— Нина Анатольевна, — вошедшая в кабинет секретарша за неполный месяц общения с новым начальником поняла, постучавшись в кабинет, можно не ждать ответа: «войдите», — в приемной сидит некто Акулаев. Я не знаю, как он прошел, видно охрана пропустила по знакомству. Говорит, что вы его помните, и очень просит о встрече. У него конфиденциальная информация.
Прошлое действительно вернулось. Нина вспомнила начало своих недавних приключений. Ранние белые ночи, она с подругой на набережной Мойки, не подозревающая, что за ней охотятся. Акулаев, охранявший ее в тот вечер, тоже ничего не подозревал, хотя ему за особо пристальное внимание к происходящему платили приличную зарплату. В итоге, охраннику проломили голову, а Нина с подругой уцелели чудом, и к этой счастливой развязке Акулаев никакого отношения не имел. Узнав, с каким старанием охранник отрабатывал свой хлеб, скорый на разбор Даутов велел оплатить пострадавшему лечение, сунуть в зубы сто долларов и вышибить из конторы. Вроде поделом. А если задуматься, сколько раз ошибалась в прошлом году сама Нина? То она умоляла телохранителя поскорее отвезти ее в бандитскую ловушку, то, уже во Франции, сделала все, чтобы оказаться в бандитских руках. Кстати, в результате этого у отца и случился последний инфаркт. И ее за это никто не наказал. Конечно, можно не ворошить прошлое. Акулаев, наверное, хочет денег, так пусть секретарша вынесет ему долларов триста. «Конфиденциальную» информацию же пусть выложит завтра начальнику охраны… Извините, а кому? И вообще, пришел человек пострадавший из-за меня. Пусть даже непрофессионально охранявший за профессиональную зарплату. Ладно, пусть войдет.
Акулаев изменился с прошлого года. Казалось, он постарел лет на пять, избавился от усиков и напоминал умелого советского снабженца, переквалифицировавшегося в менеджера.
— Нина Анатольевна, добрый вечер. Я пришел, чтобы извиниться за прошлогоднюю историю.
— Что вы, не надо. Я сама была во многом виновата («что не контролировала собственного охранника» — про себя добавила Нина). Садитесь. Как вы себя сейчас чувствуете?
— Нормально, — ответил Акулаев, — только шапку натягиваю поглубже, чтобы ветром голову не продувало.
«Неуютно сидеть в одной комнате с человеком, который из-за тебя стал инвалидом», — подумала Нина. И торопливо предложила выпить чаю, чтобы сгладить возникшую неловкость. Но, судя по всему, Акулаева не меньше чем Нину угнетало чувство собственной вины и он готов был загладить ее как можно скорее.
— Спасибо, Нина Анатольевна. Только я хотел бы поговорить с вами на очень важную тему. Так получилось, что у меня оказалась значимая информация.
— Хорошо, говорите.
— С прошлой осени мне приходится работать по своей профессии. Я работал в охранной фирме, которая помогала обеспечивать безопасность московских политиков, приезжавших к нам. По большому счету, в мои обязанности входило только следить, чтобы их не дергали за руки и не давили ноги после пресс-конференций. Однажды мы работали с группой думских депутатов. Вечером у них был прием в «Усадьбе Остермана», наверное, слышали, недавно открылся этот загородный клубный ресторан (Нина кивнула). Естественно, мы должны сопровождать группу до отеля. Поэтому, мы ждали, пока клиенты освободятся. Если вы не были в «Усадьбе», то вам трудно представить ее планировку. Хотя, попробую описать. Всюду разные украшения, 18-го или 19-го века, не знаю. Посередине большой зал, где обедают, а после этого гости расходятся по комнатам. Они могут поиграть в старинный бильярд.
— Такой, на котором Гринев играл с майором в трактире…
— Извините, я с ним не встречался.
— Ой, это вы извините, я просто вспомнила одного знакомого.
— Ну да, бильярд старинный. Еще там старинные карточные столики, в других кабинетах. А главное правило — гостям не мешать. Я сперва издали смотрел, как играют, жалел, что научить не могу. Потом решил газетку почитать, присел в коридоре. И тут в соседней комнате начался разговор. В ней не было ни бильярда, ни карт, даже камин не горел. Поэтому сначала она пустовала. Потом, видимо, зашли двое и стали говорить. Почти сразу я услышал слово «Транскросс». Дословно разговор я, правда, не запомнил. Но отдельные фразы заучил как урок. «Главное сейчас не торопиться… «Транскросс» — не парламентская республика, без единого управления он развалится… Управлять может только она… Она будет делать глупости, а мы ей поможем… Не надо настаивать. Только предложить… Через месяц она сама все отдаст… Счета меня не интересуют… Пусть они достанутся вам».
— Какие счета имелись в виду? — Нина пыталась скрыть волнение.
— Не знаю. Они не стали уточнять. Разговор на этом кончился и оба вышли из комнаты.
— Кто они?
— Депутат Госдумы Семен Ивченко. Во время беседы он в основном молчал. Только «счета меня не интересуют» — были его слова. А второго я не знаю. Разглядывать не стал, не хотел привлекать внимания. Через месяц я уволился. Конечно, не из-за этой истории. Просто, моему товарищу приказали отнять у журналиста диктофон и уничтожить запись. Когда же на него подали в суд, парню не помогли. Я так и не узнал, чем все закончилось, просто не хочу, чтобы мне приказывали нарушать законы, а потом подставляли. И теперь — без работы.
— Сергей Иванович, — сказала Нина, — я собираюсь предложить вам вернуться в «Транскросс». Как я поняла, вы, уже не будучи на службе, помнили о наших интересах.
— Спасибо, — сказал Акулаев, — большое спасибо.
Глава 4. Избиение младенцев
Нина сидела в машине, зябко кутаясь в пальто. Может, она поспешила по случаю наступления весны сменить шубу на более легкую одежду, и женщину слегка знобило. То ли сказывалось переутомление последних дней, а может просто простудилась, мотаясь по разбросанным по всему городу подразделениям «Транскросса», во всяком случае, она чувствовала себя неважно. А тут еще какие-то непонятные вещи опять стали происходить с машинами фирмы, следующими в Финляндию. Казалось, будто таможенники ополчились именно на организацию, возглавляемую Климовой, задерживая транспорт и придираясь к водителям. Казалось: лишь только «транскроссовская» машина подъезжала к КПП, таможню в этот миг посещала злая московская комиссия. Вот и сегодня очередной транспорт задержали неподалеку от Выборга, и Нина решила лично посмотреть, что произошло. Наверное, это было не лучшим решением. Для подобных проблем в любой мало-мальски приличной фирме всегда есть толковые специалисты, не директорское это дело заниматься проталкиванием грузов через таможню. Но Климова хотела во всем разобраться сама. И вот теперь она невесть зачем мчит по Средневыборгскому шоссе, уносясь все дальше от серо-сырого Петербурга в сторону заповедного карельского перешейка…
Тоненько затренькал мобильник. Водитель покосился в сторону трубки, закрепленной на передней панели машины, но не взял ее без начальской команды. Нина, украдкой вздохнув, будто предчувствуя новые проблемы, потянулась к телефону.
— Алло.
— Ну что, тварь, так и будешь сидеть на акциях?..
— Опять этот голос! — Вмиг похолодев, подумала Нина и хотела уже разъединиться, но абонент будто уловил ее желание.
— Твой сынок…
У женщины комок подступил к горлу, и она только и смогла переспросить:
— Что? Что с моим сыном? Говорите же…
— Так-то лучше, — довольно хохотнуло в трубке, — ты, пля, не вздумай трубку кидать. И слушай внимательно.
— Да-да, слушаю, — выдавила из себя Нина, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от страха, ненависти и бессилия перед неизвестным подонком, посмевшим замахнуться на ее сына.
— Тебя же предупреждали, чтобы ты сваливала. Ты не захотела. Теперь пеняй на себя. Для начала поищи дома на кухне маленький симпатичный пальчик в виде сувенира. Он будет лежать в спичечном коробочке на столе. А о всем сокровище поговорим после. У нас оно будет живым… До поры, до времени. Я перезвоню. Привет…
— Какой пальчик? Подождите!.. — Нина уже не обращала внимание, что почти кричит в ставшую бесполезной трубку. — Подождите… И женщина, поняв бессмысленность своих просьб, заплакала.
Водитель недоуменно сбавил скорость: «Что с вами»?
«В город. Надо немедленно возвращаться в город, чтобы спасать сына». — Вдруг поняла Нина и резко скомандовала:
— Поворачивайте назад. Домой. Быстрее же!..
Водитель безропотно подчинился, а Нина уже набирала домашний телефон, чтобы домработница не вздумала никому открывать дверь. Но телефон не отвечал. Конечно эта добродушная, но довольно бестолковая тетка, присматривающая за ребенком и помогающая Нине по хозяйству, могла выйти в магазин, но ситуация была такая, что подобное объяснение устроить не могло. Климова хотела было, что надо бы набрать «02» и вызвать в милицию, но нажав только первую цифру с горечью поняла, что даже не сумеет объяснить, что же у нее случилось, а если и сумеет — никто не будет проверять, что происходит за добротными дверями ее квартиры. В записной книжке покойного отчима, конечно, была парочка телефонов на Литейном — своего рода «горячая линия». Но Нина не могла подумать, что такие телефоны пригодятся. Да и если она сумела бы все объяснить, то сколько должно уйти времени? И даже, если и проверят — все равно будет поздно.
