Костя прикрикнул:
— Фильтруй базар! Я сам хавчик на флэт таскаю! Дура! И еще таких, как ты кормлю! — обиженно отсчитал им по двадцать долларов за ночь.
Тут опять вспомнил про скорое возвращение родителей, и с сожалением заключил:
— Грамотно оттопырились! Ну, сваливай тля, сваливай!
Вокзал был забит людьми, привокзальная площадь — автомобилями. На перроне дымились мангалы с шашлыком, женщины разносили горячие пирожки, самсу, беляши, всюду торговали знаменитым чимкентским пивом, не менее знаменитой минводой «Сарыагаш», напитками. Костя в легкой куртке стоял на морозе, прибытие поезда из Алматы уже объявили, а пути заполнены товарняком. Наконец, сипло гудя и медленно двигаясь, слева показался тепловоз, таща состав пассажирских вагонов.
Первым выбрался отец. В неимоверной толчее он волок сумки, следом за ним семенила мать, груженая поклажей полегче. Костя остановил их, поздоровался, мать кинулась обниматься, но он отстранился, с сатирическим прищуром посочувствовав:
— И это профессорский состав! Цвет нашего города! Затарились черепа — как мешочники!
Отец, в распахнутом пальто, поправляя съехавшую каракулевую шапку, кивая знакомым, проворчал:
— Вот, Нина Степановна. Даже обнять себя не дал. Гордый у нас сын!
Костя отмахнулся:
— Начинается!
Когда добрались домой и распаковались, беседа на эту тему продолжилась. Мать на кухне чистила картошку и рассказывала Косте о поездке к родственникам, о передаваемых приветах. Отец подозрительно тянул воздух не прокуренным носом, ходил по комнатам, заглядывал во все двери, будто ищейка по следу.
— Чем у нас так пахнет в доме? А?
Мать повернулась к нему.
— Опять. Тебе всегда запах кажется. Ну, чем у нас может пахнуть?
— Не знаю вот. Солому, что ли жгли, или сено.
— Не придумывай ради Бога. Солому жгли. Ну, надо же!
— Да ведь запах! Неужели не чувствуешь? — и к сыну. — Что ты тут жег? Не говори только, что у твоего «черепа» опять нюх обострился! Мы с тобой мать, черепа для него!
— Да я и не говорю. Просто с подружками косяк забивали. — скромно ответил Костя.
— Чего-чего?
— Ну, шанили.
— Что значит?..
— План курили. Торч. Анашу значит.
Мать, тонко срезая шкурку картофеля:
— Пристал ты папа. Не видишь, Костя шутит!
Отец безнадежно покачал головой и закрылся в туалете. Затем послышался звук сливаемой воды, он вышел, затягивая ремень на брюках.
— Киники! Эдакие Диогены из Синопа! Они, видишь ли, отрицают сложившиеся нормы, мораль. Они хотят достичь высокой внутренней свободы! Диоген в бочку забрался со своим отрицанием, а эти, современные — они куда? Пример индуктивной логики: из эмпирического общения с нашим сыном можно сделать заключение о глобальном неповиновении и отрицании, растущем в обществе. Я и не удивлюсь, если его слова об анаше окажутся правдой! Рефлексия этих молодых людей достигает предела в так называемом кайфе. Они созерцают внутреннее свое состояние, чихая на внешний мир. Вот откуда бомжей развелось, пьяниц и наркоманов! От лени! Лень — это состояние души. Nota notae est nota rei ipsius. Признак признака есть признак самой вещи. У них ведь, кроме убогого собственного мирка ничего внутри нет. Чего они там созерцают? Ноги к верху на диване, и кичатся собственным глубокомыслием, жаргоном этим дурацким. Че-ре-па! Когда он первый раз назвал тебя, мать, череповкой — так я все словари перерыл! — иронизировал отец. — Думал, может, у Даля словечко позаимствовали. Отвергать-то они умеют, а вот создавать — этого нет, потому что, тогда придется работать. Трудиться. А тут уж не до созерцания. Veritas aeternae — не для них. Вечные истины попраны.
Мать забросила картошку в суп, кипящие капли брызнули на кафель, она салфеткой их протерла.
— Вечно ты все усложняешь. Ну, череповка. Подумаешь… Еще они нас шнурками называют. Забавно даже.
— Во-во. Потакай. Ты всегда дискурсивна в своих рассуждениях. А женщина должна душой, сердцем рассуждать. Ты бы поняла, что в доме не совсем порядок. Женское чутье на первом месте. — при этих словах он снова повел носом. — Нет, ну почему пахнет жженой соломой? — ладошкой создал движение воздуха и направил его к носу. И снова побрел по комнатам, навострив нюх.
Вскоре его позвали к обеду. Мать разливала по тарелкам горячий суп. Костя вскрыл большую банку с оливками, тыкая в неё перочинным ножом.
— Садись пап. Если не хочешь — я не буду тебя черепом называть. Садись. Сейчас белинского зарежем — и кушать.
— Кого-кого зарежем?
— Не кого, а чего. Хлеб белый.
— А-а… Ну-ну. Валяй. Режь белинского. Но мы там с мамой из Алматы еще и чернышевского привезли, с тмином.
— Не-е. Чернышевский не в масть.
— Как? Не в, что?..
— Не в масть он. Этот суп кушают с белым хлебом.
— М-да. Чернышевский не в масть… — отец задумчиво постукивал ложкой по столу. — Скоро в нашей семье без бревиария не обойдешься. У них свои молитвы, псалмы и гимны. И свой Бог — внутреннее созерцание. Ну, хорошо, отвлекся. Костя, открой форточки, пусть проветрится. — снова наморщил он нос, принимаясь за еду.
Стояла обычная оттепель. Погода в зимнюю пору меняется несколько раз в день — с большими перепадами давления и температуры. Если утром минус пять-десять градусов, то к полудню может зашкалить за плюс пятнадцать-двадцать. Снег тает, с крыш бежит, с деревьев капает. А к вечеру снова подвалит снежок и крепчает мороз. Все это болезненно отзывается на гипертониках, астматиках и прочих хрониках.
Солнышко припекало, капитан Ромейко, расстегнув ворот форменной рубашки и верхние пуговицы кителя, прохаживался вдоль здания главного УВД Южно-Казахстанской области, зажав в подмышке красную папку. В этой папке находились секретные документы, ксерокопии дела о транспортировке героина фирмой «Ынтымык LTD», и другие бумаги, касающиеся сообщества «Серые волки». Много любопытной информации содержали они, начиная от бухгалтерских нарушений и техничного ухода от налогообложения — до торговли крупными партиями хлопка, барита, горюче-смазочных веществ, наркотиков и оружия. Информации много, но по большей части это донесения тайных работников полиции, которые еще необходимо обогатить доказательствами. Скрупулезная работа, требующая времени.
Фирма давно находится под наблюдением, под опекой полиции, но, как всегда существует «но». Какая-то властная сила упорно не желает раскручивать дело, это видно по растерянным, а порой и напуганным лицам начальства. А тут еще неприятности с главным обвиняемым — с экспедитором. То, что он повесился на собственных джинсах — полный бред, это невозможно даже по той причине, что в камере нет ни одного гвоздя, куда можно повесить полотенце, не только тело человека. Экспертиза засвидетельствовала побои, гематомы, внутренние разрывы тканей, парень мочился и харкал кровью. Та сила, которая не давала следствию полный ход — и была заинтересована в смерти обвиняемого. Признаки этой силы проявлялись не однажды, а постоянно, как только поднимался вопрос об «Ынтымаке», и влияние её значительное, исходящее из Астаны. Но кто за кем стоит — понять трудно, круговая порука и телефонное право. Рано ушел Турбай — многое мог бы рассказать. Каким боком он замешан в истории с наркотиками? Откуда поступления столь крупных объемов? Погибли все подозреваемые, начиная от гаишников и кончая экспедитором, шоферов выпустили под подписку о невыезде, дело спускают на тормозах, ответственных нет. На многие вопросы можно было бы ответить, если бы не «но».
Ромейко вздохнул, поправил фуражку и оглянулся. Возле него, у бордюра, бесшумно остановился новенький мерседес, из машины выбралась Муратидзе и кивком поздоровалась, собираясь пройти мимо, но остановилась.
— Как поживаете, капитан?
Ромейко переложил папку в другую руку, стряхнул с себя несуществующие пылинки.
— Подозреваю — вашими молитвами.
— Моими молитвами? Что вы имеете в виду? Не улавливаю.
— Да бросьте! Все вы улавливаете, все понимаете!
— Это по поводу вашей отставки, что ли?
— Ну вот! А говорите — не понимаете.
Мурка залезла в сумочку, вынула сигарету, зажигалку и прикурила, сигарету взяла в левую руку, правую сунула в джинсы.
— Наверное, не угодили начальству? Распространенная история…
— Клеопатра Алексеевна. Не будем, говоря шаблонным языком — вешать лапшу на уши. Я всегда видел в вас умную женщину и опасного противника. Не дайте разочароваться.
— Послушайте, капитан… — Мурка сделала глубокую затяжку и выдохнула дым в сторону. — Вы тоже человек умный. Зачем вам неприятности? Разве их мало? Вот, потеряли работу. Чего вы выискиваете на территории фирмы, что вынюхиваете со своими, так называемыми, тайными агентами? Или попросту стукачами? Думаете я ничего не знаю? Двум умным людям лучше быть союзниками, чем врагами. Хотите восстановиться? И получить приличное вознаграждение? Не в моих правилах говорить такие вещи, за меня это делают другие, но я нарушаю правила и предлагаю действительно очень солидную сумму. Поверьте, очень.
