось выйти замуж за Харченко. Сначала все шло хорошо, но потом что-то разладилось, и пошло все хуже и хуже… Он ведь из номенклатурной семьи, ты знал?
– Нет, – искренне ответил я и наконец-то, спустя тридцать лет, догадался, почему Харченко взяли тогда в нашу блатную бригаду – хотя он не отличался никакими талантами: ни музыкальными, ни художественными, ни артистическими. Видать, высокий родитель-покровитель замолвил за него словечко перед тогдашним командиром нашего отряда – а может, тот и сам знал, что у Харченко есть покровители, и решил от греха подальше оберечь дитятку.
– Мой свекор тогда в министерстве начальником главка был.
– Большая должность. Понимаю, почему ты выбрала в качестве мужа именно Харченко.
– Вот именно, – ощетинилась она. – Женщина, знаешь ли, в любом возрасте думает о своих будущих детях. И потому выходит не за нищих голодранцев, которые птенца выкормить не в силах, а за людей надежных.
Пикировка и выяснение отношений – спустя тридцать лет и три года – не входили в мои планы, и потому я поинтересовался довольно миролюбиво:
– И как ты с ним?
– Поначалу все шло прекрасно. Мой свекор тогда и Семена пристроил на работу, и меня. Его родители трехкомнатный кооператив нам купили. Ну, Харченко мой тут раздулся от гордости и посчитал, что я ему теперь по гроб жизни должна ноги мыть и воду пить. Я долго его терпела, в основном ради дочери…
– У вас дочка родилась?
– Да, в восемьдесят первом, назвали ее Лилей. Слава богу, больше с ним детей у меня не было… Словом, я терпела-мучилась, а потом настали новые времена, все советское стало рушиться, деньги обесценились, зарплату задерживали, кошмар! Все крутились, кто как мог, – но не мой Харченко. На любое предложение – извозом частным заняться, челноком в Турцию поехать – гордо отвечал: «Я дипломированный инженер-электрофизик и должен делать свою работу!» В общем, мы разошлись, он собрал свой чемоданчик и ушел, джентльмен… Лильку против меня настраивал…
– А как потом его судьба сложилась? – Конечную точку в судьбе Семы я знал: смерть в волнах на мальдивском острове, куда он отправился с любовницей втайне от новой жены. Но вот что в жизни Харченко происходило в промежутке между уходом от Лидии и кончиной? Каким путем он все-таки взошел на гору?
– Папаша его, конечно, не бросил, – скривила губы моя собеседница. – Такие не тонут. Пристроил свекор моего Харченко в концерн атомный, быстро вывел в начальники… Ты слышал, как он погиб?
– Да, мне рассказывали. А что твоя дочка?
– Лиля? Мы не общаемся.
Это поразило меня. Мне показалось, что я ослышался. Я никогда про такое не слышал: чтобы мать не поддерживала отношений с взрослой дочерью. Такое бывает?!
– Как это получилось? – я был искренне поражен.
– На Лилю очень сильно влиял мой Харченко. Я, к сожалению, слишком поздно это поняла. Он ей сумел внушить настоящую ненависть ко мне, представляешь? Постоянно я с ее стороны слышала недовольство. Вечно претензии, свары, укоры. А в один прекрасный день она хлопнула дверью и ушла от меня, стала жить отдельно. Я ее удерживать не стала – выросла девица, институт окончила, взрослая, считай.
– Может, мальчик на нее отрицательно влиял?
– Да какой там мальчик! Муж мой бывший на нее влиял, хотел, видать, таким образом мне отомстить. Представляешь, Лилька даже в суд на меня подавала, хотела квартиру отхапать. Я пошла на мировую, и мы с ней разменялись и разъехались, но я ей сказала: ноги твоей в моем доме больше не будет! С тех пор лет семь мы не общаемся.
– Да, неприятная история.
– А как ты поживаешь? – увела она разговор в сторону. – Женат? Разведен?
– Я тоже первый раз женился довольно быстро, в восемьдесят пятом. Помнишь, как в те времена парней спрашивали: ты женишься по любви, взаимности или как честный человек? Так вот, я женился как честный человек. Сын родился в восемьдесят шестом, он по моим стопам не пошел, ни по физике, ни по рисованию. Получил экономическое образование в Манчестере, хоть и трудно было, работу в Лондоне нашел. Но мы с ним отношения поддерживаем. Раз в неделю обязательно по скайпу переговариваемся.
– А что у тебя было дальше?
– Супруга номер два. Прожили восемь лет. Детей не было. А что у тебя после Харченко?
– Был и второй муж и сын. Супруг сильно старше меня – в общем, он… – Она хлюпнула носом. – …Умер. Теперь мы живем вместе с сыном.
Она протянула мне бумажник с фотографией: там здоровенный красивый парень обнимал за плечи постаревшую и потолстевшую Лидию, растроганную мамашку.
– А дочки снимка нет? – спросил я не без умысла. Почему-то вдруг закралось в голову, что она может быть похожа на мою новую знакомую по имени Лена. Я-то ее документов не видел.
Мою собеседницу аж передернуло. «Нет, – скривила она губы. – Дочкиного фото у меня нет». И опять переменила тему, ставшую ей, вероятно, неприятной.
– А ты знаешь, что случилось с нашими мальчиками? Теми, что были с тобой и Петькой в Зурбагане?
– Пильгуй, Кутайсов, Селиверстов? – переспросил я.
– Да, а теперь еще и Марцевич.
– Жалко их. А почему, как ты думаешь, – я в упор поглядел ей прямо в глаза, – все они погибли? Почти одновременно? Чуть не в один год?
Что-то в лице ее дрогнуло: мне показалось, что-то она знала или подозревала. Но сказала с убежденностью – пожалуй, даже излишней, с определенным перебором:
– Представления не имею, отчего так случилось.
– Почему именно сейчас? – продолжал настаивать я. – И почему – они?
– Откуда мне-то знать? – она вроде даже немного рассердилась.
– Скажи: а твой первый муж, Харченко – он ведь утонул? Там не было никакого криминала?
– Нет, – сказала она с чрезвычайной уверенностью. – Он тонул на виду у всего пляжа. И его тогдашней любовницы.
– А как же спасатели? Не в России ведь дело было, не на диком пляже?
– Они там, мальдивцы, еще меньше работать любят, чем наши. Спохватились, говорят, бросились, вытащили. Но было уже поздно. Откачивали – но не спасли.
