Завадский, присев на краешек кресла, на стол положил раскрытый паспорт мужчины.
— Гражданин Полозков, — строго обратился к нему капитан милиции, — как долго вы находитесь в квартире, — Завадский еще раз глянул в записную книжку, — Завьяловой Зинаиды Ивановны?
Гражданин Полозков уже начал приходить в себя, сообразив, что никому не должно быть никакого дела, где и как он проводит свое время. Кроме жены, конечно.
— Простите, но это мое дело, — отрезал он.
— Хорошо. Сколько раз вы посещали гражданку Завьялову? — невозмутимо продолжил Завадский.
— Один раз.
— Каждую неделю? — усмехнулся капитан. — Где вы работаете?
— Я протестую! — заявил осмелевший гражданин Полозков.
— Протестовать вы будете позже, — оборвал его Завадский, — когда следователь прокуратуры предъявит вам обвинение. — И Сергей кивнул на Смолянинова. — Тогда вам и адвокат понадобится! А сейчас прошу отвечать на мои вопросы. Понятно?
— Я буду жаловаться вашему начальству! — завизжал толстый боров в расстегнутой на пузе рубашке, из-под которой выбивались завитки волос.
Смутить капитана, а тем более напугать было непросто.
— Жаловаться? — протянул он. — На что? На то, что вы, будучи женатым человеком, пользуетесь услугами мадам Завьяловой? Мы здесь ни при чем. А вот вы даже очень при чем. Этажом ниже убивают человека…
Завадский не закончил предложение, потому что лицо мужчины побелело. Было видно, гражданин Полозков этого не знал, как не знал и когда убили, и подумал, что убили сей момент или чуть раньше, а потому затрясся.
— Так где вы работаете?
— В министерстве, — почти шепотом простонал пузатый боров, пробуя застегнуться.
— Мало человека убили, так еще сегодня ночью опять лезли! Так в каком министерстве? — прищурился капитан.
— Топлива и энергетики. Я тут ни при чем, — заскулил Полозков.
— А я и не говорил, что вы убивали. Я сказал это безотносительно к личностям. А с господином Мокрухтиным вы, случайно, не знакомы?
От внимания Завадского и Смолянинова не укрылось, что при упоминании Мокрухтина женщина вздрогнула.
Работник же министерства вздохнул посвободнее: его не подозревают — и с готовностью стал помогать следствию:
— Конечно. Знаком.
Похоже, что капитан Завадский не ожидал такого поворота дела, поэтому осторожно, чтобы не спугнуть, спросил:
— Когда вы с ним виделись последний раз?
— В понедельник.
В понедельник Мокрухтина и убили.
— А в какое время?
— Утром.
— Где?
— У себя в министерстве.
Завадский перевернул несколько листочков в записной книжечке. Со слов телохранителей Мокрухтин заходил в церковь Всех Святых на Кулишках, а не в Минтопэнерго.
— По какому делу он заходил к вам?
Гражданина Полозкова начал бить озноб.
— Ну! — подталкивал его капитан. — Не жмитесь! Чистосердечное признание облегчит вашу душу.
Боров выжидательно смотрел на капитана: станет ли тот сообщать кому следует, где был в рабочее время замминистра и муж гражданки Полозковой? Завадский с ходу понял потаенные думы допрашиваемого свидетеля и показал глазами, что зависеть это будет от самого Геннадия Аристарховича. Будет тот сотрудничать со следствием — никто ничего не узнает, а будет выкобениваться — дело примет огласку. Вот такой коленкор.
Полозков склонил голову, мол, все осознал:
— По поводу трубы.
— Какой трубы? — не понял Завадский.
— Нефтепровода, который идет к Новороссийскому терминалу.
Капитан смотрел на Полозкова с недоумением:
— А при чем здесь Мокрухтин?
— При том, что он ждал подхода либерийского танкера под залив. Мы согласовали детали, и все.
— Какой танкер, вы сказали? Либерийский?
Завадский лихорадочно вспоминал государство под названием Либерия и нервно тер мочку уха. Где-то он что-то слышал, но вот что?
Для Смолянинова же все, что лежало между Тихим и Атлантическим океаном, было как на ладони и хорошо знакомо: южное море, палящее солнце, голубое небо над тропиками, корабль под парусами, где «вьется по ветру Веселый Роджер и люди Флинта песенку поют», «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому!». А вслух Завадскому сказал:
— Не заостряй на этом внимания. Я потом объясню.
— Ну что ж, Геннадий Аристархович, подпишите вот здесь протокол, и пока вы свободны. Можете идти. А с Зинаидой Ивановной у нас отдельная беседа получится.
Дрожащими руками замминистра стал застегивать пуговицы белой сорочки, застегнул все — рубашка наперекосяк, сквозь ткань просвечивают складки жира, расстегнул — и по-новой; пуговичку в петельку просовывает, а сам на Завадского смотрит, тот в свою очередь на него уставился — нервирует, как кобра.
Смолянинов в дело не встревал, предоставив инициативу оперативнику. Что касается технологии «отжима» информации, то капитан, как успел убедиться следователь, лучше него ориентируется, как такого человечка в стиральную машину засунуть, в какой момент центрифугу включить и когда выключить, чтобы не повредить содержимое.
— До свидания, — буркнул Геннадий Аристархович, дверь хлопнула, щелкнул замок.
Капитан и следователь повернулись к молодой женщине, до сих пор пребывавшей в состоянии шока.
— Ну-с, Зинаида Ивановна, как вы познакомились с господином Мокрухтиным? — последовал первый вопрос капитана. — Только не рассказывайте, что живете с ним в одном подъезде.
Женщина молчала, переводя взгляд с одного мужчины на другого, и покусывала губы. Когда ее взгляд остановился на Смолянинове, тот понял, что говорить она будет с ним.
— Вы раньше с Мокрухтиным познакомились или с Полозковым? — спокойным ровным голосом без игривых интонаций спросил Михаил.
Зинаида Ивановна кивнула, разметав по плечам льняные волосы.
— С Мокрухтиным? — уточнил Михаил.
Еще кивок.
— А с Полозковым как?
Женщина опустила глаза.
— Мокрухтин познакомил? — догадался следователь.
— Да, — подала голос женщина. — Он сказал, что этот человек ему нужен и я должна быть с ним любезна.
— А Полозков знает, что Мокрухтин жил в этом же доме?
— Нет. Мокрухтин представил нас друг другу в ресторане.
Михаила больно резанула фраза, сказанная женщиной. «Представил нас друг другу» — такой оборот обыкновенные проститутки не употребляют. На вид ей лет двадцать шесть, чуть младше Евгении. Черты лица тонкие. Явно образованна. Какой-то институт. И не только у нее, но и у родителей. Второе или даже третье поколение. А зарабатывает своим телом. Мокрухтин подкладывал ее под нужных людей и платил за них. Вот откуда столики за триста долларов, стенка тысяч за пять, мягкие велюровые кресла, диваны двуспальные и полуторные, кушеточки, пуфики, подушечки — все однотонное — гарнитур. Он поднял голову к потолку. Люстра — модерн! — дымчатое стекло, по конструкции напоминает ленту Мёбиуса, такие же бра с двух сторон дивана и торшер в углу у кушетки. Дорого, стильно, со вкусом. Только зачем все это, если такой ценой? И он снова обратился к женщине:
— Я буду вынужден задать вам очень неделикатные вопросы.
Женщина понимающе взмахнула ресницами и уставилась на Завадского. Капитан смекнул, что он в данной ситуации третий лишний, и вышел на кухню под предлогом поставить чайник. В душе Михаил поблагодарил его за чуткость, редко встречающуюся не только у оперативников, но и у следователей в силу специфики их работы. Хотя, может, это не чуткость вовсе, а обыкновенное профессиональное чутье, что сейчас мягкий интеллигентный Смолянинов добьется гораздо большего, чем капитан Завадский с его напором и натиском.
Как только дверь за капитаном закрылась, женщина вздохнула:
— Я слушаю.
— Зинаида Ивановна, эту квартиру вам купил Мокрухтин?
— Да.
— Как давно?
— Четыре года назад.
— Кто был инициатором ваших встреч?
— Он.
— Поэтому и квартира в этом же подъезде?
— Да.
— Кроме Полозкова, у вас были другие объекты пристального интереса Мокрухтина?
Молодая женщина вздрогнула, будто ее ударили по лицу наотмашь, и по щекам потекли слезы.
— Да.
— Кто?
— Кошкин из Минфина, братья Юдины. Один из братьев в налоговой полиции работает, а второй в таможенном комитете, — выдавила она из себя.
Михаил даже не спросил: зараз были или по очереди? — по ее лицу видно, вместе приходили, вместе и уходили. Мерзость какая! Но чувствовал почему-то к ней сострадание. Может быть, потому, что видел перед собой не проститутку (у нее не было на лице характерного для проститутки выражения стервозности), а несчастную молодую женщину, загнанную в угол нашей подлой жизнью, и вдруг снова сравнил ее со своей женой. Хотя сравнение не в пользу Зинаиды Ивановны. Евгении тоже трудно пришлось после института. Представьте на минуту девушку двадцати двух лет с дипломом, в графе «специальность» которого записано: философ. Смешно? Кадровики гоготали, когда она приходила наниматься на работу. Намаялась, прежде чем повезло. Нет, сравнивать нельзя. Но он все равно пожалел сидевшую перед ним женщину с мокрыми от слез глазами. Вообще мужчины не любят, когда женщина плачет, но на Михаила Анатольевича это правило не распространялось.
