– Хорошо смотримся мы с тобой. Вроде любящий папаша приехал навестить сынка-курсанта. И вот они вместе проводят воскресенье.
Шнурок захлебнулся компотом, и Шатун ласково – на публику, – похлопал его по спине: мол, будь осторожен, сынок… А ведь есть у него сын – подумал вдруг. Редко вспоминал о нём, ни к чему было, а вот сейчас пришлось к случаю. Возрастом помоложе Шнурка – как тот парень на паспорте. Тоже, небось, в армии сейчас… Так ярко в памяти всплыло: жаркий день, скрип двери, жена на кровати приоткрыла глаза. «А, пришёл…» – и отвернулась от его опухшего от трёхдневной пьянки лица к стене. В сенях он еле успел сунуть в тёмный угол ружьё, потому что с улицы заскочил белоголовый малец и радостно обхватил его: «Папка!» Он нащупал попавшие под руку удочки, ткнул их сыну: «Ты, Толя, иди на речку, я сейчас тебя догоню». Мальчишка выбежал, весело оглянулся, махнул рукою: «Скорее!» Он тихо прикрыл дверь, взвёл курок и снова пошёл в комнату, где спала жена. Приставил дуло к её голове… Да, к сыну, ненавидящему его, ехать смысла нету. В другую сторону надо, подальше, поглуше. Сегодня же он, забывший своё имя и сам зовущий себя Шатуном, уедет от этих мест.
Радостное чувство уверенности крепло в нём, всё получалось удачно, даже случайно скомбинированная легенда – курсант-сынок и приезжий папаша, – играли на них. Те, кто их разыскивает, вряд ли обратят внимание на такую добропорядочную пару. Сытые и умиротворённые, они ходили по аллеям центрального городского парка. Здесь, среди множества гуляющих горожан – молодёжи, бегающей ребятни, стариков-шахматистов лучше всего было дождаться вечера. Съели, сидя на лавочке, по мороженому и, от нечего делать, пристроились к длинной очереди на подвесную канатную дорогу. Шнурок, в былые годы много раз ездивший на канатке, захотел вспомнить юность, и Шатун согласился: ему тоже стало интересно. Потом они планировали пойти в кино здесь же, в парковом кинотеатре, уже затемно, в этих аллеях, вновь попытаться удачи перед длинным рывком в разные концы. Ловко запрыгнули с бетонной платформы в пустую, мчащуюся без остановки кабину, поехали, поднимаясь всё выше над кустарниками, берёзами, вровень с высокими кронами дубов и тополей, ветер освежал лица, было весело глядеть вниз на открывающуюся панораму города… И в это время кабина дёрнулась – раз, другой, третий, – и остановилась, слегка покачиваясь на тросе.
… С того самого момента, как молодой капитан, мазнув взглядом по пустой вроде бы кабине, из которой лез курсант, вновь нагнулся к распростёртому неподвижному телу, Шатун чувствовал всё сильнее – «конец!» Он не признавался себе в этом, наоборот, цедя сквозь зубы ругательства, вплетал в них слова успокоения. Но иное чувство, не человеческое, а живущее в древней памяти, пещерное, заливало ему тоской и злобой мозг. Лишь ненадолго отпустило оно его, когда Шнурок бежал, но сразу же вернулось, когда капитан полез к почти соседней кабине, где орал какой-то мальчишка. «Что-то надо делать! Что-то надо делать!» – от этого понимания лихорадило всё сильнее. Припомнилась какая-то недавняя догадка, запульсировала в висках, разрывая болью голову, пока он не ухватил её. «Заложники! Надо взять заложников!»
Сейчас, когда он понял, что нужно делать и принял решение, Шатун успокоился. Вернулись хладнокровие и терпеливость хищника, выжидающего благоприятный момент для прыжка. Он хотел снять шляпу и пиджак, даже переложил деньги в брючный карман, но потом подумал: а вдруг всё обойдётся, как же он заметен будет на вокзале в одной рубахе и с бритой головой! Заправил полы пиджака за ремень, шляпу натянул на уши. Хорошо, что деньги он ещё не успел поделить: у Шнурка остался какой-то четвертак, всё остальное – у него. Впрочем, судьба напарника главаря уже не занимала. Он не отрываясь глядел в щель.
Шатун заметил уже, что толпа зевак мгновенно шарахается туда, где завязываются новые события. Сейчас она стояла почти под самой его кабиной, ждала, когда капитан стащит мальчишку. Вот он ступил на землю, и тут же к нему подскочил пожарник, замахал руками, показывая вперёд. Капитан отстегнул пояс, передал мальчишку в чьи-то руки и побежал в сторону. Толпа двинулась за ним. И в этот самый миг, не замеченный никем, Шатун совершил свой прыжок: мощным толчком от своей кабины к той, напротив. Бесшумно пролетев два метра, он грохнулся на пол кабины, смахнув на лету туда же, на пол, двух ничего не понявших вьетнамцев. Сжав одному из них, не разбираясь кому, горло рукой, он прохрипел шёпотом: «Сидеть тихо, ясно?» Вытащил и показал им свою заточку. Пленники были так напуганы, что Шатун перестал обращать на них внимание и вновь устроился у щели от приоткрытой двери.
Шло время, стало темнеть, и волнами, как прилив и отлив, накатывались на Шатуна то надежда, то злоба. Иногда ему казалось: всё обойдётся, его не заметят, разъедутся, а ночью он найдёт способ выбраться отсюда, хотя бы тем же путём, что и Шнурок – он сильнее напарника, хладнокровнее… Но вот вновь внизу появлялась фигура капитана – то с командой пожарников, то с рупором, то на подножке милицейской машины, – и тогда Шатуну казалось, что этот парень ходит кругами, каждый раз сужая их, а в центре цель – его кабина. И, сжимая зубы, Шатун думал: «Нет, не возьмёшь!» Оглядывался на прижавшихся друг к другу своих тихих пленников: «Передушу! Ты, гад, отвечать будешь!»
Зажгли прожекторы. Сюда, в центр, под его кабину, сходились пожарные, подъехали машины. И когда капитан и лейтенант-пожарник с рацией заспешили навстречу друг другу, напряжение, взвинченное до предела, лопнуло, как струна, и Шатун, казалось, расслышал, что там, внизу, говорят о нём, увидел почти неуловимый кивок капитана на его кабину, и закричал, уже не владея собой:
– Стой на месте, гад легавый, сюда смотри!..
* * *
Внешне Антон остался спокоен. Он словно не удивился тому, что произошло. Ещё после бегства курсанта в нём незаметно застучал маятничек: «Тик-так, что-то не так!» Стучал тихонько, не отвлекая от дела, но постепенно нагнетая тревогу… В наступившей тишине только машины продолжали гудеть. Он обернулся, приказал громко:
– Остановите моторы!
Когда те, фыркнув, замолкли, крикнул вверх:
– Покажись!
Из кабины раздался смех.
– Ясно, – крикнул Антон. – Но заложников показать придётся.
– Смотри, – ответил голос уже спокойнее. И тут же один из прожекторов развернулся прямо на кабину. В жёлтом свете над кромкой кабины мелькнули два испуганных, словно детских лица. Да, точно вьетнамцы. Знал Антон, что они там, но увидел – и сердце заныло.
– Уберите фонарь! – В голосе опять появились истерические ноты. – Думай, капитан, скорее!
– Я не могу сам решать, – Антон старался потянуть время как можно дольше. «Неужели никто не догадается зайти в мою машину и связаться по рации с дежурным?» – думал он. Но, похоже, мысль его соперника работала синхронно, потому что сверху тут же крикнули:
– Фонарь вниз, чтоб я всех мог видеть! И не двигаться! Скорее, а то прирежу одного!
– Быстро, свети вниз! – махнул рукой Ляшенко. Он понимал, что сидевшему наверху человеку терять нечего. Прожектор, описав полукруг, осветил всех, стоящих на поляне. И опять успокоившись, бандит сказал:
– Решай сам, начальник. Тебе отвечать. Две минуты даю. На третей сброшу вам одного – заколю и сброшу.
Две минуты – это много. За две минуты Антон прокрутил в голове несколько вариантов своих действий. Но не смог выбрать, ни один не давал стопроцентной уверенности в успехе. Наконец он решился:
– Хорошо! Мы тебя выпустим. Но как?
– Подашь машину с лестницей. Я с девкой сойду. Стрелять не вздумайте – ею прикроюсь. Уйду с ней в лес, если всё будет тихо – оставлю невредимой, потом найдёте. А парня в кабине сами возьмёте.
Антон чувствовал, что дрожит, словно замёрз. К ночи и вправду стало прохладно, но то была иная дрожь, от нервного напряжения. Противник его был способен на всё. Вряд ли девушка, уйдя с ним в лес, останется живой. Она ведь может закричать, навести на след… Между тем, говорить он продолжал спокойно:
– Нет, пусть парень сойдёт первым. А потом вы вдвоём.
Сверху донеслась грязная ругань:
– … падла! Мною не командуй! Делай, как я сказал! – И после паузы уже спокойнее добавил. – Он не спустится сам, ноги от страху отнялись. А никому из ваших сюда подняться я не дам!
– Хорошо, – сразу согласился Ляшенко. Теперь точно представляя, что будет делать, он не хотел мешкать ни минуты. – Я сам подам тебе лестницу.
– Подавай, – согласился бандит, хохотнув. – Но когда подашь, уйдёшь из машины подальше. И все пусть отойдут вон к тем деревьям.
Антон и Михаил Корнеев быстро пошли к машинам.
– Миша, рация! – прошептал капитан. – Что же ты!..
– Да барахлит она всю дорогу, – прерывающимся от злости голосом ответил тот. – А сейчас совсем отключилась!
Они были уже рядом с машинами. Ляшенко крикнул:
– Куда отходить? К тем деревьям? – он махнул рукой, указывая, и, одновременно тихо сказал старшине, сидящему в машине:
