«Лет шестнадцать, — прикинул Михаил, — а может, пятнадцать. Кто их теперь разберет? Босиком, шорты, из шорт тонкие ножки торчат, майка, под майкой, как теперь водится, ничего (в смысле одежды), а все равно не разберешь, парень или девушка».
Завадский тоже, видно, засомневался и полез в карман джинсов за записной книжкой.
Смолянинов подумал: «А все-таки немец. Аккуратист. Мне в голову не придет всех жильцов в книжку записывать. На разных листочках — еще куда ни шло. Но чтобы найти в соответствующий момент — ни боже мой!»
— Здравствуйте, Юля! — Завадский нашел нужную страничку.
— Привет!
— А родители дома?
— Не-а.
— Мы со следователем прокуратуры хотели бы задать тебе несколько вопросов.
— Задавайте, — разрешила девушка, засунув руки в карманы шорт. В следующую минуту она развернулась и пошла в глубь квартиры. — На кухню, — скомандовала Юля через плечо, — направо.
Мужчины переглянулись и двинулись за ней.
— А ты не боишься вот так запросто открывать дверь? — спросил Завадский. — В глазок не посмотрела, не спросила: кто? Взрослых дома нет. Спокойно приглашаешь двух мужчин в квартиру, а вдруг…
— Что — вдруг? — Юля уселась на табуретку, положила ногу на ногу, и в глазах ее застыло выражение превосходства над двумя недочеловеками. — Что — вдруг? Обкрадете, что ли? Что тут красть-то? — Она обвела рукой кухню.
В кухне размером метров восемь стояли маленький советский холодильник «Саратов», который натужно гудел, массивный буфет, обклеенный клеенкой в мелкий цветочек, обеденный полированный стол, три стула, на стене над мойкой висела сушка для посуды — вот, собственно, и все.
— Украдут? Это не самое страшное. — Сергей развернул стул к девушке и сел.
— Изнасилуют, что ли? — И она, как показалось Михаилу, выжидательно посмотрела на капитана. — Изнасилование — это секс без согласия одной из сторон.
Надо было так понимать, что согласие с ее стороны последует незамедлительно.
— И как вы такие получаетесь?! — не удержался Завадский.
— Как все остальные, от папы с мамой, — просветила недогадливого капитана девушка Юля.
— А где сейчас папа с мамой? — перевел разговор в безопасное русло Михаил.
— Вкалывают.
— Где вкалывают?
Она пожала плечами:
— А я почем знаю.
— Но место работы ведь как-то называется?
Юля задумалась, нахмурила лобик:
— Не знаю. Они люка отковыривают.
И капитан и следователь соображали: что бы это могло значить? На ум ничего не приходило. Цветные металлы, может, воруют? Михаил перестал думать над сложным идиоматическим выражением, а сосредоточился на том, что у него дочь — золото, и не только по части лексикона, но и во всех других отношениях тоже.
От досады, что не может расшифровать своеобразное словосочетание, Завадский вскочил со стула и бросился к окну — вдохнуть свежего воздуха.
Девушка Юля вскочила вслед за ним. Глянув в окно, она радостно завопила:
— Вон! — и показала на желтую с красными продольными полосами машину аварийной службы Мосводопровода.
Двое мужчин в оранжевых куртках-безрукавках ломом пытались поднять крышку канализационного люка.
— У тебя родители в Мосводопроводе работают? — нашелся капитан.
— Ну а я что говорю.
— А что ты будешь делать, когда школу кончишь?
— Я? — Юля удивилась чрезвычайной непонятливости капитана, вначале ей даже понравившегося. — Моделью буду. Не люка же отковыривать!
— Люки, — поправил девушку Михаил, а потом сообразил, что не прав. Люки открывают, а если уж «отковыривают», то подходит все-таки «люка». Но вслух свои соображения не высказал. Постеснялся.
— Гмм! — прочистил горло опер. — Чтобы моделью стать, надо хотя бы с людьми научиться разговаривать.
— Зачем? — неподдельно удивилось юное создание. — Там говорить не надо — ходи!
Смолянинов про себя усмехнулся: «А ведь, в сущности, она права. Ходить как пава по подиуму, намыливать голову шампунем и на виду у всех пользоваться тампонами «тампакс» ума не требуется. Да и слов тоже».
— А скажи нам, Юля, слышала ли ты в последнее время по ночам топот над вашей квартирой? — спросил следователь.
— Над нами чердак.
— Значит, не слышала? — уточнил Михаил.
— Не-а.
— Может быть, твои родители что-нибудь слышали? Они не говорили?
Юля посмотрела на следователя, как на полоумного:
— Да если наш подъезд взорвут — они не услышат!
— Такой крепкий сон?
— Как в морге.
Мужчины переглянулись.
— А в день убийства?
— Не-а.
— А убитого Мокрухтина ты знала?
— Не-а.
Завадский вышел из терпения:
— Ты живешь с человеком в одном подъезде — и «не-а»? Квартир-то в подъезде всего двадцать.
— Ну?
— Что «ну»?
— Ну как я его должна знать-то? Интимно, что ли?
Железная логика Юленьки повергла их в состояние коллапса.
Первым пришел в себя Смолянинов:
— Спасибо, Юля.
Мужчины встали.
— Может, чайку попьете? — Юля выжидательно смотрела на капитана.
— Не-а, — сморщился Завадский, отворачиваясь.
Юля не проводила их до двери. Обиделась девушка.
— Интересная получается коллизия, — резюмировал капитан, выходя на лестничную площадку. — Мокрухтин занимает две квартиры, под Ниной Ивановной и Юлей. Под комнатой старушки у него спальня, и над «божьим одуванчиком» топали, а над квартирой Юли почему-то никто не топал, в том числе этой ночью, хотя следы на чердаке есть и над ее квартирой. А?
— Согласен, коллизия интересная. Врут?
— Родители вряд ли. После того как люка поотковыриваешь, действительно замертво свалишься. А вот девушка Юленька соврет — глазом не моргнет.
— Зачем? Если только не сообщница?
— Сообщница в чем? Ничего не похищено.
Квартира № 38. Звонок. Тишина. Еще звонок. Опять тишина.
— Кто у нас тут? — Капитан Завадский полистал записную книжку. — А, понятно. Двухкомнатная квартира пустая. За риэлтерской фирмой числится.
— Проверяли?
— Да. Пошли дальше.
Квартира № 37. Дверь железная. В квартире слышны приглушенные голоса. Завадский глянул в свои записи. Звонок. Люди в квартире замолчали и затаились.
Завадский стукнул в дверь кулаком и зычным голосом рявкнул:
— Отрывайте! Милиция!
— Сергей, ты что? — заволновался следователь.
— Я? Ничего, — успокоил его капитан. — Развлекаюсь. — И подмигнул: — Живет здесь одна Солоха…
Дверь открыла молодая женщина в махровом халате, накинутом на голое тело. Странно, она показалась Михаилу чем-то похожей на Евгению. Только лицо раскрасневшееся и длинные волосы в беспорядке всклокочены. Но красивая.
— Старший оперуполномоченный капитан Завадский, — отрекомендовался Сергей. — Следователь прокуратуры Смолянинов, — кивнул он на Михаила. — Прошу любить и жаловать!
Женщина в испуге отпрянула назад, а капитан, не дожидаясь приглашения, шагнул в квартиру. В комнате на разложенном двуспальном диване постель была кувырком, но в ней никого не было. Завадский хитро прищурил глазки, усмотрев под диваном мужские тапочки. Он встал на колени и, словно ревнивый муж, заглянул под любовное ложе. Молодая женщина, одной рукой придерживавшая полы халата, другой прикрывала рот, чтобы не закричать. Михаил взирал и на капитана и на женщину с изумлением.
Вдруг Завадский в коленопреклоненной позе повернул голову к балконной двери — женщина беспомощно всхлипнула и осела на диван.
— Ваши документики! — потребовал капитан у занавеса, поднимаясь с колен и отряхивая джинсы.
Плотная балконная штора, до этого момента полуприкрытая, распахнулась. Мужчина с красным как рак лицом, с незакрытой до конца молнией ширинки и в рубашке, застегнутой не на все пуговицы, а через одну, да и то не по порядку, протянул капитану дрожащей рукой паспорт.
Завадский покрутил головой, ища, куда бы присесть. Обнаружив два кресла, пригласил и себя и Смолянинова:
— Присаживайтесь, товарищ следователь. В ногах правды нет, — и удобно устроился в одном из них.
В массивном мягком кресле, обитом ворсистым материалом, с высокой спинкой, заканчивавшейся валиком в изголовье, Михаил Анатольевич просто утонул. Да и вся остальная обстановка квартиры говорила о том, что женщина не бедствует, перебиваясь с хлеба на квас, скорее с черной икры на красную. Перед ними стоял журнальный столик, тоже какой-то необычный, чересчур высокий. Следователь откинулся в кресле и опустил глаза под стол. Так и есть! На ножках винты, регулирующие высоту. И столешница толстовата, значит, раскладывается. Догадался: стол-трансформер. Надо — обеденный, не надо — журнальный. Однажды видел такой в магазине эксклюзивной мебели. Как он попал в такой магазин? По уголовному делу, естественно. Стоит столик триста долларов. Вот так, товарищ следователь. Это тебе не среднестатистическая зарплата российского гражданина.
